Даже после славной нашей победы он продолжал таскать меня с собой на сборы, учения и маневры вплоть до того, как мне пошел пятнадцатый год. То ли внушили ему, что зазорно держать такую взрослую девицу вместе с солдатами, то ли сам придумал, но решил отец отдать меня в самый престижный пансион, тот самый, в котором воспитывали принцессу, а, оставшись один, угас, не прошло и года. Похоронили его в рядом с нашим родовым поместьем. Впрочем, поместье — это громко сказано — достаточно большой дом, чтобы отличаться от соседних крестьянских, да клочок земли рядом, занятый теперь двумя могилами.

Другим моим опасением было то, что с самим князем и с его отпрыском мне приходилось раньше встречаться, и от той встречи, по крайней мере, у второго могли остаться не самые лучшие воспоминания. Конечно, это было давно, почти десять лет назад — и тот, и другой вполне могли про меня забыть — да и не ко мне княжичу свататься, а к принцессе, а я лишь одна из многих из ее сопровождения. Может, меня и не заметят вовсе.

А тогда, десять дет назад во время нашей оурийской кампании князь прислал отряд воинов на подмогу и, более того, явился с ними сам. Для контраста, за все время, пока шла война, Его Волисское Величество в ставке не появился ни разу. Я достаточно хорошо помню эту встречу: отец выловил меня посреди лагеря, как я была — растрепанная, босая и вся в пыли — посадил как обычно перед собой на коня и отправился встречать важного гостя. Как выглядел князь, я почти не помню, но вот мальчишку, не намного старше меня, сидящего на лошади рядом со своим отцом, я запомнила хорошо.

Блестящая золотыми нитями шапочка прикрывала ровно уложенные волнистые волосы — словно тот и не провел почти весь день в пути — такой же богатый расшитый золотом и серебром ярко-синий камзольчик сидел как влитой на узких плечах, а на ногах болтались чистенькие красные сапожки. При виде меня он, конечно же, скривился, а я показала ему язык. После этого мы встретились уже в лагере, где тот с самым недовольным видом стоял недалеко от нашей полевой кухни, где нам всем — мой отец придерживался мнения, что командир должен есть ту же еду, что и солдаты — готовили похлебку. С чего началась наша перепалка, и с какой фразы она перешла в потасовку, я тоже уже не помню, но потрепала я его тогда знатно. Помню, как валялись в пыли его шапочка и камзольчик, а красные сафьяновые сапожки оказались закинуты едва ли не в костер. Мальчишка, уже такой же босой как и я, с выпущенной порванной рубахой, пытался применить ко мне какие-то приемы, которым, судя по всему, его, бездаря, пытались обучить его бедные наставники, но я, нарушая все неписаные правила, изворачивалась, перекатывалась ему за спину, чтобы огреть по тощему филейному месту, а потом заломить руку. Потом мы уже катались по земле, забыв о приемах, выдирая друг у друга патлы, и каждый старался поставить противнику новый синяк. Я почему-то метила ему в скулы, наверное, чтобы поставить фингал под каждым насмешливым глазом, а он целился мне в ухо. В итоге нас разняли прибывшее на место происшествия князь с отцом, и развели по разным шатрам. Княжича с тех пор я не видела, так как тот с отцом отбыл обратно в Стратисс на следующий же день рано утром.

Так случилось, что в тех местах, которые мы сейчас проезжали, я не бывала. То ли отец не желал бередить душу видом белокорых берез и огромных сосен, которые с нашим продвижением все чаще доминировали в ландшафте, то ли путешествовать военачальнику в эти места не было необходимости, оттого, что стратиссцы свято чтили договор о мире и дружбе, как, впрочем, и любые другие договора, которые заключали, и поэтому в этих краях жили мирно — редкие и жестко пресекаемые набеги разбойников из Тририхта не в счет. Мы отправились в путь в середине мая, и, казалось, несли в эти северные земли с собой весну. По-крайней мере, вид зеленой едва распустившейся сочной зелени и одуряющий запах цветущих деревьев и трав сопровождал нас всю дорогу. Двигались мы медленно: одинокому путнику понадобилось бы не более недели, чтобы без спешки добраться до Земьи, столицы Стратисса, а у нас тот же путь занял все четыре. Княжий град находился в неделе пути от границы, но еще до того, как мы добрались до нее, стала очевидна перемена в быте и нравах населения. И селяне, и горожане все чаще носили другую, более свободную одежду, которая, впрочем, только на вид казалась простой: штаны — даже у женщин, туника, кафтан, сапоги, но каждая деталь стратисского одеяния была любовно вышита если и не золотом и серебром, как у знати, то цветными шелковыми нитями, даже сапоги, которые носили все, в том числе и крестьяне, были часто украшены бисером или каким-нибудь орнаментом. Я, впрочем, не обращала особого внимания на отделку. Мне нравилось, что такая одежда не стесняет движений, как, например, мое собственное платье, с душащим корсетом и широкой, путающейся в ногах юбкой, что женщины преспокойно носят под туниками штаны и ездят верхом, а я вынуждена всю дорогу томиться в карете.

