Она не знаменитая артистка
И не жена поэта Евтушенко.
Приблизилась ко мне шажками близко
И улыбнулась ласково-душевно.
Платочек на ней в аленьких цветочках,
А платьице из голубого шелка.
– Как куклу, нарядила меня дочка.
Вот пред тобой! Да, видно, мало толку!
Зачем тебе, писателю, старуха,
Хоть и землячка. Хоть с тобой сидела
За партою одной, шептал ты в ухо
Свои стихи – они ведь уцелели,
Все в памяти до строчки. Прочитаю.
Я щас. Давай присядем на колоде.
Когда тебя я изредка встречаю,
Душа, как птичка, делается вроде,
И вот порхает и ликует звонко,
Потом не вдруг она угомонится.
О, ей бы за тобой лететь вдогонку
И в хутор бы вовек не воротиться!
– Ну, что ты взволновалась так, Мария,
Дай подержать в ладонях твои руки.
Ты только лишь калитку отворила,
Я понял: долгою была разлука,
Уж это точно. В Прихоперье нашем,
Ан и во всей Донщине, уверяю,
Нет, не нашлось тебя, казачки, краше!
– Зато теперичка желта, хромаю,
Ни спереди, ни сзади не осталось,
Вся износилась до последней жилки.
Пятнадцать внуков, правнуков.
К ним жалость
Такая, что…
Порывом ветра былки
Взметнуло над проулком. И затихло.
Подсолнух улыбался нам по-детски.
– Порой за них боюсь. Ведь злое лихо
Гуляет. От него куда бы деться!
– Да, видимо, годков этак с десяток
Российскому народу будет худо.
– А че же Путин?
– Хлеб ему несладок,
Но он идет на амбразуры грудью!
Уж больно крутанул на повороте
Горбач, а Ельцин с похмелюги двинул
Так на раскате… Их кнутом пороть бы
На лобном месте!
– Господи, помилуй!
Я руки отпустил ее. Три раза
Она перекрестилась.
– На веранду
Идем-ка, Алексеич, гость родимый,
Я знала, что приедешь в хутор, рано
По радио сказал… зовут Владимир.
– Мавродиев Володя. Тоже пишет
И тоже ищет истину.
– Идем.
Внучек проснулся, бабку кличет.
Слышишь?
Попотчую его я молочком.
Тебе же я налью со льда вишневки,
Да и себе стаканчик. Че ж говеть!
Все делала Мария быстро, ловко,
И любо было дорого глядеть!
Внучек Сережа уминал ковригу,
Захлебывал из кружки и нет-нет
От удовольствия ногою дрыгал
И вдруг сказал:
– Я знаю, ты поэт.
Я вырасту и тоже научуся
Словечки расставлять, как у тебя,
Чуть что, поможет бабушка Маруся,
Из города приехал я не зря!
По очереди все разговорились.
Сережа сыт. Мы с бабушкой пьяны.
– А помнишь, как ты мясом подавился?
Сама-то в эти горестные дни,
Чтобы с тобою быть мне солидарной,
Я в школу не ходила. В сад уйду
И там реву.
– Поэтому недаром
Я нынче здесь. И через год приду.
– Нас, сорок первого рожденья, мало
В живых – вот ты да я и твой
Василий брат да Петя Емельянов,
А сколько улеглося под землей!
Опять о грустном! Ну-ка, чекалдыкнем!
Чтоб жить и не тужить! Мы щас споем.
Старинную! Подхватывай: «По ди-ким
Сте-пям!..» Или про Дон?
Мария со скамейки вдруг вскочила
И в пляс пошла, частушкою соря,
Как бисером! Сама краса и сила!
Забытая румяная заря!
Потом она качнулась…
– Закружилась…
Я ей помог присесть, водички дал.
Но счастием ее глаза лучились,
И я глубоко, радостно дышал.
– Ты праздник подарил мне, Алексеич,
Такой шальной давно я не была!
Насыплю я тебе дурашных семечек.
Вон уж машина за тобой пришла.
– Но где стишок, что ты пообещала,
Давнишний мой?
– Так это я сейчас…
Но тост давай поднимем-ка сначала
За хутор, за Панику и за нас!
За то, чтоб повстречаться новым летом!
– Не на земле, так в райских небесах!
– Тобою сочиненные куплеты —
Они, как земляника на устах:
«Челку ты расправила
(Улетит – не тронь!).
Как ты мне понравилась
В пляске под гармонь!
Платье, будто в инее —
Белое в лучах,
И косынка синяя
Бьется на плечах!
Щеки разгораются,
Как зари венец!
Гармонист старается —
Тоже молодец!
Кружишься с улыбкою
На виду у всех…
