Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Больше всего воспоминаний о П. Н. сохранилось как о нашем учителе. Это вполне понятно. Среди всех схоластических наук его лекции уносили нас в совершенно другой мир, и притом кто из семинаристов тогда не мечтал сделаться врачом! В этом отношении П. Н. для нас был носителем черт и Базарова, и Лопухова265 и пр., всего, на что способна была наша романтическая фантазия. Вот он идёт по коридору со схемами, наглядными пособиями под мышкой. Вот он читает лекцию с увлечением. Вот видится он в привычной позе, когда он, как говорится, дошёл до состоянии экстаза: чуть зажмурился, вытянул и приподнял правую руку со сжатыми в щепотку пальцами. Однажды явился на занятия со скелетом. Спрашивает: что это такое? Дружный шуточный ответ: «Смерть!» Вот так, шутка шуткой, а скольких он сагитировал на профессию врача!

Часто можно было видеть на дороге против входа в семинарию лошадку, запряжённую осенью и зимой в бричку как у извозчиков; а зимой – в санки, с кучером в простом тулупе или армяке. Вот открывается дверь, и выходит солидный человек – осенью и весной в «крылатке», зимой в ротонде с эпоновым воротником. Подвода проходит небольшое расстояние и останавливается у семинарской больницы. Наше воображение уже рисует картину чего-то гоголевского, патриархального. Кто читал у Кони описание доктора Гааза, его выезды к своим пациентам, тот легко представит эту картину. Мы приготовились к осмотру П. Н. Но здесь, в больнице, мы были под непосредственным надзором Вениамина Ивановича Селиванова (нашего «Эскулапа»). Однако в более опасных случаях нам было известно, П. Н. безвыходно дежурил у больного. Нам было известно, что П. Н. всегда боролся с нашим начальством за улучшение питания для больных (за молоко). Ходили слухи, что среди своих коллег-врачей П. Н. не пользовался репутацией опытного врача, хотя имел учёную степень доктора медицины. Правда ли это? Неизвестно. Известно только то, что сам П. Н. никогда не кичился своим врачебным мастерством. Скорее всего, эта версия возникла из-за того, что он работал ещё много в области создания историко-археологического музея.266 Он был действительно энтузиастом этого дела. Известна его роль в создании музея. Но он был также популяризатором работы по археологии Прикамья, к чему старался привлечь и семинаристов. Многие из нас были частыми посетителями музея, и это было результатом агитационной деятельности П. Н. Он старался также организовать культурную работу при музее. Так известно, что по его инициативе одно время читал лекции по философии препод[аватель] семинарии А. Н. Юрьев. Известна также деятельность П. Н. в области пермских приютов.

Павел Николаевич Серебренников был деятелем широкого профиля. Он был не только врач, но и педагог, и культурный работник, просветитель в лучшем значении этого слова. Он иногда сам говорил о своей работе, что не для славы он трудится, а для общественной пользы. И это правда! Он всегда был скромен. Мне очень приятно восстановить в памяти светлый образ моего врача и учителя и тем самым восстановить его образ в памяти всех тех людей, которые соприкасались с ним при жизни и знали его. Хочется в заключение сказать: «Sit tibi terra levis»267, мой дорогой врач и учитель!268

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 728. Л. 1-5.

Василий Яковлевич Струминский*

В 1903 г. в состав наших семинарских учителей влились молодые, только кончившие академию, личности, в числе которых были В. М. Можгинский269, назначенный преподавателем латинского яз[ыка], А. А. Дроздов270, назначенный преподавателем греческого яз[ыка], и В. Я. Струминский, назначенный преподавателем церковной истории и апологетики.271 Среди других В. Я. был моложе всех и, хотя носил небольшую бородку, выглядел, однако, наиболее молодым, почти юным.

