Когда я, наконец, разбежалась и взмыла над обжигающим пламенем, едва касаясь босыми стопами пылающих языков стихии, всё, что мучило меня, что довлело надо мной, тянуло назад, все обиды и горести, стихли, на мгновение стали такими незначительными, мелочными, ничтожными. Звуки и запахи пропали, я ослепла на бесконечное мгновение, а когда приземлилась, счастливо засмеялась. Я очистилась, и костер помог мне в этом.

Крошечный замочек, тонкая стальная нить, огненная пара противоположной ей — ледяной, семейная реликвия. Важная и редкая. Осколок звезды и часть его ядра. Я смотрела на небольшой кулон, полыхающий оранжевым, и удивлялась что из-за такой крошечной штучки разгорелся весь сыр-бор. Я сняла его во время той вакханалии, что оборотни называют ритуальными танцами. Эйфория очищения, крепленное вино, атмосфера вседозволенности и греха, витала над дворцовым садом, как запах плотских утех витает над борделем. По сути, именно в дом терпимости и превратился прием по случаю Травника.

Я знаю, так было не всегда, правление батюшки Генриха внесло в праздник середины лета эту пошлость и безвкусицу, и, хотя он всегда поощрял излишества, то, что происходило сейчас выходило за все рамки…

Баронесса умудрялась извиваться сразу на двух мужчинах, причем ни один из них не был правителем Стоунхельма, она даже не заметила пропажи, хотя замочек был с секретом. Хотя что мне простенький карабинчик, когда для прохождения экзамена нужно было украсть у одного из преподавателей ключ от директорского сейфа. Ни одна из выпускниц до меня не смогла этого сделать, а вот мне удалось. Я не просто умыкнула у него ключи, я еще и подложила ему в карман, пару камушков, по весу напоминающих связку, с которой тот не расставался. Как, я не рассказала даже подругам.

Темные волосы, ранее уложенные в сложную прическу, рассыпались по белоснежным плечам, темно-коричневые, сморщенные в ягодки, пики небольшой груди приглашающе выглядывали из почти полностью расстегнутого корсажа, кружевные чулочки под цвет алебастровой кожи баронессы сползли, являя миру стройные ноги с острыми коленками, между которыми то и дело мелькала пшеничная шевелюра. Тонкий стан причудливо изогнулся, стараясь объять необъятное, а именно, умудриться не пропустить ласки двух мужчин, один из которых ублажал фаворитку, лаская лоно, а второй, толкался своим возбуждением в сжатый кулачок стонущей красотки, попутно пощипывая то один, то другой сосок, с силой выкручивая их, оставляя крошечные красные пятнышки на нежной коже.

Когда те, что мечтали о разрядке, получили её, я нагло, практически на гране фола, появилась, разбивая тройничек. Всё еще продолжающий извергаться шатен забыл о груди баронессы, и та требовательно выпячивалась, желая получить еще немного сладкой боли. Я подошла сзади, чтобы баронесса не видела моё лицо, такие как она, слишком хорошо запоминают лица, и опустив руки на грудь, скрутила соски, потянув за крошечное колечко на одной из них. Ула низко застонала, требуя сильнее и чаще. Её рука сжалась у основания обмякшего пениса шатена, но надо отдать ему должное, второй раунд он начал немедля, продолжая держать глаза закрытыми и выхватывая отголоски удовольствия.

Я мяла, терла, щипала, теребила, царапала грудь брюнетки, даже слегка придушила её, вняв отчаянной мольбе любительницы игр пожестче, которая распалялась все больше и сильнее прижималась ко рту неунывающего любителя оральных ласк. Мужчина меж белоснежных ягодиц так расстарался, что второй пик удовольствия пришелся на момент удушения. Застежка поддалась, цепочка скользнула в руку, кулон удобно разместился под антимагической манжетой, блокируя остаточную магию на случай быстрой тревоги, а что бы баронесса не скучала, я подвинула её голову и изнывающий от жестких ласк член. Мужчина толкнулся, словно требуя его впустить, и опытная красотка вняла его просьбе.

