Суккуб кивнула и снова отползла в сторону, перестав заслонять мне солнце. Я поморщилась и с огромным трудом перекатилась на живот, причём оркестр в моей голове, вроде как взявший перерыв, заиграл с удвоенной силой. Переждав оглушительное крещендо, я продолжила перечислять:

— Меня отпустили. Мы гуляли, а потом…

Мне пришлось изрядно напрячься, чтобы восстановить в памяти потерянный кусок биографии, и когда мне, наконец, это удалось, я упала лицом в подушку и обречённо застонала.

— Потом мы пили, — заключила я и, приподнявшись на локтях и подперев руками голову, повернула её к суккубу, — что мы пили, Катара? — недобро поинтересовалась, припомнив психотерапевтический эффект напитков в бутылках без этикеток.

— Сначала вино, — начала перечислять эта зараза, загибая пальцы и задумчиво глядя в потолок, — потом ликёр, потом… о тёмные боги, что было потом? Вспомнила! Потом был кагор!

И она гордо повернулась ко мне, ожидая, очевидно, похвалы за хорошую память, но у меня были другие планы.

— Кагор, — убито повторила я, — господи. То-то мне сейчас так плохо. Мы же понизили градус, а этого делать ни в коем случае нельзя. И объясни мне, ради всех Директоров Корпуса, почему ты выглядишь такой бодрой?

Катара пожала плечами.

— Я, считай, и не начинала пить. То, на чём мы закончили вчера, это так, затравка. Прости, я не подумала, что тебе будет трудно в силу твоей природы, — повинилась она и погладила меня по голове.

Я скинула руку и мрачно уставилась на подругу.

— Я больше никогда не буду пить, — пообещала я, — тем более, в твоей компании

Я встала. Я хотела в душ и есть. Припомнила, что вдобавок ко всему я вчера напилась на голодный желудок, а это ещё никому здоровья не прибавляло. Настроение моё испортилось окончательно.

— Увидимся на завтраке, — бросила, плетясь к двери, и помахала на прощание одной рукой, второй держась за гудящую голову.

Когда я, смыв с себя последствия вчерашней попойки в виде головной боли и помятого вида и заодно ополоснув рубашку, на которую я вчера пролила то ли ликёр, то ли кагор, добралась до столовой, меня встретила вся моя команда во главе с Нэйтом. Не хватало только Катары, но она, видимо, ещё не успела привести себя в должный вид и, что называется, навести марафет. В отличие от меня, она красилась, а на это, даже при наличии соответствующего опыта, нужно время.

— Ну, — сурово обратился ко мне мой киаму, когда я подошла к нашему столику с намерением пожелать всем доброго утра, — я жду объяснений.

— Я больше никогда не буду пить, — покаялась я.

Нэйт сел, где стоял. Только нашарил рукой стул и придвинул его к себе, не отрывая от меня взгляда идеально круглых глаз.

— Так вот где ты пропадала всю ночь, — только и смог выдавить он, когда перестал напоминать жертву базедовой болезни и хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

— Катара предложила выпить за встречу, — продолжила я сдавать себя с потрохами, — и я заснула у неё.

— Тебе стоило сказать мне, — покачал он головой и, прикрыв глаза, потёр пальцами виски, — а мне стоило предупредить тебя. Лара, — тон его сделался проникновенным, — Катара — алкоголичка.

Теперь уже мы все вытаращились на него, как стадо баранов на новые ворота. Я присела на свободный стул.

— У нас это не считается болезнью, — пояснил Нэйт, и мне на мгновение стало очень его жалко, настолько неловко он выглядел, рассказывая нам о вредных привычках своей подруги детства, — поскольку на демонов алкоголь не действует с той же разрушительной силой, как на остальных.

Он покосился в мою сторону, явно намекая на несовершенство в этом плане человеческой расы, но я сделала вид, что ничего не заметила. Я уже пообещала ему никогда не пить, а потому своей вины более не ощущала — я столкнулась с этим, приобрела соответствующий жизненный опыт, почти ничего не потеряла и сделала выводы. Остальное не имеет значения.

