В одну из суббот Андреич пришел к мосту позже обычного и без удочек. Сев на свое место, он, чего никогда не бывало, попросил закурить. Прикурив, кашляя, объявил всем, что Цветков не придет, потому как в марте умер от инфаркта…

Минут пять все молчали, глядя на мутную полую воду. Потом Димка вздохнул: «Да, жизнь…» и стал возиться с немкой. Все заговорили о том о сём, лишь бы не об этом. Только Андреич растерянно и виновато сказал, что почему-то ему не позвонили, хоть телефон, вроде, знали домашние доцента. И некролога никакого не было в газете, не дослужился бедный Цветков до профессорского звания и соответствующих печатных почестей…

Пришел новенький. Он явно с утра «принял на грудь», оттого был навеселе и даже сильно споткнулся, спускаясь по камням насыпи к месту Цветкова. Скинув фуфайку, он долго устанавливал лебёдку, собирал немку. Сетка его «паука» была с крупными, в три пальца, ячейками, вдвое больше по размеру, чем у остальных. В те времена немка браконьерской снастью особо не считалась. И от любого возможного инспектора рыбохраны можно было отбодаться: ловим, мол, мальков-живцов для закидных или спиннингов. Поэтому по общей договоренности и ячея сеток, которыми ловили у моста, тоже была соответствующая, мелкая. А новенький, по всему, явно плевал на здешние устои. Наконец он опустил немку в воду, сел, стал, ёрзая, чиркать спичками и чертыхаться.

Прошло с полчаса. Все молчали, курили. Рыбы не было.

Новенький сплюнул в воду и впервые заговорил. Голос у него был тонкий, бабий.

– Откуда ей тут быть, рыбе-то?.. В этой луже наливной? Гандонов тута больше плавает, чем рыбы… За неделю три дохлых подлещика… Вот спадёт вода, на озёра двину, за Волгу… Зимой две сетки сплёл, по тридцать метров каждая. Рыбнадзору пламенный привет! Ха-хха-хха! Да она щас, рыба-то, дюже умная стала. Не идет ни в сеть, ни в бредень. Её, дуру, по-другому брать надо…

Он оглядел всех красноватыми глазами и на минуту замолчал, ища в кармане папиросы. Его не слушали. Все думали о Цветкове, а новенький не знал этого.

– Её во как надо… – голос стал еще тоньше и пьянее. – Тесто на порошке одном замешать, и в воду. Десять минут… и рыба та, что рядом шастала, нажрётся, всплывёт и кружится, зараза, очумела… Сачком её и греби. Мы в прошлом году со свояком за день полмешка так вот на-у-ди-ли… Ха-хха-хха! Не то что в этой луже…

Он выронил папиросу. Когда, нагнувшись, искал её, у него из кармана выпала початая чекушка и со звоном разбилась о камни. Разогнувшись, новенький грязно выругался и носком ботинка стал тыркать осколки прямо в воду.

Первым не выдержал Андреич.

– Ты откуда взялся такой, чего стекло кидаешь? Тут река, понимаете ли, а не помойка… Распарило тебя, так охолонь маленько. Можем помочь… Уходил бы ты с этого места…

Новенький нагловато-удивлённо поглядел на Андреича и только хотел открыть рот, как поднялся Димка.

– Ну ты… химик… Здесь человек ловил. Сам ты гандон штопаный. Двигай отсюда, пока я не взялся узнать, чего у тебя больше, зубов или рёбер…

Крупная фигура шофера подействовала на новенького мгновенно. Что-то бормоча, он сложил немку и, храбрясь, перешёл было на другое место, но потом, матюкаясь под нос, выщелкнул окурок в воду и стал карабкаться по насыпи вверх, на мост, чтобы уйти совсем…

В нынешнюю весну перестал ловить у моста и Димка. Один раз зашёл с сынишкой, без снастей, объявив, что получил квартиру в дальнем районе. И ехать оттуда в центр города больше часа надо… До ближайшего водохранилища, что на канале ВолгоДонском, сподручнее добираться, полчаса на машине. И рыбы там поболе…

Вот так, незаметно, из могикан у моста одни мы с Андреичем остались.

…Ловилось в тот вечер худо, но мы терпели. Ведь часто как бывает: только решишь сматывать удочки – и попадается рыбёшка. Ну и сидишь, ждёшь следующую. Вот и нас тогда задержал сначала щурёнок, потом тощая сопёшка прицепилась. А уж когда ушёл, из сачка уже, приличный язёк, то мы решили ночевать, после заката немку установили.

