Дарин

Подобно последнему ослу я встал как вкопанный на пороге помывочной. И дело было не только в том, что бесстыжая заноза была совершенно голая. Обнаженной женщиной меня, вообще, было не удивить. С тех самых пор, как лет в одиннадцать Ферт подговорил меня и еще нескольких пацанов подсмотреть за моющимися в бане бабами. Те, заметив наше внимание, оттаскали нас за уши так, при этом, не помыслив хоть как-то прикрыть срам, что все подробности женского строения остались навеки запечатленными в моем сознании. Да и заведение старой Флосс в Арнисе оказалось довольно-таки информативным.

Умом я понимал, что ставлю и себя, и ее в неловкое положение, тем не менее, от удивления не мог сделать ни шагу. Больше всего в этой ситуации меня поразило, что у занозы была грудь: неизвестно откуда взявшиеся остроконечные полушария нагло топорщились кверху и, казалось, бросали мне, привыкшему считать их несуществующими, настоящий вызов. На все остальное я старался не смотреть, чтобы не подставить себя еще больше, окончательно впав в ступор, тем не менее, заметил, что мелкая, склонившись, рассматривала что-то у себя на коленке, совершенно не обращая на меня внимания. А ведь вместо меня сюда мог войти кто-то еще! Этот факт поразил меня настолько, что я отпустил дверь, и та, захлопнувшись за моей спиной, наконец, привлекла внимание девчонки. С визгом она улетела в купальню, подняв тучи брызг, а я, наконец, отмер и ретировался в коридор, оставив, впрочем, дверь приоткрытой.

— Что ты делала у той травницы?! — громко спросил я у занозы, решив пойти в атаку первым, но вредная девчонка — теперь мне был виден только ее торчащий из бадьи затылок — как будто вопроса не услышала.

— Ты что здесь делаешь?! — выкрикнула она, слегка обернувшись в мою сторону, но затем снова развернулась ко мне растрепанным пучком, который зачем-то накрутила на затылке. — Какое ты имеешь право здесь находиться?!

Я мог бы, конечно, ответить, что как княжич имею право находиться где угодно в этом тереме, но не обо мне должна была идти речь!

— Почему ты была одна и посещала знахарку в то время, когда все фрейлины должны быть на пикнике?! — снова поднял я насущный вопрос.

— Вот как! По-твоему выходит, что мы пленницы и может ходить только туда, куда нам укажут и под конвоем? — ехидно отозвалась поганка. — Где хочу, туда и хожу!

«Вот ведь, зас…. заноза!»

— А почему тогда сбежала?! — грозно вопросил я, все еще будучи уверенным, что выведу мелкую на чистую воду.

— Испугалась, — ответила та, покачав своей макушкой, и вдруг задрала вверх ногу.

Я всем своим телом почувствовал, как меня вновь окатило жаром. В этот раз наплыв был даже сильнее, чем когда я увидел ее голой, хотя было бы там на что смо…..

«Нет, я об этом даже думать не буду!» — решительно заявил я сам себе, старательно отводя взгляд от выставленной напоказ конечности. Развратницу как будто и не заботило то, что я находился совсем рядом под дверью — она опять что-то высматривала на своей коленке.

— Что за зелье ты взяла у знахарки?! — не сдавался я, усиленно ища, на каком бы предмете в помещении остановить свой взгляд, но все они, казалось, отражали сидящую в лохани бесстыжую девицу.

— Тебе-то какое дело? — и новый вызов в ее голосе, а меня уже распирало от возмущения. — «Вот же бессовестная нахалка!»

— В тереме запрещено пользоваться магией всем, кроме тех, кто принадлежит к роду Великого князя! — ответил я совершенную правду, между прочим. — Это относится и к зельям, которые могут оказать магическое влияние. Поэтому, мне нужно знать, что у тебя за зелье.

— От живота оно, — хмуро ответила заноза, по-прежнему не опуская ногу, к которой то и дело возвращался мой взгляд.

«Ничего же, ведь, особенного! Нога как нога! Тощая даже какая-то, по крайней мере, лодыжку я точно могу полностью одной своей ладонью сжать….»

— Какого живота? — встрепенулся я, снова усердно смотря в другую сторону.

