Наступило, наконец, время нашего поступления в семинарию. В отличие от всех предыдущих, а как потом выяснилось, и последующих лет, нам пришлось поступать с экзаменами по русскому яз[ыку] письменно и по греческому яз[ыку]. Экзамены, по-видимому, были введены потому, что семинария не могла охватить учением всех кончивших в четырёх духовных училищах, для этого не хватало ни помещения, ни штата учителей, а поэтому была необходимость отбора.189 Нам было понятно, почему был экзамен по письму – отбор по грамотности, но совершенно непонятно было, почему был экзамен по греческому яз[ыку].190 Наступил день первого экзамена. В большом актовом зале было поставлено много столов, на которых нас разместили. Вот вошёл в зал человек высокого роста, крепкого сложения, в очках, гладко подстриженный, в котором легко можно было угадать В. А. Фаминского. Можно себе представить, чем была для нас эта первая встреча в стенах семинарии! Он диктовал нам отрывок из «Капитанской дочки» Пушкина. Диктовал очень спокойно, отчётливо, с интервалами. Если кто-либо его спрашивал, он любезно и приветливо отвечал, так что нам казалось, не было ли обманом всё то, что нам о нём рассказывали раньше.191 Результаты экзаменов с отметками нам не объявили, а вывешен был список непринятых, которых оказалось не так уже много. Началось учение. В первом классе мы изучали что-то вроде, так называемой, теории словесности. Мы заучивали наизусть много стихотворений, особенно – отрывков из художественной прозы, ораторские речи, характеристики, помещённые в хрестоматии Галахова.192 Во втором классе мы изучали по учебнику Орлова русскую древнюю литературу, причём, опять-таки, заучивали наизусть, такие, например, произведения, как «Поучение» Владимира Мономаха, «Домострой», «Слово о полку Игореве» и др.193 В третьем классе мы изучали Сумарокова194, Кантемира195, Фонвизина. Если мне не изменяет память, то во втором и третьем классе параллельно изучали «Евгения Онегина», «Ревизора».196 Некоторое время нами было потеряно за-за забастовки197 и болезни В. А. На первых занятиях в первом классе мы почувствовали, в чём был особый стиль преподавания В. А. Требовательность его, которую нельзя иначе охарактеризовать, как культ педантизма, доведена была до высочайшей степени. На уроке у него все мы сидели в таком напряжении, что неслышно было шороха. Муха пролетит – можно услышать. Стукни только кто-либо партой – взор В. А. уже разит виновника. Все сидели в постоянном напряжении, что вот-вот спросят, и, не дай бог, не ответить. Поэтому редко кто позволял себе роскошь не выучить урок и получить грозное предубеждение об экзамене. Раз-два не ответить – это значило получить предупреждение: «на экзамене буду спрашивать до седьмого поту». Это не было запугиванием, и на экзамене такой человек действительно обречён было отвечать не меньше часу по всей программе. Вопрос ставился так: быть или не быть. Но зато когда жертва выходила победителем, надо было видеть, как был доволен В. А. «Ну, молодец, молодец» – хвалил он победителя и, не озирая на все бывшие двойки, ставил четыре или, даже, пять.198 А сколько было таких, которые такого боя не выдерживали, они то вот и были часто те, которые говорили, что их исключили из семинарии «из-за химеры»! Иногда нельзя было понять за суровым голосом В. А.: всерьёз он говорит или в шутку. Один из семинаристов – известный теперь краевед В. П. Бирюков – при ответах стал заикаться. В. А. сделал ему замечание: «Ты, парень, у меня не заикайся, а то двойку поставлю». Услышав это, мы не знали, всерьёз или в шутку это сказано….199 Но тишина была при этом, как обычно, гробовая. Объяснения уроков В. А. делал исключительно хорошо, не в пример некоторым другим учителям. Речь его была живой и образной, правда, иногда острой и колкой, когда он касался каких-либо семинарских пороков.200 Иногда он приносил с собой на урок какие-либо наглядные пособия из фундаментальной библиотеки и демонстрировал нам. В это время нам казалось, что он прятал от нас свою строгость, становился как-то проще и ближе к нам.201 В другом совершенно виде В. А. являлся перед нами в роли преподавателя французского языка. Среди семинаристов нашлись желающие изучать живые иностранные языки. Из них составились две группы: изучающие немецкий яз[ык] (руководитель А. И. Дергачёв) и изучающие французский яз[ык] (В. А. Фаминский). В каждой группе было человек по 15-20. Занятия проводились утром с 8 ч. до 9 ч. Руководители, очевидно, проводили занятия в порядке некой добровольно принятой на себя нагрузки один раз в неделю. Штатной оплаты за то не предусматривалось. Одним словом, никто из участников этого дела – ни ученики, ни преподаватели – не были связаны никаким формальным долгом. Я как раз был в кружке