[333]

Sic transit gloria mundi!334

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 15-17.

Под таким лаконичным названием работал у нас ламповщиком молодой совсем парень, вернувшийся с японской войны. Был он из зимогоров. Самое замечательное было в нём то, что он вернулся с войны с душевной травмой. Нервная система его была потрясена, и он внушил себе, что его вот-вот должна настигнуть смерть. Жизнь его казалась ему пустой, тщетной и всё внимание его было направлено на спасение души. Чуть оказывалось свободное время, он устремлялся в церковь, у него была постоянная потребность в покаянии. Он чуждался людей, был бледным, с тусклым взглядом, и среди сторожей стяжал репутацию «святоши», подвижника. Жил он в одиночестве в комнате, которая была складом керосина. Скоро эта особенность Михаила была замечена, и он был переведён в церковные сторожа, однако во время империалистической войны (в 1915 г.) его в семинарии уже не было, а должность церковного сторожа в семинарии исполнял эвакуировавшийся из восточной Галиции псаломщик-униат, а Михаил, вероятно, был призван в армию, если только не прикрылся одеянием монаха.335

После русско-японской войны в Перми наблюдался большой приток эвакуированных откуда-то корейцев. Чем они занимались и на что существовали, нам было неизвестно. Не было известно нам также и то, кто вёл среди них пропаганду или, выражаясь на богословском языке, миссионерскую деятельность, но в семинарской церкви несколько раз совершилось крещение взрослых уже корейцев, иногда целыми семьями. В западной части церкви, между колонн, ставились большие баки с водой, защищённые ширмами. Здесь, после обедни и совершалось крещение, причём восприемниками были кто-либо из благочестивых посетителей церкви. Говорили, что, принимая крещение, крестившиеся преследовали материальные интересы: их шефы, крёстные, как их называли, брали на себя обязательство устраивать их на работу.336

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 17-17 об.

«Сторожами» в семинарии называли тех людей из обслуживающего персонала, которые выполняли самые разнообразные работы, относящиеся к хозяйству её во всём разнообразии их. Это были люди, не имевшие специального назначения, люди, не имевшие определённой производственной физиономии. Из состава их по мере раскрытия их талантов выделялись уже люди специального назначения, как-то: ламповщик, банщик, помощник повара, буфетчик и т. д. Но это мало что давало им в смысле повышения заработка: в лучше случае он повышался на один рубль. Всё-таки положение таких людей улучшалось уже в силу того обстоятельства, что работа у них была определённее, а не «мотали» их, как они сами выражались, по разным работам. Все они были вятские зимогоры и чаще всего они являлись в семинарию на зиму из года в год. Если же некоторые из них являлись вновь, то не иначе, как из живущих в одной деревне с кем-либо уже из осевших на работе в семинарии. Все они чаще всего были бородатые, очевидно, обременённые семьями, что и побуждало их ехать в город на заработки. «Сторожей» общего назначения, т. е. разнорабочих, коих теперь называют, было человек десять. Для житья их отведена была большая комната над баней. Здесь стояли их кровати в длину комнаты, как в спальне семинаристов. Кровати были из разных выбывших из строя, но приспособленных для спанья с разными деревянными приспособлениями – ножками, подставками, перекладинами. На них лежали разные списанные в расход матрацы, но как-нибудь слатанные, перевитые шнурами и т. д. А всё прочее было уже, как кто мог украсить свое ложе. В комнате было всегда тепло, а в банные дни жарко. Чистота в комнате вверялась самой комнате, т. е. так как это делалось в ночлежках. Жили только мужчины; женского пригляда не было. Атмосфера была как в «жилых» помещениях.