Внесли ли что-либо нового в нашу жизнь и учение новые преподаватели? Как будто мелочь, а для нас была большой новостью отличная от других учителей манера обращения их с нами. При вызове на ответ нас стали называть «господин Иванов», «господин Петров» и т. д. Среди суровой обстановки, в которой мы воспитывались, среди сугубо официальных отношений, которые считались нормой поведения и учителей и учеников, это новшество нам казалось прямо революцией, чуть ли не разрушением основ нашего правопорядка и подрывом дисциплины. И в самом деле, как это было далеко от укоренившихся у нас порядков, где всё основывалось на подавлении личности, на внушении страха и подчинения другому, стоящему над тобой. Сам глава семинарии – ректор протоиерей Добронравов – являл собой образ олимпийского громовержца. Колоссального роста, массивной фигуры, с суровым выражением в лице и грубым голосом он наводил страх на нас, и не только на нас. Бывало, стоило ему только появиться в вечерние часы в коридоре, как кто-либо из нас предупреждал всех: «ребята, в коридоре ректор…» и жизнь замирала. Говорили, что даже наши сторожа, они же официанты, будучи вместе, как только замечали приближающуюся к ним фигуру ректора, разбегались, чтобы не попасть на глаза ему. Среди учителей столь же величественной фигурой и манерой держаться отличался В. А. Фаминский. И эта манера держаться, даже возведена была в идеал. Так, преподаватель А. И. Дергачёв, не обладая наружными данными для того, чтобы казаться олимпийским громовержцем (он был низкого роста), сам подводил себя под этот тип людей, предупреждая семинаристов, что он «второй Фаминский». И вот в таких условиях нашего бытия, мы оказались «господами». Если бы это случилось где-либо, скажем, в женской гимназии, то это, пожалуй, показалось чем-то обычным. Да это так и было в женской гимназии. Этому доказательством служит следующий случай на занятиях препод[авателя] А. Н. Юрьева. У нас он преподавал философию, психологию и логику, а в женской гимназии что-то вроде среднего между логикой и психологией. И вот он однажды по рассеянности, которую мы почему-то приписывали ему как необходимый атрибут его философского ума, вызвал к ответу вместо семинариста «госпожу Горячих», какую-то из его учениц-гимназисток. Нам при этом показалось странной рассеянность А. Н., но совершенно естественным название «госпожой». Но назвать семинариста господином, это было так ново для нас, что показалось каким-то откровением, сменой вех.

Естественно, что между нами, семинаристами, и нашими новыми учителями устанавливались новые отношения, отличные от отношений к другим учителям, и особенно это касалось личности В. Я. Несмотря на свою юношескую неопытность и неумение понимать другого человека, мы скоро заметили в поведении В. Я. новую черту, резко отличающую его от других преподавателей. То мы видели в его руках, когда он перебирал вещи в своем портфеле, книги или брошюры отнюдь не с богословскими названиями; то мы видели его в магазине Ольги Петровской272 роющимся в книгах, расположенных на полках; то мы, наконец, видели его углублённым в чтение в часы перемен и перерывов занятий. Что он читал? Ясно было: только не богословские книги. Что же? Нам удалось понемногу разгадать эту его тайну. В то время много шуму вызвала книга шлиссельбуржца Н. А. Морозова «Откровение в огне и буре».273 Н. А. Морозов был осуждён по делу покушения на Александра III на заключение в шлиссельбургской крепости сроком на двадцать пять лет. Здесь он познакомился с «Апокалипсисом», религиозной книгой, авторство которой приписывалось апостолу Иоанну Богослову.274 В этой книге, по толкованию христианских богословов, пророчески были изображены судьбы мира, которые открылись Иоанну в его видении на острове Патмос. Своей таинственностью это видение во многом напоминало описанное в библии видение колесницы пророком Иезикиилем. Туманность описываемого видения в этой книге соединяется ещё с противоречивостью суждений. Вот почему даже опытные богословы [в] толковании священного писания в духовных семинариях и даже академиях не решались браться за изложение положений этой книги для своих учеников. И вот вдруг за это взялся заключённый в крепость учёный естествоиспытатель и астроном. Сенсация, вызванная появлением в свет этой книги, была подобна разрыву бомбы, брошенной на мирных людей в самую, казалось бы, мирную обстановку. Н. А. Морозов в своей книге доказывал, что та картина видения, которая описана в «Апокалипсисе», это была подлинная картина звёздного неба, сохранившаяся в книгах астрономической науки.275 Можно себе представить какое это открытие могло произвести впечатление на богословов всего мира. Так вот с содержанием этой книги нас и познакомил В. Я. Нужно было видеть его в этот момент! Он явно выступал в этом случае не на стороне богословия, что должно бы быть в соответствии с его преподаванием апологетики, а на стороне науки. Это было первым, наиболее ярким впечатлением от своеобразного, нового для нас, направления мысли нашего учителя. Преподавая церковную историю древнего периода, В. Я., помнится, остановился на личности Юлиана Отступника276 и рекомендовал нам прочитать из трилогии Мережковского «Пётр I», «Воскресшие боги».277 Среди книг, которые мы иногда видели в его руках, встречались имена авторов: Бебеля278, Ренана279, Штрауса280, Делича.281 Тогда нам эти имена только туманно, со слов опять-таки В. Я., представлялись чем-то таким, что должно было бы быть скрыто от нас, как не дозволенное, а вот В. Я. приоткрывал завесу запрещённого. Для нас становилось ясным, что мысль В. Я. работала в совершенно противоположном предполагаемому им предмету направлении. Окончательно эта наша мысль нашла своё подтверждение после следующего случая. У семинаристов была традиция после пасхальных каникул на первом занятии приветствовать своих учителей словами: «Христос воскресе!» С этим приветствием мы обратились и к В. Я., но на слова «Христос воскресе» последовал ответ: «Разве?» Этим словом было сказано всё.