У самой границы нас встретил отряд молодых стратисских вельмож, который князь выслал для сопровождения нашего и так немаленького каравана. Как вскоре оказалось, задача молодых воинов состояла не только том, чтобы проводить нас до столицы, но и служить в дальнейшем нам, принцессе и ее фрейлинам, опорой и защитой в течение всего нашего пребывания в Стратиссе. Я подозревала, что самая главная задача отряда сопровождения так и осталась не озвученной, а именно следить, чтобы волиссцы не совали свой нос, куда не надо. Но вполне могло быть, что это была, действительно, дань вежливости, или, может быть, князь желал скрепить отношения между странами еще несколькими браками, так как почти все воины были на диво хороши. Тем более, что согласно предложению, высказанному предводителем воинов от имени князя, каждой из нас предстояло, полагаясь на свое чутье и вкус, выбрать себе из отряда постоянного кавалера. Уставшие и заскучавшие в пути девицы заметно оживились при виде двух дюжин добрых молодцев, все как один — косая сажень в плечах, со светлым орлиным взором и густой, убранной кожаными ремешками, гривой.

Однако, при более внимательном осмотре выяснилось, что и среди этих орлов затесался облезлый воробей: высокий и тощий парень хоть и был широк в плечах, но в остальном, казалось, не дотягивал до товарищей. Мешковатая и потрепанная рубаха только подчеркивала худобу, а кое-как коротко обрезанные светло-русые волосы топорщились во все стороны, напомнив мне меня саму три года назад. Мне, с тех пор как я попала в пансион, волосы стричь запретили, но те все равно росли медленно и сейчас едва достигали середины лопаток, что было серьезным недостатком с точки зрения канонов красоты. Поэтому, парень этот и вызвал у меня больно кольнувшее чувство ностальгии, сентиментальной грусти и даже жалости. Вот тогда-то я и сделала свою первую ошибку.

Мои наперсницы проходили мимо него, смотря едва ли не с презрением на его вихры и потасканный внешний вид, а меня такое отношение к нему искренне разозлило, напомнив, как встретили меня в пансионе эти самые девицы три года назад. А когда пришла моя очередь, я выбрала именно его. Кто же знал, что за образом потрепанного воробья скрывается самая настоящая змея! Скривившись при моем виде еще больше — ну, да, я выгляжу нелепо в наряде, который на меня напялили ради этого торжественного случая — он едва ли не заскрежетал зубами, когда я протянула ему руку со словами «Ну, пойдем, что ли….». Честно говоря, я немного отвлеклась, когда нас инструктировали, как себя вести и что говорить при встрече со стратиссцами, и пропустила нужные слова. Змеиную свою натуру мой сопровождающий проявил сразу же. Когда мы все стали парами друг за дружкой, один из парней обратился к моему кавалеру:

— Отличную девицу ты себе оттяпал, Рин!

— Ты про эту облезлую швабру?! — сквозь зубы процедил тот. И парни заржали, словно дикие жеребцы. Вернее, выдали по еле слышному смешку, но, учитывая общую отмороженность стратиссцев, означало это, по сути, то же самое. У меня от возмущения аж дыхание перехватило. Да, что он…. Да, он на себя бы посмотрел, ворона без крыльев! А ведь я эту оглоблю пожалела! Хотелось немедленно высказать все, что думаю об этих зазнайках — болваны всерьез полагали, что волисские фрейлины не могут знать стратисский! — но, вспомнив про обещание, данное Файне, прикусила язык.