— Поэтому я вас заклинаю, — продолжил Нэйт, — если Кэт предложит вам выпить — не соглашайтесь. Вы не ограничитесь одной бутылкой и, тем более, одной рюмкой — мирные посиделки за бокалом чего-нибудь лёгкого превратятся, в лучшем случае, в пьянку, а в худшем — в разнузданную вечеринку, за которую вам будет нестерпимо стыдно наутро. Причём, страдать от стыда вы будете в гордом одиночестве, потому что конкретно у этого существа совесть атрофировалась ещё в младенчестве, и мне иногда кажется, что вместе с мозгом.

Прозвучало убедительно, он явно знал, о чём говорил, но я заранее махнула рукой на все попытки вытянуть из него подробности. В этом отношении мой киаму, что алмаз — такой же крепкий и несокрушимый.

— С добрым утром всех! — разнёсся по столовой громкий голос моей вчерашней собутыльницы, которая вчера, похоже, и правда не успела напиться, а потому сегодня чувствовала себя прекрасно. Мне оставалось только молча завидовать, держась за всё ещё слегка ноющую голову.

— Больно? — тихо и вроде как сочувственно поинтересовался Нэйт, наклонившись ко мне.

Я печально кивнула и начала усиленно желать, чтобы меня пожалели, погладили по плечу и уняли боль. Напрасно.

— Это хорошо, — злорадно отозвался мой командир и снова откинулся на спинку стула, — запомни это ощущение, — произнёс он наставительно, — и вспоминай каждый раз, когда решишь выпить.

— Мне что теперь, — жалобно поинтересовалась я, — вообще, никогда не пить?

— Никогда, — отрезал Нэйт, — тебе вредно.

— Ты так обо мне заботишься, — протянула я.

Я надеялась, что он начнёт со мной спорить, и я, погрузившись в нашу чисто дружескую перепалку, ненадолго забуду о том, как же мне сейчас муторно. Но он промолчал, бросив на меня ещё один предупреждающий взгляд, и встал навстречу Катаре, которая уже успела перезнакомиться чуть ли не со всеми сотрудниками Корпуса, пришедшими на завтрак, и теперь направлялась в нашу сторону.

— Катара, — поприветствовал он подругу самым ласковым своим тоном, заслышав который, Тина спешно начинала воздвигать вокруг себя ледяные стены, а Хирд мгновенно принимался рыть окоп, чтобы в нём переждать гнев нашего непосредственного начальства.

Ухватив суккуба за предплечье, наш командир потащил её в сторону выхода, чтобы устроить разнос приватно.

— Скажи мне, о чём ты думала, когда… — успела уловить я, прежде чем они покинули пределы моей слышимости.

Мне даже стало жаль новую подругу, потому что вызвать гнев Нэйта и при этом остаться живым и невредимым получалось далеко не у всех — чаще всего мы потом дружно шли в медицинское крыло и шёпотом жаловались друг другу на деспота и самодура демона-полукровку. Нет, Нэйт никогда не бил нас целенаправленно — он просто устраивал тренировку-спарринг и буквально размазывал всех нас по стенке, наглядно демонстрируя нам всю нашу ущербность. Помогало это ровно до следующего нашего крупного косяка. Я вздохнула, посмотрев им вслед, и, прихватив с соседнего стола чей-то опустевший поднос, отправилась за завтраком.

Ближе к вечеру мне полегчало, но общая слабость и сонливость никуда не делись — очевидно, во время моей двухдневной послекладбищенской спячки организм тратил все силы на то, чтобы восстановиться, отдохнуть не успел и теперь стремился наверстать упущенное. С лёгкой ностальгией я оглядела кровать, в которой последний раз спала больше недели назад, и забралась под одеяло.

Я надеялась выспаться, но снился мне только бесконечный туман, сквозь который я шла, не разбирая дороги, вперёд и не понимала толком, куда иду, но остановиться не могла. По пробуждении я чувствовала себя такой уставшей, будто, и правда, всю ночь пробиралась по бездорожью через бесконечное полупрозрачное марево, которое наполняло мои лёгкие тяжёлым холодом и делало путь ещё сложнее. Я напрягла память, но так и не смогла припомнить, была ли у меня во сне какая-то цель, до которой мне непременно нужно было дойти, и которая заставляла меня упрямо переставлять ноги даже тогда, когда это казалось невозможным. Это был не совсем кошмар, но я была рада, что проснулась. Интересно, все так ощущают на себе последствия обильных возлияний, или и тут я отличилась?