Рабочий день «сторожей» не был нормирован, а работы были постоянного типа и авральные, к последним относились, например, уборка снега, чистка на кухне картофеля, когда его нужно готовить в большом количестве. Постоянными работами были: прислуживать во время обеда и ужина – разносить на подносах блюда, хлеб, т. е. выполнять функцию официанта; топить печи в главном корпусе – колоть дрова, поднимать их на второй и третий этаж; носить воду в умывальник на третий этаж, мести полы швабрами в главном корпусе, и ходить на промывку швабр на ручей, расположенный в полугоре, недалеко от семинарии. Из всех этих работ самой кропотливой была работа официантом, потому что она требовала ловкости и подвижности, что для деревянного бородача требовало некоторого навыка. Колоть дрова помогали иногда семинаристы, любители физического труда, но это было явление случайное. Физические работы «сторожей» распределялись по некоторому, правда, очень грубому, «на глазок» принципу «равновесия», т. е. примерно по равной нагрузке на рабочую силу.

За свой труд «сторожа» получали по шести рублей в месяц и питание. Что входило в рацион «сих малых»? Нужно отдать справедливость нашему шеф-повару Кириллу Михайловичу: он не обижал их. Хлеба они получали сколько угодно. От всего, что готовилось не порционально, они за обедом и ужином получали вдоволь супа, каши, киселей, разных приправ и гору костей от супа, причём кости это были не те, про которые сказано «Sero venientibus ossa»337, а такие, что около них можно было «поживиться» мяском. Кирилл Михайлович опять-таки не обижал своих земляков, и поступал он правильно.

Из всей этой, можно сказать, безликой массы выделялись уже отдельные личности, а среди них были даже такие, которых можно назвать persona grata. Такой persona grata, например, был буфетчик. Это было лицо, которое находилось в непосредственных отношениях с семинаристами, и которые именовали [его] по имени и отчеству. В наше время на этой должности из года в год был Иван Степанович, тоже из вятских, очень степенный обходительный человек. По своей деятельности он стоял близко к повару, но не имел такой квалификации, как тот, и поэтому труд его оплачивался значительно ниже. В его обязанности входило ежедневно утром и днём готовить кипяток к чаю, для чего согревать куб с водой, причём воду ему приносили «сторожа», и распределять булки к чаю, которые поставлялись из булочной Шипиловского. Кроме того, в начале каждого месяца он должен был под расписку распределять сахар по два фунта в кульках и чай в пачках по восьмушке. Такое его служебное положение давало ему возможность иметь некий личный «интерес», т. е. подторговывать, что не возбранялось. Поэтому у него на столе всегда имелись в запасе «плюшки», что теперь называют венскими, которые он продавал по три копейки, имея полкопейки прибыли. Он отпускал и в кредит. На этот счёт у него существовала солидная тетрадь, в которую вносились кредитные операции. Не было слышно, что бы кто-нибудь его обманул. По роду своей деятельности он хорошо знал всех семинаристов. Любопытная деталь: был один год, когда Иван Степанович почему-то не явился в семинарию, и на его месте подвизался некий Иван Антонович, тоже из вятских.338 Когда в следующем учебном году я поступил в Казанскую дух[овную] академию, к своему большому удивлению, я встретил там Ивана Антоновича в «сущем сане», т. е. буфетчиком, причём он тоже торговал «плюшками», как это было в семинарии, а дополнительно яблоками, фруктовой пастилой и т. д. Очевидно, торговля имела «смысл».

Иосиф был помощником повара. Он был принят на кухню специально для выполнения тяжёлых работ, например, для проверчивания через машинку мяса на котлеты. Он был моложе других «сторожей», бритый, очевидно, со времён «солдатчины». Имел пышные усы, причёску ёжиком. Казалось, надеть только на него солдатскую «бескозырку» и тужурку, и перед вами появится «служивый». Сила у него была большая, и он непрочь был иногда похвастаться своими бицепсами, а то и показать свою силу. Был ли он семейный человек или нет, никто не знал, но натура у него была страстная, и когда позднее в семинарии был учреждён штат поломоек, он доставил им немало «забот». Кирилл Михайлович по своей физической консистенции был полной противоположностью Иосифу, но как ближайший его начальник любил подшучивать над ним, особенно над его страстными порывами. Платили ему 7 или 8 руб[лей] в месяц.