Дальше смотреть мне было не интересно, участвовать тем более, вообще после увиденных, и не только с участием фаворитки, эротических представлений, волшебный настрой прошел, и хотелось лишь помыться и спать. Не найдя Генриха, уверена, он нашел чем себя занять, я отправилась в гостиницу, а после ванной с ароматом лаванды, я вспомнила про подарок друга и скрыла коробочку.

На красном подкладе лежала стальная лиса с янтарным камнем посередине, символ почти вымершего клана лисиц, в живых которых осталось лишь трое.

Я быстро заморгала, силясь не удержать непрошенные слезы. Громогласный стук заставил меня собраться и проверив потайную шкатулку обшитую биторием, он то как раз и блокировал магию, я открыла дверь.

На пороге стоял Генрих вопросительно приподняв красивую бровь.

— Куда ты подевалась, я обыскался тебя.

— Видела я, как ты обыскался, сначала искал меня в трусиках у блондинки, а потом у двух брюнеток.

Этот огромный медведь, страшный в бою и гневе, заалел щеками, и старательно изображая удивление понурил ясны очи.

Ничего, я не в обиде, устала просто, так что вот, — и протянула ему крошечную коробку. Неверяще он уставился на нее, а потом схватил, прижимая к щеке, как малыш, первую мягкую игрушку. — Подожди, забыла, — произнесла я, когда бьерн стал пихать ту в карман. Я забрала шкатулку назад, и проколов одной из шпилек палец — нарисовала руну на крышке. — На поллеора хватит. А дальше советую переложить в сейф.

— Не знаю, как, тебя благодарить, Лисса.

— Знаешь, — засмеялась я, показывая характерный жест, означающий «гони бабки».

— Да это-то само собой, но слушай, ты же всё равно не торопишься? Может отправишься со мной на бой за место вожака в стае белых волков? Это рядом с границей, а после ритуальных игрищ у них…

— Не надо придумывать кучу доводов, хватит и одного. Повторяй: Алисия, поехали со мной.

— Алисия, поехали со мной?

— Когда едем? — улыбаясь спросила я.

По словам бьерна, Ула шум поднимать не стала, разумно умолчав о пропаже, ведь рассказав о потере кулона, придется поведать и о том, где это могло произойти, а именно эту сценку фаворитка Кёнига предпочла бы стереть из памяти. Пару унов Генрих ходил дерганый, боялся, что на меня выйдут, потребуют вернуть украшение, а затем накажут, я же была спокойна и невозмутима, как ящерица, греющаяся на камнях. Лишняя суета мне мешала, но я стоически сносила нытье друга, прекрасно понимая, что волнуется он не за свою шкуру, а за мою, и это было так по-новому свежо и приятно, что я некоторое время наслаждалась этим прекрасным ощущением.

Рунар обеспечил меня работой на целый терил, Хельмшторм потрясла череда громких краж и тихих убийств. Не скажу, что я, словно Жнец, косила всех без разбора, но в списке теневого благочестивых граждан не было, так что пока Кёниг Стоунхельма не назначил нового главу безопасности, я, грешным делом, выполняла его работу. Счет в Келтарс банке рос как на дрожжах, после этой, так удачно складывающейся поездки я могла взять небольшой перерыв и посвятить всё время учебе, не отрываясь на гастроли.

Может от того, что я была беспристрастна, может от того, что я была новым человеком в высшем обществе двуликих, но поведение владыки меня здорово беспокоило. Его эмоциональное состояние колебалось от холодного презрения до возбужденной эйфории, он то бледнел, будто обеспокоенный чем-то, то его лицо заливал нездоровый багровый румянец переходящий в испарину, частые предвестники сердечных болезней. Я несколько раз обращала внимание бьерна на эти резкие перемены, но тот лишь отмахивался, оговариваясь, что отец всегда был импульсивен и здоров как бык.

Я же имела возможность понаблюдать за ним издалека и пришла к неутешительным выводам — или Кёниг был болен психически, или был под ментальным воздействием, или третий вариант, который предположить не могла даже я, отравление отмела как невозможное, так как правящих оборотней защищали родовые артефакты. Давить на друга, пытаясь открыть глаза на правду, которая ему попросту была не нужна, я не стала, Генрих в конце концов уже большой мальчик, во всех смыслах, и сам способен расставлять приоритеты, обратить ли внимание на отца, на невесту или на своих многочисленных любовниц.