изучающих французский яз[ык]. Как выше было указано, здесь нам В. А. предстал в совершенно другом виде: он обычно был настроен благодушно, был внимателен, изысканно вежлив, предупредителен и терпелив, особенно когда речь шла о произношении. Необычным нам казалось даже то, что он был среди нас не на кафедре, как обычно на занятиях, а у парты или даже за партой. Это так напоминало артиста, которого бы мы видели в одном случае на сцене, а в другом за кулисами. В течение года мы писали домашние сочинения всем преподавателям, в том числе, конечно, и В. А.202 Если можно было позволить себе представить кому-либо из преподавателей сочинение с какой-либо, хотя-бы и небольшой кляксой, или с чуть небрежным почерком, то никто не решился бы на это, представляя сочинение В. А. Он заранее должен был знать, что сочинение или не будет принято, или обречено на неизбежный провал. Боже упаси наделать в нём ещё ошибки, особенно против буквы «ять». Вот почему когда представлялось сочинение В. А., то тщательность и аккуратность выполнения были ажурными. Это, пожалуй, было завещанием В. А. нам на всю жизнь, на все случаи, когда пришлось бы писать сочинение, где бы то ни было. И вот В. А. захворал: его сломила подагра. Прошёл месяц, а его нет и нет. Наконец, решено было, чтобы мы группами, по 5-6 человек, приходили к нему на квартиру на занятия.203 И вот мы на занятиях: в кровати В. А.; около на стульях мы.204 Что мы испытывали в это время? Два чувства, совершенно разнородные гнездились в нашей душе: и тот страх, который бывал на классных занятиях, и жалость к этому больному человеку.205 Впечатление было такое, как будто мы видели пред собой могучего льва – грозу лесов, и вот он лежал перед нами раненый. В. А. давал нам указания, как и что нужно учить дома. Потом он выздоровел, но было заметно, что как-то размяк, потерял прежний грозный вид, выленял. В таком виде он уже и остался в нашей памяти по окончании занятий с ним. Через четыре-пять лет он скончался. Бывшие его ученики по-разному о нём отзывались. Были и такие, которые по конкурсу потом поступали в высшие учебные заведения, и которых на экзаменах выручала их высокая грамотность и культура речи и выполнения сочинения, поминали В. А. добрым словом за то, что он крепко учил. вернутьсяВ очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Нужно было принять человек шестьдесят и разместить их в двух классах, а претендентов было до семидесяти-восьмидесяти человек. Нужен был «фильтр» и его никто другой из преподавателей семинарии не мог провести «lege artis», как Валериан Александрович» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 36-36 об. lege artis – по-латински по закону искусства. вернутьсяТам же: «Вторым предметом для испытания наших знаний почему-то избран был греческий язык. Почему именно он – это, как говорится, осталось для нас «тайной изобретателя». Попутно только нужно заметить, что экзаменатор по этому предмету – преподаватель той же семинарии, но получивший уже перевод в другую семинарию – А. В. Богородицкий был полной противоположностью В. А. Добродушный «старикан», он часто подходил к нам, старался приободрить нас своими шутками, разогнать наши мрачные думы» // Там же. Л. 36 об.-37. В автобиографических очерках В. А. Игнатьева «Петя Иконников» («Учение Пети Иконникова в Пермской духовной семинарии») автор говорит о преподавателе греческого языка Троицком (а не Богородицом). См. ниже. вернутьсяВ очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Он диктовал нам отрывок из «Капитанской дочки» А. С. Пушкина – то место произведения, где говорится о встрече Марии Ивановны с Екатериной II. Писать диктовку было для нас, конечно, делом не новым. Нам были также известны и разные приёмы диктующих. Бывали случаи, что диктующий всячески старался, чтобы интонацией своего голоса и паузами при чтении как бы не «выболтать» секретов правописания, а, наоборот, так затушевать текст, чтобы «поймать» испытуемого на каком-либо правиле правописания. В. А. диктовал исключительно отчётливо, и казалось, наоборот, он всячески старался подсказать нам, как нужно правильно написать, особенно при расстановке знаков препинания. У нас даже зародилось сомнение в том: да правильно ли считают его таким строгим, он же добрый» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 38-38 об. вернутьсяГалахов Алексей Дмитриевич (1807-1892) – историк русской литературы, автор «Русской Хрестоматии». В очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Мы знакомились с различными видами литературных произведений в поэзии и прозе. Учебником была книга Ливанова, а хрестоматия – Галахова. Мы выучивали наизусть колоссальное количество стихотворений. Так, при изучении литературной поэтической формы «ода», мы заучили оды наизусть: «На день восшествия на престол императрицы Елизаветы Петровны» (Ломоносов), «Бог», «На смерть князя Мещерского» (Державин), «Утреннее и вечернее размышления о Божьем величии» (Ломоносов). В. А. явно был поклонником музы Державина. Мы заучивали народные песни (фольклор), былины, исторические песни, духовные стихи, например: «Стих о «Голубиной книге». Как образцы рассуждений мы заучивали наизусть: «О любви к отечеству и народной гордости» Н. М. Карамзина, «О счастливейшем времени жизни». Как образец характеристики заучивали наизусть отрывок о Крылове И. А. Плетнёва. В общем, мы заучивали так добрую половину хрестоматии Галахова» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 39-39 об. Плетнёв Пётр Александрович (1791-1866) – критик, поэт, профессор и ректор Императорского Санкт-Петербургского университета. вернутьсяВ очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «проповеди Луки Жидяты, Кирилла Туровского, Стефана Яворского, Феофана Прокоповича и пр.» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 39 об. вернутьсяСумароков Александр Петрович (1717-1777) – русский поэт, драматург и литературный критик вернутьсяКантемир Дмитрий Константинович (1673-1723) – российский государственный деятель и учёный. вернутьсяВ очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Приватно – не в порядке программы в первом классе «читали», т. е. заучивали отрывки из «Евгения Онегина», а во втором классе – «Ревизора». Вспоминаются такие случаи: в первом классе Боря Капустин заучил наизусть всю первую главу «Евгения Онегина», а во втором классе Ваня Флёров читал Валериану Александровичу наизусть целиком первое действие «Ревизора». В умилении В. А. сиял и хвалил его» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 39 об.-40. вернутьсяИмеется в виду забастовка в семинарии в октябре 1905 г. вернутьсяВ очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Конкретно это обозначало, что провинившийся будет отвечать 30-40 минут. Сначала он отвечал по билету, а потом начинался поединок: следовали отдельные вопросы и по ним ответы. В. А. внимательно вглядывался в лицо отвечающего: дескать, как себя чувствуешь. Первоначально лицо его имеет суровое выражение, но вот на вопрос за вопросом идут отличные ответы, и лицо В. А. начинает проясняться, наконец, появляется добродушная улыбка и замечание: «ну, молодец, молодец» и полновесная оценка. Прошлое забыто, а В. А. признал себя побеждённым: он не мстил за прошлое, не снижал за него оценку, как делали некоторые другие преподаватели. Так как в каждом классе у В. А. всегда имелось по нескольку человек «штрафных», то экзамен обычно затягивался до 6-7 часов вечера» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 40-41. вернутьсяВ «Очерках о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора этот эпизод отсутствует. вернутьсяВ очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «В. А., по общему признанию семинаристов, был большой мастер делать объяснения к урокам. Он делал их, не пользуясь ни конспектами, ни тем более книгой, как это делал, например, преподаватель истории Алексей Иванович Добролюбов. Он говорил свободно, красочно. Помнится, в первом классе, когда мы учили образцы рассуждений – «О счастливейшем времени жизни» и «О любви к отечеству», он раскрыл нам метод построения того и другого произведения: аналитический и синтетический. Это было за три года до изучения нами логики, и явилось для нас чистым откровением. Также бывало и во втором классе, несмотря на всю сухость изучаемого материала, он умел оживить его своими объяснениями» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 43-43 об. вернутьсяТам же автор уточняет: «В. А. был единственным преподавателем, который раскрывал нам тайны фундаментальной библиотеки. Он приносил нам на показ какие-либо редкие издания произведений. Кажется, он именно по какому-то поводу принёс в класс и показал Библию на пергаменте на еврейском языке, дар архимандрита Антонина Капустина» // Там же. Л. 43 об. вернутьсяВ очерке «Валериан Александрович Фаминский» в составе «Очерков о соучениках и друзьях в Пермской духовной семинарии» в «свердловской коллекции» воспоминаний «Все учителя обязаны были бороться за грамотность учеников и литературный стиль выражения мыслей» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 376. Л. 41 об. вернутьсяТам же автор добавляет: «Старый холостяк, он жил с двумя своими сёстрами, тоже старыми девами, «заматеревшими во днех своих» // Там же. Л. 41 об. вернутьсяТам же: «человек шесть-семь» // Там же. Л. 42. вернутьсяТам же: «Он лежал неподвижно. Он осунулся, и лицо его было бледно-жёлтым. В его голосе не было той твёрдости, к которой мы привыкли в классе». |
