«Жизнь поэтичная? Неверно…» Жизнь поэтичная? Неверно, Не скажет так простой народ. Он на войне сто раз проверен, Отыщет в водополье брод. По осени поднимет пашню, Дрова на зиму запасет. Супруге скажет: «Нету краше…», К груди застенчиво прижмет. А ежели случайно спросят: «Как ты живешь в родном краю?», Ответит по-земному просто: «Живу и хлебушек жую». «Успокоилась гладь…» Успокоилась гладь. Манит мирная жизнь. «Здравствуй!» – бодро сказать И по-братски обнять: «Я с тобою! Держись!» Всем простил. Сам прощен. Шар земной на руках! Куст цветочный взращен, Пчел полуденный звон. И Христос на устах. Нету выше небес! Нету счастья светлей! «Не бывает чудес…» — Обронил. Волком в лес Скройся ты поскорей! «Лихорадка и кондрашка…» Лихорадка и кондрашка, Целый день в душе озноб. Тоньше спички стала Машка, И сгорбатился Ивашка — Им уже заказан гроб. Довели страну до ручки, Квелым сделался народ. Все темней и ниже тучки, Все больней огонь летучий, Перекошен злобой рот. Позабыл поэт улыбку, Не стыдясь, он матом гнет. На болоте грязно-зыбком Золотая брешет рыбка, Счастье, мол, вот-вот грядет. Счастье русское разбилось — Поворот был слишком крут! На крыльце Ивашка с милой Бедной Родине на милость Песнь-отраду не споет. Стариков поэт зароет, Общий крест поставит им, Не заплачет, не завоет И уйдет – и скоро скроет По земле ползущий дым. «Жучки» 1 Расползаются «жучки» По российским закоулкам, Где – тишком, а где и – гулко, Далеко не дурачки. Прибирают все к рукам, Что народным называлось: Земли, реки, утра алость, Облака и птичий гам. Скоро все – под молоток, Русь загонят за доллáры. Тары-бары-растабары! Золотой летит «жучок!». 2 Друг предложил мне: «Купи Мед – полезный, самый первый!» Господи, его прости, Заблудился он, наверно. Для меня ведь этот мед Горше вызревшей полыни, Как огонь мне губы жжет — Есть не буду мед отныне! Друг мой, друг, ну как же ты?! Деньги нюхал, как цветы, Он содрал с меня немало! Мне его, ей-богу, жаль: Продал дьяволу он душу! Лето, ведреная даль, Пчелы суетные кружат. Отрава
Стал хозяином хутора злой самогон, Многих он уложил на кладбище. Мужиков не зови, не кричи им вдогон… Ветер сам никого не отыщет! Лишь один уцелел, холостяк Харитон, Ко двору не пришелся он Богу. Чуб его повитель оплела – сладок сон В потаенной чащобе отрога. Спал всю ночь и весь день. Пробудился, зевнул, Поразмыслил: куда бы податься? И полез из кустов – похмелиться пора, Крепкий гонит первач дед Митрошка. …Харитона рыдала потом до утра, С белым светом прощалась гармошка. «Жизни мизерный обзор…» Жизни мизерный обзор, Жизни узенький просвет. Разговор, как вечный спор, На ночь. Утром: «Мать, привет!». А она ему: «Блины… Ты худой». – «Ты говорила…» Телевизор у стены О нечистой брешет силе. А герань завяла – кот На нее мочой побрызгал. Майку задом наперед Муж надел. От смеха прыснул. Час… второй… Орбита их — Тридцать метров захламленных. «Ты савоха!» – «А ты псих!» Всяк прожженный, закаленный! Всяк и ломок, всякий хвор! «Прогулялся бы за хлебом». Горизонта нет. И взор Не наполнен дивным небом. «Дикий оклик. Вздох. Волненье…» Дикий оклик. Вздох. Волненье. То роса. То дуб. То дым. Тренье. Бдение. Терпенье. Ты же сам хотел крутым! Закачался. В сердце – смута. Вон упал… и обронил: «Я разбился – было круто. Все что помнил – позабыл». «Однообразие смущает…» Однообразие смущает? Душа и тело умирают? Окстись! И это твердо знай: Коль Богом жизнь дана – шагай! И кружева травы не рви, Губами капельки лови. У всех у нас стезя одна, Одна пред Господом вина За слабость духа в некий миг И неоправданный наш крик: Однообразие смущает, Душа и тело умирают! Еще горят лучи небес И в мире множество чудес. И ты забудь, и ты не верь… Вовек нас не настигнет смерть! |