вернуться

265

Базаров Евгений Васильевич – персонаж романа И. С. Тургенева «Отцы и дети». Лопухов Дмитрий – персонаж романа Н. Г. Чернышевского «Что делать?»

вернуться

266

Пермский научно-промышленный музей на ул. Петропавловской, 38.

вернуться

267

Sit tibi terra levis! – по-латински «Пусть земля тебе будет пухом!».

вернуться

268

В очерке «Павел Николаевич Серебренников» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор существенно переработал информацию о П. Н. Серебренникове, вероятно, не без влияния статей В. П. Бирюкова. Так, он включил в него следующие размышления:

«Этот шаг П. Н. [поступление в медико-хирургическую академию – ред.], определявший в дальнейшем работу его по линии гражданской, а не по линии духовной, был не просто переменой профессиональной линии, а свидетельствовал об отрыве его и уходе психологически-нравственно из сословия, из которого он происходил. Это была активная переоценка им своей социальной позиции. Свидетельством этого являются неоднократные критические замечания П. Н. в адрес русского духовенства, которые он иногда – кстати и некстати – делал при чтении семинаристам лекций по гигиене и медицине. Так, подчёркивая во многих случаях многодетность духовенства, он относил его к сословным чертам духовенства и трактовал эту черту как признак низкого культурного уровня этого сословия, признак чисто растительной жизни его. В 1909 г. я встретился с П. Н. на пароходе, направлявшемся в Казань. Когда я поделился с ним своим намерением поступить в духовную академию, он заметил: «лучше бы в университет». В этом замечании П. Н. нельзя было не прочитать его тезиса: если рвать с духовным миром, то рвать под корень, т. е. со своим сословным происхождением. Эту черту П. Н. необходимо учесть для понимания того противоречивого положения, в каком он был на работе в семинарии…» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 88-91.

Там же: «Школьные врачи обычно в учебных заведениях выполняли только узко врачебные функции и не участвовали непосредственно в учебном процессе наряду с учителями, являясь в этом отношении чужеродным телом. П. Н., в отличие от прочих школьных врачей, принимал непосредственное участие в учебном процессе: он читал лекции в пятом и шестом классах по гигиене и медицине. Особенно же значительной была его роль в воспитании семинаристов. Для авторитета его среди семинаристов имело большое значение то, что он сам кончил Пермскую семинарию около тридцати с лишним лет тому назад, был выразителем лучших черт семинариста прошлого и был свидетелем того, что семинария за всю свою историю не замыкалась в узкопрофессиональное учебное заведение духовного ведомства с подготовкой только лиц духовного звания, а открыла многим своим питомцам широкую дорогу для работы на самых разнообразных поприщах гражданских ведомств» // Там же. Л. 85-87.

Там же: «Как лектор по гигиене и медицине П. Н. находился в выгодном положении: среди богословских предметов, таких как гомилетика, литургика, догматическое богословие и пр., его предметы да ещё педагогика и дидактика были отдушиной, а самая форма преподавания им – лекции – были преддверием к обучению в высших учебных заведениях» // Там же. Л. 105-106.

