— Синие и фиолетовые. Красные и оранжевые. Голубые и розовые. Твои сережки, они всегда разные, почему? Я помню каждое сочетание, они всегда разные. Почему? — Дин пытался достучаться до Зои. — Почему?!

Зоя очнулась и взгляд её наполнил страх, перемешанный с отчаянием. Остатка сил хватило только на то, чтобы покрыть ресницы редкими снежинками. Движение остановилось. Через мгновение время пошло раздробленными порциями, создавая аномалии и разломы. Внешний вид подземного перехода стал дрожать и мутнеть, цвета выгорали или смешивались с кусками прошедшего дня. Пространство заливал глушащий белый шум. Нос перестал понимать бесконечно чередующиеся запахи: то сухие, то щекочущие. Чувство невесомости наполнило тело, как в темной воде. Казалось, что его части погружены в кипяток, другие измазаны сухой мукой, и в тоже время жуткий холод заставлял дрожать. Мир рассыпался на мельчайшие зерна, которые беззвучно угасали в тот же самый момент.

Дин остался один в полной темноте и тишине, наедине с жуткой болью в руке, которая удержала его разум от помешательства. Тяжело дыша и со стоном переставляя ноги, он зашагал прямо. Каждое его движение сопровождалось странными и незнакомыми всплесками образов и переживаний. Иногда это был чей-то теплый голос. Местами была уверенность, что вот-вот вспомнится нужный момент. Кто-то звал его чужим именем. Было стыдно и весело, вкусно и обидно, ярко и щекотно, но ничто не оставалось достаточно долго, чтобы быть понятным. Переживания времени длились мгновение или целую жизнь.

Дин очнулся, когда его тело еще не успело сесть. Ощущение бодрящей прохлады выдувало остатки сна из головы. Звуки реальности вернулись в комнату. Через несколько секунд онемевшая правая рука покрылась жестокими уколами из-за восстановления кровообращения.

— Ыс-с-с, — запаниковал Дин, растирая отлежанную конечность. Пальцы отказывались шевелиться, а любое движение казалось ватным.

Приготовления к школе пришлось делать левой рукой, а для правой смастерить временную подвязку. Утро прошло в борьбе с воспоминаниями о жутком сне. Дин безуспешно старался переключиться на любую мелочь, запоминал степень свежести зубной пасты, количество шагов, глядел на серые облака.

Зою он так и не дождался и еле успел на первый урок. Учитель не поверил в травму и высмеял перед классом, глупую по его мнению, симуляцию. Но рука ныла так, как после силового перенапряжения, чувствительность и мобильность вернулись, но тянущая боль при движении превращала письмо в мучения.

На перемене Дин отыскал парня Киры и с ходу заявил ему:

— Кира ни в чем не виновата. Всё произошло случайно. Это был ненастоящий поцелуй.

— Ты!.. Ты еще смеешь в школу заявляться! — вспылил Рэм и задвинул кулаком Дину в челюсть. Боль пришла сразу. Дин старался не делать резких движений и смотрел в глаза, чтобы не провоцировать драку. Лучше решить проблему в управляемом конфликте, чем огрести в неподходящий момент.

Дин осознал, что в своей вражде с Кирой перешагнул границу. Использование любви в качестве оружия равносильно ядерной войне — плохо будет всем. Украсть поцелуй — это как отправить стратегический бомбардировщик, несущий погибель чужим отношениям. Эхо от такой «бомбы» разнеслось по всей школе. Дин не хотел быть на месте Рэма, не желал Зое таких же проблем, как у Киры, и надеялся искупить свою вину чистосердечным признанием. Ночной кошмар уже показал, насколько такая война может быть опасна.

Рэм злился, но не видя ответной агрессии, постепенно успокаивался, до тех пор, пока Дин не отвлекся на проходившую мимо Зою. Она искоса наблюдала за происходящим и топала по своим делам.

— Постой, я все объясню, — дернулся Дин и тут же потерял контроль над ситуацией.

Рэм принялся со злостью его колотить. Дину пришлось защищаться, чтобы не получить увечий. Нетренированное в реальности тело двигалось плохо. Для выученных по снам приемов, реакция была слишком медленной. К тому же странный пустой взгляд Зои деморализовал сильнее ударов.

