– Не шумите много, – продолжал Ушанов бросать слова в сторону Володи, – а то весь завод скоро узнает… В тридцать пятом цехе на той неделе знаете что было? Не знаете? И правильно, что не знаете. Кому надо, тому сказали. И все меры нужные приняли… Вот о чём думать надо, а не бледнеть, как школьнице…

Похоже, Ушанов выбрал линию поведения и подчеркнутым молчанием по пути в медпункт предлагал её бывшему другу…

Лена лежала на клеёнчатой кушетке, прикрытая белым халатом. Сестра широким бинтом перевязывала ей руку, приговаривая: «В одну точку смотри, милая, или совсем глаза закрой…»

– Серёжа… – повернулась, стала приподниматься к нему Лена, но увидев Ушанова, виновато замолчала.

– Лежите, лежите, – опередил его Ушанов. – Успокойтесь, Лена… Надежда Игоревна, – обратился он к фельдшеру, – что вы нам скажете?

– Ожог… понятно чем… Левой кисти, обширный… Глаза… дыхательные… слизистая… визуально почти в норме… По лёгким нужен рентген, но, по-моему там всё в порядке… Сотрясение, видимо, незначительное, тошнота лёгкая, реакция зрачков активная, нормальная. Практически только ожог кисти. Пусть пока полежит здесь.

– Да, конечно, пусть здесь пока. В заводскую санчасть успеется… – после вынужденной мягкости голос Ушанова начальственно твердел. – Пусть успокоится девушка. Я думаю, что начальник цеха…

Он подался вперёд, перебивая заботливую болтовню Ушанова. Надо от Лены услышать хоть в двух словах что произошло, пока общественный инспектор ей кое-чего не насоветовал…

Ленка, умница, поняла его и торопливо заговорила:

– Трещина на пятом аппарате, в арматуре… выброс… руку обожгло… упала.

– Не разговаривайте, вам нельзя, – недовольно оборвал её Ушанов, но ему было достаточно и этих слов.

В отделении уже возились сварщики. Почти все аппаратчики смены сидели в надёжно отрезанной от отделения курилке, поджидая начальство.

– Подождите заваривать, – с порога крикнул он. – Кто разрешил?

– Я дал разрешение, заместитель главного механика. Вам этого недостаточно? Авария механического толка. И она устраняется, – холодно резанул в спину Ушанов. – Отделение надолго останавливать нельзя, вы что, не знаете? Из смежного цеха уже звонили, сейчас подойдут… Такие серьёзные остановки знаете кто санкционирует? Не подставляйте руководство завода! – горячился Ушанов.

– Ребята, подождите, – не слушая его, подошел он к сварщикам, – надо разобраться… А ты, – он повернулся к Ушанову, – не лезь в технологию и никого не пугай. Скажи лучше почему не распорядился, чтоб запенили место выброса? Ты ж инспектор по тэбэ, а выступаешь тут как лектор… Где у людей аварийные противогазы?

– Баллон пенный не сработал, – парировал Ушанов, точно зная, что за безопасность работы здесь полностью отвечает начальник отделения, а общественный инспектор по тэбэ только рейды проводит да плакаты подмалёвывает. – Еле запузырился баллон ваш… Вы в нём случайно не бражку поставили?

– А противогазы что, заклинило?

– Я посчитал, что площадь выброса минимальная и тревогу тут атомную устраивать смешно. Щас заварим и вперёд.

– Ты в цирке смейся. А заваривай чай лучше. Площадь минимальная… Ты в соседний цех сходи как-нибудь, если пустят. Там тебе минимальная капля на нос упадёт и вся башка посинеет враз.

Сварщики, еле сдерживаясь, немо загыгыкали.

– Я… я попрошу прилюдно меня… Я что, на даче у себя? Я служебные обязанности выполняю. Вы еще на партбюро за всё это безобразие…

Он не слушал Ушанова, поливая место выброса пеной из узкого, синеватого цвета, спецбаллона, который принёс, быстро смотавшись в лабораторию, внутренне собравшийся наконец и даже чуть покрасневший лицом Володя.

Сварщики ушли в курилку. Непривычная тишина глыбой висела под потолком. Он отошел от места аварии, пережидая в стороне положенное время. Кудлатая желтая пена делала своё усмирительное химическое дело, сероватый воздух в отделении уже не так покалывал глаза и ноздри…

– Сергей… что ты кипятишься так? Завёлся с пол-оборота… Отойдем, поговорим… – вроде как по-свойски положил ему руку на плечо Ушанов.

