Пурга и впрямь перебесилась на ночь.

У всех ворот – сугробов терема.

От дома к дому тени пали навзничь,

Как будто руки подали дома.

Дымок из труб в заре зеленоватый

Куделит важно спелая зима.

Нет ни избы на хуторе, ни хаты —

Одно прозванье гордое – дома.

Пройдет с водой казачка-говорунья,

И так поманит смех вечеровой —

То ли она – бесстыжая колдунья,

То ль я еще – безвольный домовой.

Иду к гумну, крючком тягаю сено.

В глазах коровы – сытая роса.

Сегодня будут девки у соседа

Через ворота валенки бросать.

Кого судьба пожалует мгновенно,

Кому зима напустит долгий дым,

А мне на лбу написано, наверно, —

Я навсегда останусь домовым!

Из погожих отчих комнат,

От резного палисада

Ухожу, как месяц в омут,

В белый хворост снегопада.

У моста стоят рябины

В застарелом хороводе.

Но базарные машины

Мимо с рокотом проходят.

Не уеду, не отчаюсь.

Ну ее, дорогу, к ляду.

С облегченьем ворочаюсь

К дому, дыму, палисаду.

К ушнику из лап гусиных,

На досужие проделки —

У соседа на лесинах

Девки водят посиделки.

Снова катанки надену

И по внутреннему зову

Проложу дорожку к сену

И порадую корову.

Дома близкие здоровы —

Сердцу вольному отрада.

Пусть сплетается в сугробы

Белый хворост снегопада.

Мне в уши напели сороки

Средь зоркого зимнего дня:

Она, как от темной мороки,

Устало ушла от меня.

Но голубь на крыше воркует,

Крылом разметая снежок,

Что помнит она и тоскует,

И песни мои бережет.

А ночью мороз куролесит,

Хрустит снеговое пшено.

Бодает сочувственно месяц

Рогами скупое окно.

Быть может, у пыльной гардины

В квартирном свечении сот

Она вспоминает повинно

Про мой неуклюжий уход?

Быть может, ей плохо отныне?

А может, впервые легко?

Не буду гадать на мякине

И квасить мукой молоко.

Нас лучше рассудят дороги,

Развяжут любовный клубок…

Отстаньте, злодейки-сороки!

Спасибо тебе, голубок!

Совсем не стало снега

В загашнике зимы.

И жалко, что у неба

Нельзя спросить взаймы.

Дороги порябели,

Замстилась мглою гать.

Повадились капели

Под окнами плясать.

На вербной хворостине

Веснушки завелись.

От одури гусыни

В сарае занеслись.

От жара ночь раскутать

Я матушку молю.

Распутицу распутать

Не в силах февралю.

И слезно на проселок

Взирает с вышины

Нелепый окамелок

Старушечьей луны.

И капели

Не поспели

Глухо шлепнуться со стрех,

Как игумен

Вокруг гумен,

Распохаживался снег.

Над терновыми кустами

С неба лестницу спустил,

И холеными перстами

Снег село перекрестил.

Вышним снегом всяк доволен…

В треухишке набекрень

На дворе стоит Николин

И взаправду белый день.

Гладь реки, холмы и долы,

Где бы он ни проходил —

Зимний труженик Никола

Все морозом загвоздил.

Праздник первый и почетный! —

В честь его и для гостей

Пироги пекут с печенкой

Из прославленных гусей.

И такую цедят брагу

Молодую из ковша,

Что, смеяся и играя,

Ходит ходором душа!

Нынче сами мы с усами

И найдем дорогу в рай!

Запряжем кобылу в сани:

– Трогай, дядя Николай!

Ты презирай насмешливых соседок,

Товарок зависть презирай вдвойне.

Давай с тобой проскачем напоследок

На санках по колхозной целине.

Какие дали маркие, как марля,

Какие в небе белые дымы…

В твоих глазах бессонница от марта,

От новой неразгаданной весны.

Звенит в ушах от бешеного ритма

Еще мороз напористый и злой.

Смеются кони радостно и хрипло

И друг на дружку машут головой.

Ты на меня, пожалуйста, надейся,

Давай не будем разводить капель,

Давай нагоним маленькое детство,

Давай поднимем санками метель!

Давай споем о том, как я уеду,

Как ты грустить начнешь наедине.

Давай с тобой проскачем напоследок

На санках по колхозной целине.