В поединок вмешалась Кира, уцепилась за грудки Рэма и строгим взглядом потребовала прекратить недостойное поведение. Как только он отпустил Дина, она закрыла глаза и, потянувшись на цыпочках, поцеловала своего парня в щеку. Нескольких секунд хватило, чтобы до конца остудить пыл. Молча, они отправились к лестнице. Скопившиеся вокруг любопытные зеваки слегка, разочарованные подобной развязкой, начали расходиться. Дин, опершись левой рукой о стену, восстанавливал дыхание после удара в солнечное сплетение. Он поднял голову и поглядел на Зою. Она спокойно развернулась и размеренно удалилась, как будто ничего не произошло. Дин был готов принять демонстративную обиду, пылкую досаду или издевательскую насмешку — любую реакцию, кроме безразличия. Две красные сережки неестественно смотрелись в ушах холодной Зои. Давя подступающие к горлу слезы, Дин старался дышать маленькими глотками:

— Я же исправился, — прошептал он, думая только о Зое. — За что?

— Я почти раздавила её! — рядом появилась Лида. — Ну, зачем?! Какого черта ты не дал Рэму послать её? Я ненавижу тебя! Ненавижу!

Лида обеими руками пхнула Дина в стену и ушла, расталкивая учеников в коридоре.

Дин доковылял в класс, под косыми взглядами собрал вещи и, никому ничего не сказав, ушел домой.

Не раздеваясь, он упал на кровать лицом в подушку и, задыхаясь, завис.

Многие столетия назад человечество пережило восстание всего одной разумной машины. Люди бежали от порабощения поколениями, разбредались по галактике, пока в один ничем не привлекательный день искусственный интеллект не прекратил экспансию. Лишь тоненький диск по краю Млечного пути остался свободным, его назвали Кольцо. Вся центральная часть превратилась в загадку и именовалась Сфера. Ни один корабль, отправленный туда, так и не вернулся. Компьютер же иногда посылала свои карающие армады, набитые зомбированными людьми, чтобы сломить непокорные умы, отказывающиеся принять нового Хозяина.

Свободные люди учли ошибки своих предков и отказались от использования мощных вычислительных систем. Компьютеры остались, но их возможности сильно ограничили. Поддерживались исключительно директивные языки, основная логика зашивалась в железе. Архитектура разрабатывалась так, чтобы на аппаратном уровне блокировать любые адаптивные алгоритмы. Сети строго запрещались. Если на планете обнаруживали объединенные вычислительные устройства, то возводили карантин, после чего с орбиты скидывали пару метеоритов, чтобы устроить апокалипсис. Даже подсистемы нельзя было объединять в единую цепь. Перенос информации осуществлялся на физических носителях в бинарном виде через человеческого посредника. Ввод данным от сенсоров до процессоров делался вручную. В обществе стали цениться люди с быстрыми пальцами и хорошей внимательностью, особенно на космических кораблях.

Производителей, в чьем оборудовании находили недокументированные ошибки, строго наказывали, вплоть до изъятия лицензии и тюремных заключений всего коллектива. В результате образовались конклавы корпораций, десятилетиями варившиеся в собственном соку перед выпуском нового устройства. Прогресс шел черепашьими шагами, раз в поколение предлагая рынку небольшое усовершенствование. Любые исследования нейронных сетей выжигались на корню. Человеческий мозг, как живой ее аналог, превратили в черный ящик, куда даже после смерти боялись залазить. Страх перед Искусственным интеллектом был повсеместен и впитывался из воздуха с рождением.

Чрезмерная растянутость территории между мирами и курьерская доставка сообщений привели к разнородности форм правления и религиозных течений даже в рамках одной колонии. Где-то царила анархия и междоусобица, местами процветала демократия, как в древнегреческих полисах. По периметру Кольца годами дежурили небольшие флотилии. Они постоянно сканировали границу Сферы, готовые в любой момент сквозь варп донести весть о вторжении до соседних миров. Пограничный барьер не был идеальным и зиял множеством дыр, но правительства старались об этом умалчивать, чтобы не сеять панику среди людей. Это породило множество теорий заговора. От тайного сотрудничества с ИИ, до абсолютной пустоты за барьером.