Нам точно не было известно, где В. И. учился врачебному мастерству; предполагали, что таким он стал врачевателем из военных лекарей. Суждение это возникло, очевидно, по аналогии с тем, что нам было известно об отце Базарова. В. И. выполнял также функции фармацевта. Всё это возможно было совместить потому, что приёмы лечения были примитивными и сводились к общепринятому тогда порядку: очищение желудка, жаропонижающее, элементарная диета. Если случалась у кого ангина, то В. И. приводил такого больного в аптеку, смазывал ему горло йодом с глицерином, – и курс лечения считался законченным. Получалось как-то так, что и серьезно больных почти никогда не было. Редкие случаи были брюшняк и воспаления легких. Был, помнится, единственный случай смерти в больнице с Ваней Беляевским, но умер он от туберкулёза кости ноги, с чем он пришёл в семинарию ещё из духовного училища.322 Были случаи, что к В. И. обращались жертвы богини Венеры. Таковых В. И. беспощадно ругал, но сохранял их тайну. За свою многолетнюю службу В. И. имел много наград и в царские дни являлся в церковь с множеством медалей на груди. Вид у него в этом случае был гордый, и мы старались всячески показать, что преклоняемся перед его заслугами. Как курьёз нужно отметить, что наши сторожа часто слыша употребляемое нами в разговоре слово «эскулап», по-своему, не понимая, конечно, происхождения этого слова, переделали его в «эскулапость», думая, что в нём сидит столь знакомое и родное им слово «лапоть». Что можно сказать по этому поводу? Разве только: «O sancta simplicitas!».323 ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 11-12 об. Кирилл Михайлович [(повар)] К. М. Рассохин в течение ряда лет работал в нашей семинарии, так сказать, «придворным» шеф-поваром. Обычно повара имеют фигуру солидного, во всякого случае упитанного человека, гастронома по профессии. К. М. был полной противоположностью такому представлению о поваре. Как раз наоборот, он был тщедушный, худой, невысокого роста, лицо его было в карявинах, на нём торчали жидкие «тараканьи» усы, на голове ёжик негустых волос – всё это производило впечатление от него, как от человека неполного физического развития. В своей поварской тужурке, с колпаком на голове и при поварских доспехах у пояса – наборе ножей в деревянных ножнах, он, всё-таки, имел вид скорее поварёнка, особенно когда стоял рядом со своим помощником Иосифом, человеком могучего сложения, специально взятом для выполнения тяжёлых работ, например, для провёртывания пудами через машинку мяса для котлет. На обязанности К. М. было ежедневно готовить три блюда на обед и два блюда на ужин. И вот он часами стоял у стола, поглядывая иногда в окошко на Каму, а руки его выполняли бесконечный танец по шинкованию овощей или по формированию котлет; а одновременно в поле его зрения были котлы с киселями, кашами, заправами и т. п. И ничто не должно пригореть или перепреть или не довариться. Это походило на игры на нескольких шахматных досках. Чтобы напитать двести с лишним ртов – для этого нужно было иметь выносливый организм. Таким был организм К. М., несмотря на его, казалось бы, недостаточное физическое развитие.324 [325] Где [и] как научился К. М. своему мастерству, а мастер он был большой, мы не знали, но по привычке мыслить знакомыми литературными образами, мы думали, что он прошёл тот же путь, который прошёл Горький, работая поварёнком у Смурого. Да так, вероятно и было на самом деле.326 К. М. был из вятских зимогоров, той многочисленной массы людей, которые за невозможностью прокормиться у себя на земле, на зиму тучей налетами в города, чтобы к лету опять поехать на свой скудный земельный участок и добыть пропитание для семьи, по крайней мере, на часть года. Такими были все наши, так называемые, сторожа, но К. М. среди них был уже обладателем ценной квалификации повара, и труд его оплачивался во много раз выше (ему платили за месяц 25 руб[лей]327, а им 6-7 рублей). К. М. по работе приходилось вступать в двоякие отношения со сторожами: с одной стороны, приходилось иногда опираться на их помощь, что было оговорено условиями приёма их на работу, а, с другой стороны, обеспечить им питание, что тоже входило в условия оплаты труда. В помощь К. М. сторожа, например, привлекались, когда в меню стоял жареный картофель. В эти дни кухня приобретала вид деревенских зимних девичьих посиделок: сторожа сидели кружком у мешков с картофелем и окожуривали его. Что касается питания, то им поступали кости при варке супа, остатки супа, каши, киселей, подливов, картофеля, причём к чести К. М. нужно сказать, что он не обижал сторожей, которые в большинстве случаев были его односельчане, и обеспечивал сытным обедом и ужином. Нужно сказать, что такие блюда, которые не были строго нормированы, как супы, каши, кисели и т. д. готовились в таком количестве, что их всем хватало, а остатки забирал ещё Кондратий для своих ховроний.
