«Мы все мечтаем умереть…» Мы все мечтаем умереть, Мечтать, конечно, лучше, Чем вдруг и вправду околеть, А то – свалить на случай. Чего ж обманывать себя И тешиться геройством? Жизнь ненавидя и любя, В душе таится свойство Не думать, что в любой момент, В какую-то годину Застынет кровь в развилках вен, И примешь ты рутину Ее, которая верна Лишь Богу и Вселенной, Пред нею рушится стена, Не ведает измены. Она не ходит по кривой Иль около да мимо. А кто она? Зови судьбой… Но ей другое имя. «– В избе жена-злодейка…»
– В избе жена-злодейка, На воле – подлый люд! А ну-ка, черт, налей-ка! – Ты нынче дюже крут. Столешница вскричала — Кулак окровенел! – Нет у конца начала… – Чего же ты хотел? Азы познал – и ладно! Наймися в пастухи, Коровы вон в нарядах, В лугах цветы – духи… – Помалкивай, носатый, И жуй свой жесткий хвост! А я же двадцать пятый, Тридцатый выпью тост, Чтобы под мышкой чирей, Чтоб чичер, жуткий чад, Чтоб в этом мрачном мире По праву правил гад! Коли жена – злодейка, На воле подлый люд! Налей-ка! Пожалей-ка! В аду ведь не дадут! «Не надо выть по-волчьи…» Не надо выть по-волчьи, Коль хочешь страшным стать. Сидит напротив сволочь — Несложно распознать. О, как он льстит безмерно! Лицом румян, красив, А пустит дым… и смеркнет, Глаза ножом скосив. Избавиться захочешь — Натерпишься навзрыд! Углы упрямо сточишь — По кругу заюлит. Ты круг располовинишь — Предстанет ясным днем И скажет тихо: «Видишь, Нам хорошо вдвоем…» «Сквозь заросли цветов…» Сквозь заросли цветов Клубится дым похмельный. Сто пляшущих голов… О, грянул час расстрельный! Вернуться? Никогда! Зачем им куцый веник? Худые невода? С холодной кровью вены? Толкутся и орут, Швыряются деньгами. А матери их ждут — Окаменели в раме! «Хорошо быть алкашом…» Хорошо быть алкашом, На виду у всех качаться, Без причины улыбаться, Будто в доску всем знаком. Не стесняться, что чумаз, Что на пиджаке прореха. Не дошел… Иль не доехал… Через год… Иль через час… Он не должен никому Ни деньгами, ни участьем. И, наверно, в этом счастье: Все прощается ему! «В стенах заточил себя…» В стенах заточил себя И в углу все плачет, плачет: «Упорхнула вдруг удача, И погасла жизнь моя!» Над темницею его Между тем она кружилась, Она звездочкой светилась Ему в узкое окно. А потом же в небесах Запропала безнадежно. Только кустик придорожный В росах, будто бы в слезах. «Днем и ночью…. во все долгие века…» Днем и ночью…. во все долгие века Бабы борются за трезвость мужика. Бабы борются и жилы свои рвут. Видят, даром не пропал их «ратный» труд. На бутылку мужики уж не глядят, А мороженое сладкое едят. Перестали и курить и матом крыть, Спозаранку на работу выходить. Они стали, как в младенчестве, как встарь, Чуть картавя, на печи читать букварь. Пока спят колокола Застоялась в жилах кровь, В буднях серых почернела, Я иду среди дворов, Озираясь очумело. Чу, над хатой дым вразброс… Повидаюсь я с Иваном! Рукавом утер он нос: «Нынче ты, гляжу, не пьяный». Сквозь оконное стекло Звон церковный просочился. «Сядь-ка. У меня тепло». — «Я бы, Ваня, полечился…» Самогонки дед налил Неуверенной рукою. «Скоко я ее попил — Утонул в ней с головою! Ить нутром хотел понять Эту пакость и отраду. А теперь чего пенять, Что, мол, жизня не услада: Ни жены и ни детей — Как от зверя, они смылись!» — «Ваня, мне еще налей. Ваня, помолчи на милость. Дюже плакаться не след. Горько? Значит, сладко!» — «Мудро ты изрек, поэт… Сбегай за добавкой, Чтоб исправней шли дела, Поллитровку нá кон! Пока спят колокола, Будем пить и плакать! Мешанину слов толочь, Слева – ты, я – справа!» А в окно глядела ночь Месяцем кровавым. |
