Мой киаму обратился ко мне, но я смогла только грустно улыбнуться и приложить ладонь к уху — я не слышу тебя.

— Всё хорошо, — тщательно проартикулировал он, — мы спасём тебя.

— Спасибо.

Он ещё раз бросил взгляд в сторону, в которую удалился врач, и вытащил из кармана смятую бумажку. Развернул её и прислонил к стеклу так, чтобы я смогла прочитать, что в ней написано.

«Книги пропали. Элеонора ничего не знает»

Если бы я не сидела, то точно бы упала. Кто мог знать о том, что мы замышляем? Элеонора отпадает сразу — она нейтральна по сути своей. Её не интересуют интриги за пределами её маленького книжного королевства. И она всегда держит обещания. Ей можно доверять. Или нет? За нами следили? Но кто? И почему никто из нас не заметил шпиона?

Судя по выражению лица Нэйта, он думал о том же самом. И его мысли тоже предательски крутились вокруг тяжёлого и мрачного предположения — что, если это был кто-то из наших?

— Ищи, — произнесла я, — проверь архивы. Должны были остаться оригиналы, с которых снимали копии.

Я не была уверена, что он смог прочитать по губам. Поэтому повторила указания ещё пару раз, но чётче и медленней, и немного успокоилась только когда он смог повторить мои слова.

— Молодец, — кивнула я, и Нэйт ответил измученной улыбкой.

Он приложил ладонь к прозрачной стене, и я, не колеблясь ни секунды, ответила тем же. Чистый хрусталь магически инертен по своей природе, но мне показалось, что стена стала чуточку теплее в том месте, где наши руки почти соприкасались. Я не помню, сколько мы так просидели — время прекратило существовать, оставив нас в вакууме и на короткое время создав отдельную вселенную, где нет никого и ничего, кроме нас двоих.

В коридор заглянул всё тот же исследователь Морган и что-то сказал Нэйту. Тот ответил, а потом снова повернулся ко мне и так же чётко произнёс:

— Мне пора. Мы что-нибудь придумаем. Не бойся.

И поднялся, чтобы уйти. Я тоже поднялась.

«Не бойся».

Однажды он уже перевернул мой мир с ног на голову одной этой фразой. На том кладбище, два года назад.

Рванувшись вперёд, я изо всех сил ударила о стену кулаком. Стена не дрогнула, как и ожидалось, но Нэйт обернулся. У меня не было ни бумаги, ни карандаша для того, чтобы сказать то, что нужно было сказать здесь и сейчас, а губы не слушались. Я подышала на хрусталь и принялась выводить руны на запотевшем стекле. В тот момент я не помнила ни слова на родном языке, лишь на языке моего киаму.

Вакха’аннаа.

«Я люблю тебя»

Кажется, я плакала. А может, смеялась, не знаю. Я, наконец, призналась в этом, и в первую очередь, самой себе. Полудемон изменился в лице, шагнул к прозрачной стене и проводил ошарашенным взглядом медленно тающие слова. Когда от моего признания не осталось и следа, а я почти решилась повторить его, Нэйт встряхнулся, будто выходя из транса, и тоже принялся дышать на хрусталь со своей стороны. Его фраза была немного длиннее, и начало её уже начало исчезать, когда он закончил выводить последнюю руну, но я успела прочитать ответ:

Вакха’аннаа ну’ку.

«Я люблю тебя больше»

Я всё-таки разревелась.

***

Нэйт принёс блокнот и карандаш. Сидя по другую сторону прозрачной стены, он писал, как проходят поиски способа не дать мне уйти за Грань, а потом прикладывал лист к стене, чтобы я могла прочитать написанное. Я только улыбалась в ответ.

Вторая Я из моих снов соткалась почти целиком — разве что волосы были короче, чем у меня, и дыра в груди пока не заросла. В остальном же двойник ничем не отличался от оригинала. Каждую ночь она падала в бездну, каждое утро я просыпалась в ужасе и была готова самолично приблизить свой конец, лишь бы всё это прекратилось. Кто-то когда-то сказал, что ожидание смерти хуже самой смерти, и я только сейчас осознала, насколько это утверждение верно.