Мы лично с К. М. соприкасались во время дежурств, учреждённых после революции 1905 г. и здесь обнаруживалось, что К. М. не только питал нас, но и интересовался нашей учёбой, тем, кто и как учился. Его любимым выражением в адрес тех, кто хорошо учился было: «так, так, у него, как видно котелок хорошо варит». Остался также в памяти один из афоризмов К. М.: «Отсеки руки по локоть, но к себе не волокай». [328] В 1935-1936 г. я работал на курсах мастеров соц[иалистического] труда ВИЗа, и в числе моих учеников была работница цеха № 2 т[оварищ] Рассохина. Я поинтересовался, не знает ли она, что-либо о К. М. Она сказала, что он её дядя и в то время жил в Тюмени. Это были у меня последние сведения о нашем доброй памяти поваре – Кирилле Михайловиче Рассохине.329 ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 12 об.-15. Иван Иванович [(столяр)] Иван Иванович (мы не знали его фамилии) работал в семинарии столяром по ремонту.330 Его мастерская была расположена над баней, в восточной части верхнего этажа.331 Комната была большая, светлая, сухая и тёплая. В ней в разных местах лежали кучи леса: доски, брусья, а на полу горы стружки. В воздухе стоял аромат от соснового и пихтового леса. Огромный верстак стоял ближе к северной стороне, а на стенах около него развешан был «струмент»: пилы, ножовки, долота, свёрла и прочее. В стороне стояла кровать со спальными принадлежностями. Здесь, в уединении, И. И. и проводил большую часть рабочего времени с редкими выходами на место какой-либо мимолётной поделки: приколотить что-либо, подправить покосившийся предмет, ввернуть шурупы или что-либо подобное. Эта отчужденность его работы накладывала печать на его характер и настроение: был он малоразговорчив и, как было заметно, и не любил, когда к нему обращались с разговорами. Может быть, на таком его поведении отражалось и то, что он когда-то был изуродован: у него одна нога была сильно изогнута, и он ходил прихрамывая. У одного глаза у него было вывернуто веко. Мы редко непосредственно соприкасались с И. И., вот разве только что-либо у парты случилось, и он приходил в класс и тут же производил необходимый ремонт, или когда при переходе на зиму он приходил в классы и прошпаклёвывал окна. Вот тогда-то мы и вели наблюдения над ним, на основании которых и получился описанный выше его образ. Из истории семинарии было известно, что И. И. однажды даже был инструктором по столярному делу. На каких условиях он обучал трёх или четырёх семинаристов столярному делу – это осталось нам неизвестным. Известно только, что, во-первых, учились они этому «по своей доброй воле», во-вторых, что они научились делать табуретки и тумбочки и что по вине одного из них, в-третьих, произошёл пожар в мастерской, после чего опыты с обучением столярному делу были прекращены.332 вернутьсяИз письма В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 30 ноября 1960 г.: «Я в больнице бывал в течение 3-4-5 дней. Когда я бывал в больнице, то обычно больных было 4-5-6 человек, и все «скоро проходящие». Постоянно жил в больнице Нассонов Димитрий. У него был порок сердца, и он был под постоянным наблюдением Павла Николаевича [Серебренникова]. П. Н. лечил его спермином Пеля (sic!). Сейчас я Вам поведаю о случае со мной в больнице, когда там навещал меня В. И. Ракшинский. Меня положили в ту постель, без перемены белья, которую только что освободил Ал[ександр] Павл[ович] Успенский, и я принял «вшивую ванну». Я не помню, переночевал ли я в ней, или нет, но это был кошмар. Когда открыли постель, то на простыни было всё усеяно ими, в одеяле они сидели гроздьями. Вся эта картина у меня и сейчас