Я сходил к возвышавшемуся на соседнем бугре ресторану «Маяк», взял там тройку старых ящиков на дрова: хоть и «май месяц», а утрами холодно у воды, да и вообще с костерком веселее.

Но дровами мы не попользовались…

…Луч фонарика высветил жутковатую картину: на сетке, еле умещаясь, лежал лицом вверх голый утопленник… Чуть позже я разглядел, что у него на одной руке не было ладони… Но сначала бросились в глаза – узкое жёлтое лицо с поблёскивавшими выпученными глазами, короткая мужская стрижка, прилизанная водой. Видимо, потонул он совсем недавно, еще не успел – ох, господи!.. – распухнуть, лежал на сетке, твёрдо вытянув тонковатые ноги, а вторую руку, целую и чуть согнутую, тянул вверх, к верёвке, будто желая оборвать её…

Андреич охнул и вдруг выронил фонарик, тот полетел вниз, на камни. Звякнуло стекло, и всё снова провалилось в темноту. Верёвка вырвалась у меня из рук, лебёдка визгнула, снизу раздался шипучий шлепок об воду…

– Чё… делать-то будем? – через минуту осторожно спросил у меня и у себя Андреич. – Да-а… прям мурашки бегают… Это Цветков не растерялся бы. Он с хирургией своей всякого навидался. Особенно со студентами в анатомичках… А мы…

Я молчал.

– А ну-ка потяни ещё…

Я потянул, и немка мигом выскочила из воды, тяжёлой она уже не была.

– Пусто…

Андреич снова умолк, потом чиркнул спичкой, задымил. Я тоже помалкивал, косясь на папиросный огонёк.

Темь между тем снижалась, обступала. Внезапно прилетевший ветерок захлюпал волной, округа сразу наполнилась шипящими звуками, казавшимися нам то чьим-то покашливанием, то осторожными шагами… Чего греха таить, страшновато было: ведь рядом, внизу, в стылой воде, на склизком каменистом дне лежал мёртвый человек.

– Надо… это… в милицию заявить, – неровным голосом, поперхивая, сказал Андреич. – Может, убили его… Вишь – раздетый, ограбленный, может… Пусть приедут, с водолазом дно прочешут… Дело серьёзное… Да-а… Рыбаки ловили рыбу, а поймали… Пойдём, позвоним в отделение…

И мы быстро засобирались.

Пока шли в горку, к набережной, перед глазами моими всё прыгало, качалось то узкое жёлтое лицо с выпученными глазами… «Точно, прибили где-нибудь рядом, может, и недавно совсем… И концы в воду, – думал я. – Вот сволочи! Ведь почти однорукий… А… может… у него кольцо на пальце было, какой-нибудь перстень золотой трудно снимался? Ну и… оттяпали, гады, вместе со всей ладонью…»

Картина убийства рисовалась в самых страшных подробностях, я опасливо поглядывал по сторонам: мало ли что… Только в кино, что ль, или в книжках детективных такое бывает? Обкурятся травкой какие-нибудь идиоты, чего от них ждать… Иные не то что руку чужую оторвут, мать родную грохнут.

Вертел головой и Андреич…

«Маяк» уже не работал. В стоявшей неподалёку будке не только трубку, а весь телефон-автомат «с мясом» выдрали. И мы пошли через тёмный парк дальше, к магазину.

Но и у магазина добросовестно поработали с телефонами юные разбойнички. Так, потихоньку вышли мы к самому центру города, к Советской улице, потом к Аллее Героев… Я глянул на часы, было полвторого, людей нам на пути не попадалось. В окрестье в целях экономии отключили фонари, было мрачно и пусто, лишь впереди горели синеватым светом витрины магазинов.

– Слушай, – сказал Андреич, когда мы миновали кинотеатр «Новости дня», – здесь во дворе где-то пикет милицейский, давай пойдём, поищем.

Мы сделали несколько шагов, но Андреич вдруг внезапно остановился, будто наткнулся грудью на невидимую в темноте проволоку. Лицо его застыло, рот приоткрылся… Схватив меня за руку, он глядел чуть влево, поверх моей головы. Я оглянулся и тоже остолбенел: неподалёку, весь освещённый синеватым светом витрины, стоял… наш утопленник. Опять я, как загипнотизированный, глядел в его остекленевшие, навыкате, глаза и узкое жёлтое лицо, в первые секунды и не заметив, что утопленник был уже не голый…