Переосмысливая ценности, я едва замечала остальную команду, которая приходила проведать меня с той же регулярностью, что и мой киаму. Чаще они являлись по отдельности, реже — полным составом, но единственной, кому я старалась улыбаться, была Тина. Она ещё ребёнок и не заслужила такой нервной встряски. Перед тем, как умереть, надо будет попросить Нэйта стереть девочке воспоминания обо мне. Так будет лучше.

Катара явилась лишь однажды, почти через неделю моего полного заточения. Она внимательно посмотрела на меня, а когда я вопросительно подняла брови, покачала головой, указала на свои губы и произнесла:

— Я вижу тебя.

Я непонимающе нахмурилась. Я тоже видела себя, причём каждый день. В зеркале над раковиной. Ничего не изменилось с нашей последней встречи. Разве что я изрядно похудела и осунулась, а под глазами залегли тени, но это всё ещё была та девушка, которая согласилась выпить всего на второй день знакомства и страдала следующим утром.

— Тебя, — повторила суккуб уже медленнее.

Она сложила ладони, как для молитвы, и медленно развела их в стороны. От одной руки к другой протянулись тонкие полупрозрачные нити. Такие же соединяли меня и мою душу в том сне.

— Сколько? — спросила я, и она положила руку себе на грудь.

Туда, где у моей копии зияла огромная дыра. Осталось совсем немного.

Если конкретнее — два дня. Их я провела в ужасе и предвкушении. Какие сны приснятся мне в этом смертном сне? Исчезнет ли моё сознание вместе с телом, или моя душа будет вечно существовать по ту сторону Границы? Как любому мыслящему существу, мне было сложно представить полное отсутствие всего — разум отказывался воспринимать саму идею несуществования. Я мыслю — следовательно, существую. Продолжу ли я мыслить и существовать в образе бестелесного духа, когда тело моё разложится на органические составляющие? Как человеку, стремящемуся к знаниям, мне было это интересно.

Но что если в своей жизни я слишком много грешила и попаду в ад за свои деяния? Концепция сохранения разума после смерти тела уже не выглядела столь привлекательно. Готова ли я к вечности, наполненной мучениями и страданиями, к кипящим котлам и раскалённым трезубцам в руках чертей? Определённо нет. Надо будет спросить Нэйта, что случается с человеком после смерти. Он сын одного из адских герцогов и, по идее, должен знать, как всё работает на родине его отца.

В отличие от Катары, я не видела своего двойника, но с каждой минутой всё отчётливее ощущала, как медленно затягивается дыра в её груди.

«Куда ты отправишься? — спрашивала я мысленно, — Что будет с тобой, когда меня не станет?»

Она молчала, и это было ожидаемо. Думаю, если бы я услышала её голос внутри своей головы, умерла бы от ужаса раньше срока.

Я старалась не спать, но в какой-то момент всё же провалилась в сон и снова оказалась в Цитадели. В той её версии, которая не парила в пространстве между всем и ничем. Она ждала меня там.

Она смотрела на меня, а я смотрела на дыру в её груди. Тонкая полупрозрачная нить сверкнула и оторвалась от моей руки. За ней вторая, третья, четвёртая. Они сплетались между собой, складывались и скручивались, и ложились именно там, где надо. Через несколько секунд полупрозрачное сердце забилось в груди моего двойника, и я успела увидеть это, прежде чем его скрыли кости, мышцы, кожа и ткань тонкой пижамной рубашки. Нитей, соединявших нас, больше не было. Я думала, она снова шагнёт назад и рухнет в разверстую пасть Бездны, но этого не случилось. Вместо этого всё залило светом, и одновременно с ним на меня обрушилась тьма. Я ничего не видела, не слышала и не ощущала. Я перестала существовать и проснулась.

Тусклый свет заливал комнату, небо закрыли серые облака. Они были первым, что я увидела, когда проснулась и подняла голову. Я заснула на стуле возле окна, пристроив голову на сложенных на подоконнике руках.

Я поднялась и вышла из палаты, и хрустальная стена рассыпалась от одного прикосновения. Для меня больше не существовало преград — сама вселенная уничтожала их на моём пути к Вратам. Я почти не ощущала своего тела — оно сделалось лёгким, как пёрышко. Это создавало невероятный контраст с неподъёмной тяжестью, владевшей мной с той ночи, когда я защитила Нэйта от магии некроманта.