стоит перед глазами. Но я думаю, что это был исключительный случай. Мне, помнится, что всё с кровати убрали. У меня сменили белье, но ванны не было. Обед приносили из столовой – общий и давали ещё молоко по стакану. При моём пребывании в больнице из начальства никто не бывал, но говорили, что иногда заходил Ал[ександр] Павл[ович] [Миролюбов]. Говорили, что один раз был ректор Добронравов. Про него говорили, что он боялся заразиться и поэтому не приходил в больницу. Пока я учился в семинарии – никто из семинаристов не умирал. Мне рассказывали, что был случай смерти, по-моему, уже после моего окончания. Был семинарист Ваня Беляевский, сын псаломщика из с[ела] Скородум Ирбитского у[езда]. Он дважды в одном месте ломал ногу и получился туберкулёз. Мой младший брат рассказывал, что он был уже в безнадёжном состоянии и вот в первый день Пасхи к нему пришли «петь Пасху» и христосоваться. Он тоже подпевал, а потом лёг и уснул навсегда. Передавали ещё такой случай. Один больной семинарист – брюшняком – в бреду будто бы разбил окно и выпрыгнул на панель, где его и подобрали. Правда ли это – не знаю, но я помнил такого семинариста, а фамилию его забыл. Всё-таки в больнице порядки были «патриархальные». Помнится, что у ворот у больницы всегда сидел сторож, но мы ухитрялись всё-таки проходить» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 34-35 об. В метрической книге Петро-Павловского собора г. Перми за 1909 г. имеется запись о смерти № 37: дата смерти – 02 апреля, дата погребения – 05 апреля. Имя умершего: Воспитанник 1 класса Пермской духовной семинарии, сын умершего священника Екатеринбургской епархии Шадринского уезда села Богословского Иоанн Неофитов Беляевский, возраст: 18 лет, причина смерти: от туберкулёза. Исповедовал и приобщал духовник семинарии протоиерей Константин Шестаков. Погребение совершал духовник семинарии протоиерей Константин Шестаков с диаконом Павлом Славниным; на городском кладбище. (ГАПК. Ф. 37. Оп. 6. Д. 1024. Л. 181 об.-182). вернутьсяO sancta simplicitas! – по-латински «О, святая простота!» вернутьсяВ очерке «Кирилл Михайлович» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Рабочий день у К. М. начинался с 6-7 часов. Являлся он в кухню в полной готовности: умывшись, подчистившись. Иногда от него даже припахивало «духовым» мылом. Такой же аккуратности и чистоплотности он требовал и от своего помощника и всех «сторожей», когда они прислуживали в столовой. Начиналось с приёмки продуктов из складов: их приносил под его наблюдением его помощник Иосиф. В его производство входил следующий агрегат: большой котёл для варки различных супов, за ним «духовка» для доведения до кондиционного состояния котлет и прочих жарящихся изделий кухни и громадная плита, на которой можно было ставить котлы, сковородки и пр. За приведением всего этого аппарата в действие, т. е. за его отоплением, должен был следить Иосиф. С этого он и начинал свою работу. Вдоль северной стены кухни, обращённой к Каме, расположен был длинный стол, на котором и была, главным образом, сосредоточена работа по заготовке полуфабрикатов кухни. За этим столом Иосиф «в поте лица» провёртывал на машинке гору мяса для котлет, а К. М. «колдовал» над созданием из него ажурных котлеток, зраз, а по субботам «божественных» голубцов. … За этим же столом К. М. шинковал для приправы супа или чего-либо жареного морковь, капусту. Прозаичное слова «шинковал» не выражало точно, что тут делал К. М. На самом деле его нож дробью выбивал самые разные мелодии, под которые можно было танцевать и мазурку и польку. В некоторых случаях морковка из-под ножа выходила в виде ажурных красных звёздочек. Но главная арена у печи. Что только ни варилось в котле: суп мясной, с лапшой и без неё, лапша с белыми грибами, солянка из осетровых голов, гороховый суп с гренками по особому предложению П. Н. Серебренникова, уха и пр. Каши: рисовая, манная, каша-запеканка. Кроме мясных котлет – рисовые, картофельные. Какие оладьи готовил К. М. с вареньем, кутью и пр.! Нет, не обижали семинаристов питанием. В столовой под иконой висело расписание блюд, над которым работала целая комиссия: ректор, эконом, К. М. и консультантом – П. Н. Серебренников…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 167-168 об. вернутьсяВ очерке «Кирилл Михайлович» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «И вот наступал «генеральский» час обеда. Как только послышатся слова: «но избави нас от лукавого», двери в столовую со стороны кухни открываются, и верёвочкой входят в неё «сторожа» с супом, а потом с интервалом с котлетами, киселями и пр. «Хлебодар» всё время разносил на подносе хлеб. К. М. издали следит за ходом питания юношества. Были ли претензии к К. М.? Была претензия только раз: в лапше с белыми грибами оказались червяки. Поднималась, было, буря, но улеглась. В тревожные дни революции и после неё установлено было дежурство на кухне из учеников 4, 5 и 6 классов» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 168 об.-169. вернутьсяМ. Горький в детстве работал буфетным посудником на пароходе, Смурый – герой его автобиографической повести «В людях». вернутьсяВ очерке «Кирилл Михайлович» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «т. е. во столько, во сколько ценился труд учителя в сельской земской школе» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 166. вернутьсяВ очерке «Кирилл Михайлович» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Ежедневно с кухни отправлялись в больницу больным и ректору [блюда] для пробы. Об этом обеде «на пробу» семинаристы замечали, что потреблял его Зибель, рыжий пёс ректора» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 169. Там же: «Объём работы у К. М. снижался во время каникул, когда в семинарии оставалось немного учеников. Был случай, что в одни зимние каникулы оставшихся на каникулы учеников решили побаловать пирожками на вечере. Мероприятие это было вызвано тем, что епархиалки вперёд устроили вечер с пирожками, а в ответ на это и начальство семинарии тоже разрешило устроить в семинарии вечер с пирожками. К. М. не подкачал» // Там же. Л. 169 об.-170. Там же: «К. М. один только мог вступать в разговор с ректором Добронравовым, а остальные, как только, бывало, увидят его подходящего к кухне, разбегаются. «Он», величественный и грозный, проходил на кухню и спрашивал: «Кирилл, не много ли съедают хлеба «сторожа»? К. М. умел давать ответ по достоинству. К. М. позволял себе иногда и роскошь. Так, он сшил себе новые сапоги с лаковыми голенищами за 25 руб[лей], т. е. за свой месячный заработок» // Там же. Л. 170 об. вернутьсяТам же автор добавляет: «Лет 5-6 тому назад [1960-1961 гг. – ред.] я опять случайно встретил эту Рассохину, и спросил её о К. М. Она сообщила мне печальную новость, что он скончался в Тюмени. Кирилл Михайлович был самой колоритной личностью из всех моих знакомых из того круга людей, к которому он принадлежал. Он всегда был для меня примером человека энергичного, инициативного, могущего при любых условиях преодолевать социальные ограничения и пробить себе дорогу в жизни. Мир праху его!» // Там же. Л. 171. вернутьсяВ очерке «Иван Иванович» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Иван Иванович был типичный мастеровой человек из городских мещан и отличался от «зимогоров». Одевался он уже по-городски: носил визитку и брюки, заправленные в голенища сапогов. Сапоги у него были с лаковыми голенищами. На голове летом у него была фуражка с лаковым козырем, а зимой шапка из мерлушки. Верхнюю одежду у него составляли суконное полупальто осенью и весной, а зимой шуба с суконным верхом и меховым воротником. Чаще его, однако, можно было видеть без шубы или пальто, но с рабочим фартуком спереди. У И. И. была своя профессиональная гордость по отношению к «зимогорам» и он держался как-то обособленно от них. На обед и ужин он приходил в столовую, и здесь тоже старался не сливаться с массой «зимогоров» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 181-181 об. вернутьсяТам же: «… точнее – над предбанником, а над самой баней жили «сторожа» // Там же. Л. 181. вернутьсяВ очерке «Сапожник» в составе очерков «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор объясняет: «Среди семинаристов находились иногда желающие изучить какое-либо ремесло не с целью сделаться ремесленниками, а просто, потому что сами руки у них как бы просили работы, как говорят, «чесались». Это было здоровое явление и похвальное для юношей» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 374. Л. 68 об. |