Там же: «Нельзя не отметить воспитательную сторону его лекций. Семинаристы были в таком возрасте, когда половой вопрос для них был актуальным. Они или сами его поднимали перед кем-либо из своих учителей и воспитателей, или кто-либо из последних по какому-либо поводу затрагивал перед ними этот вопрос. … П. Н., конечно, не мог обойти этот вопрос, тем более, что он знал, что среди его питомцев тайно передавался из рук в руки, как «запрещённый плод» «Половой вопрос» Фогеля (Догеля?). Знал он и о том, что кое-кто из них читает и «Женщина и социализм» Бебеля. Он говорил о назначении половых отношений и о том, что люди, в отличие от животных, исказили назначение половых отношений как акт деторождения, и сделали половой инстинкт орудием наслаждений. Он предупреждал своих питомцев о том, что бы они никогда не должны смотреть на женщину как на предмет для наслаждения, а видеть друга, участника в создании семьи. Легко заметить, как высоко стоял П. Н. в глазах семинаристов по линии воспитания их в половом вопросе по сравнению с другими «воспитателями», которых нужно назвать «пошляками от богословия». [Автор, вероятно, имеет в виду А. П. Миролюбова и Т. П. Андриевского – ред.] // Там же. Л. 106-109.

Там же: «Противоречивость [положения П. Н. в семинарии – ред.] была и субъективной и объективной. Преподавание гигиены и медицины было введено их тех соображений, что будущему священнику, работающему в глуши, придётся встречаться с такими случаями в жизни, когда необходимо будет советом и делом оказывать помощь по линии гигиены или медицины. Таким образом, П. Н. volens-nolens [по-латински – волей-неволей (ред.).] становился участником профессиональной подготовки людей того сословия, от которого он оттолкнулся. Это противоречие как-то разрешалось, или компоненты его как-то «сосуществовали» в психологии П. Н. и поэтому и названо мною условно субъективным. Объективно противоречивое положение П. Н. в семинарии состояло в том, что деятельность его в ней приводила к противоположным результатам по отношению к задаче, которая перед ней ставилась: задача состояла в подготовке служителей культа, а деятельность его приводила к тому, что под влиянием его лекций многие семинаристы, наоборот, отталкивались от этой задачи. Своими лекциями П. Н. объективно агитировал за то, чтобы питомцы его именно не шли в служители культа. Это противоречие условно и названо мной объективным. Здравствующий по ныне профессор Пермского медицинского института, доктор медицины Б[огословский] И. С. признавался мне в том, что лекции П. Н. привели его к выбору для себя медицинской профессии. Есть основания полагать, что он в этом случае был не единичным, а типичным для многих выпускников Пермской дух[овной] семинарии. Известный уральский краевед В. П. Бирюков в краткой заметке, помещённой в его «Записках уральского краеведа» (Южно-уральское книжное издательство, г. Челябинск… 1964 г.) замечает: «Семинарское начальство, главным образом, ректор Добронравов, не особенно жаловали его, Павла Николаевича, за его вмешательство в общественную жизнь, за заступничество и защиту городской бедноты, за стремление просветить её, пробудить в ней чувство собственного достоинства». Но главным мотивом, по которому ректор Добронравов «не особенно жаловал» П. Н. было именно противоречивое положение и противоречивая деятельность его в семинарии. Семинария год за годом всё меньше и меньше выпускала кандидатов во священники, в чём в известной доле был «повинен» и П. Н. Добронравов, как передавали, в конечном счёте отстранён был от работы в семинарии за это его «преступление» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 109-114.

Там же: «П. Н. принадлежал к той группе русской интеллигенции, которая воспитана была на идеях русских революционеров-демократов и проводили эти идеи в жизнь. Но он отразил и в своём мировоззрении, и в своей деятельности те противоречия, которые присущи были русской интеллигенции, а особенно выходцам из духовного сословия. Главное противоречие состояло в расплывчатости и непоследовательности, расплывчатости взглядов, отсутствии чёткого мировоззрения и политической платформы, что и обнаружилось в революцию 1905 г. В семинарии был один случай, когда эта именно черта непоследовательности в своих действиях ярко обнаружилась у П. Н. Очевидно, по предписанию свыше учителя в 1906 или 1907 г. на первой неделе Великого поста говели вместе с семинаристами в семинарской церкви. Среди них не видно было только влившихся в коллектив учителей молодёжи, а из стариков выделялись В. А. Фаминский и П. Н. Странно было видеть его в этой обстановке так же, как если бы И. С. Тургенев в своём романе «Отцы и дети» изобразил бы Базарова на исповеди перед смертью. А было так!» // Там же. Л. 116-118.