«Ага, уже по имени и не «отойдёмте», а «отойдём»… Ну нет, дорогой товарищ инспектор, больше я вам тыкать не буду и Юрой называть тоже…»

Они ушли в застеклённый отсек. Ушанов глубже закрыл дверь.

– Серёжа, не нервничай. Я понимаю, что Чибисова, а не кто другой… Но мы должны думать о цехе. Так трудно капремонт довели. Теперь всё нормально, смежники прут. Генеральный на селекторе хвалил. Соревнование на уровне. Это ж для тебя не пустой звук. Можем первое место за квартал отхватить в своей группе. И в такой-то момент… Авария, травма… Поговори с Чибисовой, пусть скажет, что поскользнулась, упала… Ты ж слышал, фельдшер никаких химических осложнений не видит. Поговори с Леной. Она… пойдёт тебе навстречу. Знаю я, что ты мужик честный, но мы тоже далеки от примитивного сокрытия. Ну кому это всё выгодно, в конце концов?..

– Кто это «мы»?

– Ну, я уверен, что начальник цеха… Ничего мы скрывать не будем, но дальше нашего партбюро пусть это всё…

Окурок укусил его за пальцы. «Вон ты куда гнёшь, товарищ Ушанов. О соревновании печёшься, о цехе. И о Лене намекнул… Чё ж слабо так? Зимой на партбюро громче гавкнул, о личной жизни коммуниста Белова…»

– Ты вспомни, – поувереннее продолжал Ушанов, – всяко бывало, но сор из избы не выносили. Дальше носа глядеть надо. И потом… мы же вместе с тобой решали тогда вопрос об использовании старых труб, ты ведь не возражал? Конечно, был риск, он не оправдался, но зачем шуметь? Трещину надо срочно заварить, до капремонта, глядишь, дотянем, а там выбьем новую арматуру, приведем всё в порядок. Я ж о цехе думал… Ты что не знаешь, как давили из Москвы со сроками? А трубы новые где-то блукали, на них только изоляцию внутреннюю недели три наносили в Волжском… И никто их не доставил вовремя, в конце концов. И сейчас их нет в достатке, и на нашем веку не будет.

Он молчал, и это злило Ушанова. Вот-вот должен был подойти начальник корпуса, который замещал сейчас и начальника цеха, а до этого момента надо сговориться по-хорошему. Молчание Ушанов принял за колебание и, собравшись с духом, вбил последний гвоздь.

– Я знал, Серёжа, что ты оценишь обстановку правильно. Не надо, старик, не надо… Посыпятся выговора, полетят премии… До парткома завода дойдёт. А там чистюли эти только и ждут, как отличиться, продемонстрировать свою огромную причастность к производству… А ты-то настоящий работяга, технарь. И вообще, ты ведь в нашем цехе хочешь работать, расти? Перспектива у тебя хорошая. Пойдём к сварщикам, да и к Чибисовой пора.

– Ну теперь вы меня послушайте. То, что я начальнику корпуса скажу всё как есть, это вы знаете… Но ты на что намекаешь, куда соломку стелишь? – он опять не сдержался и перешёл на «ты». – Получается, что мы, значит, на пару с тобой, новаторским гением, порешили при капремонте старые трубы всобачивать без разбору, куда попало? Абы скорей корпус пустить. Так, что ль? А ты вспомни-ка получше, на что я соглашался тогда? На то, чтоб всё старьё, во-первых, перебрали, вырезали годные куски, в ремцехе изоляцию, нутрянку, проверили. Хорошо проверили, опрессовкой, под давлением. А уж потом и во-вторых использовали только на общих вводах… На об-щих! Там, где и людей-то поблизости нет. А их с твоего благословения повсюду понатыкали, даже на аппаратах, как теперь выяснилось. Я перед тобой оправдываваться не намерен, но скажу всё ж, что болел тогда неделю, а когда пришёл, то поди узнай, всё заделали, всё под одно покрасили…

– Покрасили так, как указано в инструкции. – Ушанов ещё хорохорился. – А что, одни зелёненькой красить, другие жёлтенькой? Яишницу с луком устраивать?

– Ты не остри не тем концом… Ты почему ж мне ни слова не сказал, на схеме не отметил, куда старьё влепил, а? И механику голову задурил, самостоятельность да компетентность свою демонстрировал? Авоськин хвост ты, а не механик. Глядишь, дотя-а-нем… Тебе-то вот сок детям и делать. И то не детям, а на бормотуху, мухлевать потихоньку… Инспектор… Пристроили тебя сверху. Стукачок засланный.