Чтобы отключить запал бомбы от датчика атмосферного давления, добираться до активного вещества совсем не обязательно. Но мне было интересно, почему молчит дозиметр… стоп! Но ведь здесь, в камне, давление равно атмосферному!

Почему запал не сработал?

Документация дала точный ответ: мгновенный скачок давления с двухсот миллиметров до нормального автоматика восприняла сигналом общего сбоя системы и отключила питание.

«Везёт дуракам», — с завистью прошептал Демон.

Я перевёл дух и, сверяясь с инструкцией на айфоне, принялся снимать один слой механизмов за другим. Через неделю добрался до капсулы. Через две — отогнул в сторону один из сегментов контейнера и заглянул внутрь. Мне было крепко не по себе, но дозиметр молчал!

Взял отвёртку с плоским острым наконечником и поцарапал ядерную начинку. Вместо обещанной серебристой полосы, за наконечником потянулась жёлтая царапина. Провёл ещё одну жёлтую полосу накрест. А потом ещё одну. И ещё. Это было похоже на истерику. Я царапал и колотил отвёрткой по металлу, рядом с которым молчал дозиметр, и который был поразительно похож на золото. Под конец я зачем-то написал отвёрткой «это не уран», и задумался.

«Почему золото? — спросил я себя. — Камень превращает в золото всё, что тяжелее свинца. Почему?» Чем ему не угодил свинец, плутоний, уран? И, напротив, почему камню так нравится золото?

Каким образом камень распознаёт, что превращать в золото, а что нет? Если бы он превращал в золото все металлы, то я бы умер. Золото в крови вместо железа — не самый лёгкий способ свести счёты с жизнью…

Провёл рукой по макушке: жёсткие волосы пружинками отталкивали пальцы. Ресницы и брови тоже прощупывались. Как, впрочем, и борода.

Я решил «отдохнуть» от бомбы и десять часов усердно повторял за программой слова и фразы разговорного английского. Айфон «держался», хотя уровень заряда дрожал на последнем делении.

«Но ведь в атомной бомбе есть свой источник питания!» — подумал я. Это была хорошая мысль, но у меня не было ни радиодеталей, ни тестера, чтобы питание бомбы привести в соответствие к нуждам своего гаджета. А если бы и были, то ещё нужен паяльник. Но я не мог выскочить «наружу» даже на секунду — ведь тогда сдвинется с места весь мировой механизм. Сколько секунд я проведу снаружи, столько времени пассажиры «Аркадии» будут видеть, что под парашютом ничего нет. А сам парашют подхватит ветром и унесёт.

Но сама идея утилизации начинки атомной бомбы мне понравилась. «Золото возьму себе, — решил я. — Четыре кило плутония и почти семь урана… это одиннадцать килограмм золота! Зачем добру пропадать?»

«Молодец, — одобрил Демон. — Перекуём чужие мечи на свои орала!»

Взрывчатка тоже могла пригодиться, но возиться с ней не хотелось: если боратол шарахнет, то мои кости гомогенно перемешаются с костями камня.

Я лёг на живот и всмотрелся в миниатюрное «кладбище» породы. В последние дни это зрелище перестало казаться удручающим. Напротив, некоторые черепа добродушно ухмылялись мне, как старому знакомому. А иных я даже называл по имени.

А вот мужик на троне почему-то не просматривался. Ушёл по делам, наверное. И трон прихватил. Вместе с чёрным солнцем.

Вздохнув, я решил вынуть золото и заканчивать операцию. Вчистовую собирать бомбу я, конечно, не думал. Но она должна натурально плюхнуться в воду и не развалиться. Пассажиры «Аркадии» насладятся зрелищем фонтана брызг, а потом подтвердят: да, какая-то хрень летела на парашюте, а потом грохнулась в море. Все это видели. Мегасоц заподозрит в нерадивости своих техников. Но судьба техников меня волнует меньше всего.

Вот только оставлять бомбу на месте падения я не собирался. Найдут, ведь. Это Северное море. Средняя глубина сто метров. Найдут и поднимут. Зачем самому плодить проблемы, когда они успешно множатся сами?

Бомба упадёт в воду, и после этого я перенесу её за сотню километров отсюда. Пусть ищут! И парашют не оставлю. Не хватало ещё обгорелых строп! Спалю целиком. В камине «Эрмитажа».