— Графиня животом страдает, вот и попросила приобрести для нее зелье, — выдала заноза тем же глухим голосом, а затем вдруг издала странный звук — то ли стон, то ли вскрик — от которого меня словно молнией прошибло.

— Врешь! — еще глуше, чем она, тем не менее, уверенно заявил я, вынужденно прислоняясь к косяку.

— Проверь! — нагло заявила поганка, а из лохани внезапно показались, вдобавок к по-прежнему торчащей ноге, тонкая рука и обнаженное плечо. Теперь я за косяк еще и держался. Впрочем, и рука, и плечо мелькали перед моим взглядом недолго: первая указала на лежавшее неопрятной кучкой рядом с купальней тряпье, в котором я едва опознал платье пигалицы, а затем и рука, и плечо скрылись в лохани. И я, наконец, мог вздохнуть спокойно. Вплоть до того момента, когда осознал: чтобы проверить слова занозы, мне нужно было подойти к купальне совсем близко — платье лежало от нее всего только в паре аршин — что для меня в том состоянии, в котором я пребывал, казалось, абсолютно невозможным.

— А ну-ка, спрячь ногу! — тем не менее, решил попробовать я. — Что это ты ее выставила?!

— Занозу вытаскиваю! — отозвалась мелкая и зашипела.

«Заноза в занозе!» — толика веселья немного сняла напряжение, и я смело ступил внутрь помещения. Смотря ровно в пол, я быстро приблизился к запачканному канавной жижей платью и, опустившись на колено, вытащил из его кармана склянку с мутным непонятного цвета содержимым, очень похожим на то, в чем было испачкано платье девчонки.

— Что за гадость! — скривился я от одного вида этого зелья — у графини, должно быть, завелись черви, не иначе — а гадостнее всего было то, что приходилось, хотя бы самому себе, признавать поражение от этой нахалки. Магии в этой слизи от живота я не чувствовал, да и, вообще, родовой дух не ощущал от мелкой поганки никакой угрозы, в отличие от той же самой болезной графини, тем не менее, не мог я окончательно поверить в невиновность занозы. Да и лицо свое перед ней, надо признать, терять не хотелось.

Все еще сидя на корточках перед купальней, я задумался над тем, что сказать поганке такого умного, чтобы сразу ее и на место поставить, и дать понять, что я с ней не закончил и по-прежнему не доверяю, как та, вдруг, завозилась в своей лохани и издала тихое «А-ох!», после которого предыдущий разряд молнии показался мне не стоящим внимания уколом. Все слова и речи мигом потеряли свою важность. Не сказав занозе более ни слова, я быстрее ветра вылетел из помывочной и очнулся только после того, как преодолел коридор, разделяющий основную часть терема и гостевую клеть.

«Я с тобой еще разберусь!» — мысленно пообещал я мелкой нахалке и быстро направился в свои покои, ни с того ни с сего жалея, что сержант отменил вечерние изнурительные тренировки, перенеся их на утро.

Тот, тем не менее, хоть и был удивлен моим неожиданным внеурочным появлением на полигоне, остался доволен. Как, впрочем, и я — отвлеченные размышления, вернее, попытки к ним, не помогли избавиться от наваждения, поэтому я решил, что с десяток проходов по полосе препятствий и час работы на тренажере будет достаточно, чтобы выводящие из равновесия картины занозы в помывочной перестали вставать у меня перед глазами. Изматывающие физические упражнения, действительно помогли, и очередной ужин, который нужно было провести рядом с мелкой поганкой, я встретил хладнокровно, ну почти, вплоть до того момента, когда девицы спустились к нам, ожидающим в коридоре.

Заноза опять была затянута в то самое платье, за нелепым каркасом, кружевами и рюшами — или как там они называются — не было видно того, что я так отчетливо разглядел ранее. Эта загадка настолько не давали мне покоя, что мой взгляд то и дело начинал блуждать по ее груди, ища спрятанное. Ведь не померещилось же мне! Отвратительное платье! И цвет такой, что мелкая, действительно, походила в нем на поганку. Для сравнения я взглянул на девиц, сидящих напротив. У тех, наоборот, все выпирало, а у некоторых даже колыхалось при малейшем движении. Я представил занозу в подобном виде и, видимо, снова впал в ступор, так как девица, в которую по случайности уперся мой взгляд, вдруг стала мне подмигивать и призывно смотреть в ответ.