Там же: «Ничто так не увековечивает память о человеке, как следование по его стопам. Известно, что семинаристы посещали музей, созданный П. Н., и это не прошло для них бесследно. Можно указать на многих из них, которые «заразились» через музей увлечением изучать историю своего края. Можно в этом отношении указать на целое семейство Богословских в Перми. С большим основанием надо думать, что уральский краевед В. П. Бирюков получил путёвку на свою профессию в этом же музее, продолжив дело Павла Николаевича Серебренникова» // Там же. Л. 119-120.

вернуться

269

Можгинский Виктор Михайлович – сын диакона Вятской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1903 г. С 4 сентября 1903 г. преподаватель латинского языка в Пермской духовной семинарии // «Пермские епархиальные ведомости». 1908. № 32 (11 ноября) (отдел официальный). С. 251.

вернуться

270

Дроздов Арсений Алексеевич – сын священника Симбирской губернии. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1903 г. С 21 августа 1903 г. преподаватель греческого языка в Пермской духовной семинарии // «Пермские епархиальные ведомости». 1906. № 27 (21 сентября) (отдел официальный). С. 438.

вернуться

271

Струминский Василий Яковлевич (1880-1967) – сын псаломщика Каменец-Подольской губернии. Кандидат богословия Московской духовной академии 1903 г. В 1903-1907 гг. преподаватель церковной и библейской истории и истории русской церкви в Пермской духовной семинарии. Советский теоретик и историк педагогики, профессор (1926), член-корреспондент Академии педагогических наук РСФСР (1945), доктор педагогических наук (1961), в 1944-1967 гг. научный сотрудник Института теории и истории педагогики Академии педагогических наук РСФСР.

вернуться

272

Книжный магазин Ольги Платоновны Петровской на углу улиц Покровской (Ленина) и Сибирской.

вернуться

273

Морозов Николай Александрович (1854-1946) – русский революционер-народник, участник покушений на Александра II, до 1905 г находился в заключении в Шлиссельбургской крепости. Автор ряда книг, в которых пытался пересмотреть некоторые проблемы всемирной истории, в частности истории христианства. Его произведения подвергались резкой критике со стороны профессиональных историков и представителей других наук, его историческая концепция и методология исследования были признаны ошибочными. В конце XX века идеи Морозова нашли своё продолжение в так называемой «новой хронологии» – псевдонаучной теории радикального пересмотра истории, созданной группой авторов под руководством А. Т. Фоменко.

вернуться

274

Последняя книга библейского Нового Завета «Откровение Иоанна Богослова» с описанием катаклизмов и чудес, предшествующих Второму пришествию Иисуса Христа на землю.

вернуться

275

Н.А. Морозов в книге «Откровение о грозе и буре» (1907) сделал предвзятую попытку датировать Апокалипсис на основе астрологической интерпретации его образов.

вернуться

276

Юлиан Отступник – в христианской историографии имя последнего языческого римского императора в 361-363 гг. Юлиана II (331/332-363).

вернуться

277

Имеется в виду третий роман трилогии русского писателя, религиозного философа и общественного деятеля Дмитрия Сергеевича Мережковского (1865-1941) «Христос и Антихрист» – «Антихрист. Пётр и Алексей».

вернуться

278

Бебель Август (1840-1913) – деятель германского и международного рабочего движения, марксистский социал-демократ. В своих сочинениях А. Бебель показывал, что церковь и государство в антагонистическом обществе выступают союзниками в эксплуатации народных масс, пропагандировал атеистические взгляды и рассматривал борьбу с религией как часть классовой борьбы пролетариата.

вернуться

279

Ренан Эрнест (1823-1892) – французский философ и писатель, историк религии. В «Истории первых веков христианства» Э. Ренан отрицал Божественное происхождение Иисуса Христа, Непорочное зачатие Пресвятой Богородицы, Воскресение и Вознесение Христа.

вернуться

280

Штраус Давид Фридрих (1808-1874) – германский философ, историк, теолог и публицист, который развивал теорию образования мифов и находил, что большая часть представлений об Иисусе Христе имеет позднейшее происхождение, пытался выяснить, из каких греческих, еврейских и восточных элементов составились эти представления.

вернуться

281

Делич Фридрих (1850-1922) – немецкий ассириолог, автор книги «Вавилон и Библия», в которой утверждал, что многие ветхозаветные сочинения не Божественного происхождения, а заимствованы из древних вавилонских сказаний, в том числе, тексты о Сотворении мира и Потопе из Книги Бытия.

18
{"b":"675629","o":1}