Я понял, что моя хроноробинзонада подошла к концу, и повеселел. Бомба не взорвётся. Активное вещество превратилось в золото, которое будет лежать у меня на полке. Спектакль можно доводить до финала: возвращать бомбу в небо под обгорелые стропы. Пусть падает. Потом перенести бомбу к чёрту на кулички и подобрать обгоревший парашют. После этого заглянуть в гости к Никанорову: мыться, бриться, одеться. Куплю заряженные батареи для айфона и планшета… Добровольное отшельничество хорошо первые несколько дней. Потом становится одиноко.

К чёрту! Хватит! К людям!

А если на «Аркадии» спросят о причёске, скажу: был в парикмахерской. Я всегда хожу в парикмахерскую по сигналам гражданской обороны. Не могу же я предстать перед Богом нестриженым?

Через пять часов я был полностью готов к выходу. «Внутренности» бомбы не стал восстанавливать, только побросал внутрь корпуса открученные части, приладил на место кожух и закрепил его винтами.

Но перед тем как возвращаться под купол парашюта, вдруг засомневался: попаду ли я в то же место, где горел две недели назад? Прошло много моего физиологического времени. Сегодня я даже не уверен, что помню все те места, где побывал в четвёртый день рейса «Аркадии». Девушки на маяке, кажется, записали на планшете географию мест посещений. Одну зовут Светлана, бойкая такая. Вторая — Нина. Эта тихая. Была ещё третья… Забыл! Какое-то космическое имя…

Я в панике огляделся. Стены, лежанка, полки… и атомная бомба в ванной. Боже мой! За две недели отшельничества я не просто зарос — я одичал. На своём острове-шконке, где вместо пальмы — бомба.

Пожалуй, пора было выбираться из норы.

Я уже был готов к небу, но остановило воспоминание о печальном опыте последней вылазки. Снаружи думать некогда. Следовало заранее представить каждое движение: выйти под купол с бомбой, стропы обрезаны огнём, бомба падает, парашют поднимается, невесомость, оттолкнуться и перейти в камень. Вроде бы просто, но я эту мантру повторил несколько раз.

А потом замер. Получается, о реальном мире я думаю, как о чём-то внешнем. А о своей норе, в которой фактически замурован, — как о твердыне, в которой мне ничего не грозит.

«Но ведь так оно и есть, — сказал Демон. — Пока мы здесь, ничего не происходит там. Пока мы здесь, твой мир в полной безопасности. Давай здесь останемся…»

«Наверное, так сходят с ума, — решил я. — Иллюзия понемногу, исподволь вытесняет реальность. И человек не замечает, как сам становится частью иллюзии».

— Тебя нет! — крикнул я Демону и перенёсся в небо.

Первое мгновение опалило жаром. Я даже успел удивиться: мне казалось, что две недели назад здесь был мороз. Потом вспомнил, что это секунду или две горели пиропатроны. Вокруг меня всё тот же разогретый воздух, который две недели назад сжёг меня до костей.

Потом я удивился, что парашют вокруг меня. Мне казалось, что бомба должна быть внизу, парашют — вверху. А между ними — стропы. Почему всё не так?

Бомба ушла из-под ног. Невесомость. Всё пришло в движение…

Не мешкая, я перенёсся в камень. Отдышался. Поплескал ладонью по воде. Всё-таки от соседской кровати что-то осталось: под водой виднелась ступенька, сантиметров десять высотой. А в полу — глубокая воронка. Это не от бомбы — от меня. Это я эту воронку вылежал. После расстрела. Это было тысячу лет назад.

Если я буду позволять убивать себя с такой лёгкостью, то однажды и вправду смогу вывалиться куда-то наружу.

Перенёсся в Эрмитаж. В душевую. Сейчас мне подходило любое место в реальном мире. Мне было нужно дождаться, когда бомба упадёт в море. Пять километров? Свободное падение? Я терпеливо отсчитывал секунды.

…Пятнадцать, шестнадцать…

Скрипнула дверь. Никаноров. Застыл от изумления.

…Двадцать пять, двадцать шесть…

— Что с вами?

…Тридцать! Пора.

— Буду через минуту.

Перешёл на «Аркадию». На меня никто не глянул. Люди на палубе с застывшими лицами и поднятыми кверху камерами смотрели на фонтан воды в ста метрах от судна. Я ещё раз поразился точности сброса и «перешёл» под воду за бомбой. Догнал, приложил ладонь и очутился среди айсбергов. Вот теперь всё! Победа!