— Они с отцом год живут, — неприязненно сказал Кирилл, — И она всегда была такой.

— Плохи ее дела, — Марина взяла руку бедной женщины, — Пусть отдохнет. А мы с тобой что-нибудь приготовим на ужин.

— Ну… — парень обалдело смотрел, как Лиска поднялась и бодро нырнула в темный коридор, С таким настроением она и уборку затеет. Да что за девица! — Ты даешь…

Он поднялся за нею, но перед выходом, бросил взгляд на Лену. Если Марина бросилась ее спасать и выдумала какое-то средство из самой себя, значит, с женщиной и вправду все плохо. Надо бы сказать отцу, а то он тоже, как и Кирилл, списывал все на дурной характер Лены. Какими же они оказались слепцами!

Ужин ребята готовили в тишине, каждый предавался своим мыслям, и только стук вымытых тарелок нарушал одинокую тоску кухни. На темных, потрепанных обоях виднелись застаревшие следы жира; беспорядок и уныние царили в этом некогда теплом и веселом месте.

Кирилл думал о том, что в жизни не всё очевидно, не всё так, как кажется на первый взгляд. Как же все это время он ошибался! Сожаление накатывало взрывной волной, и парень испытывал жгучее желание сделать себе больно, наказать. С трудом удержался от того, чтобы не поцарапать себя картофелечисткой. Он — дурак, не умеющий отличить правду от лжи. Он — зациклившийся только на своих эмоциях и желаниях субъект, и как теперь смотреть Марине в глаза?

Парень хмуро нависал над мусорным ведром и старался не глядеть вправо, туда, где подвижная рыжая Лиска нарезала кубиками морковь.

Ею тоже овладели горькие мысли. Она впервые столкнулась со смертью — она увидела, что у головы женщины сидело темное пятно, и оно ждало конца, наслаждалось мучениями жертвы, наблюдало за ходом ее болезни и обещало мирное успокоение.

Это было неприятно. Марина не могла успокоиться, ее нервная система пошатывалась от напряжения, и сейчас она даже не осознавала, что стоит в боевой готовности: хвост и ушки оттопырены, губы сжаты и все движения через чур четкие, резкие.

Кирилла она не винила, она даже не думала о нем. Приоткрывшаяся темная сторона жизни пугала, вселяла первородный ужас, а то, что она прикоснулась к этой стороне, выбивало из привычной колеи напрочь.

Она ведь уже почти смирилась с тем, что она — чудовище. Конечная точка чьей-то жизни. А получается, есть нечто более сильное, нежели она сама — смерть, темная материя, черное облако… Пока она не могла это идентифицировать, и рыжий кончик хвоста в волнении подрагивал.

— Мы готовим второе или суп? — все-таки спросил Кирилл, и Марина вздрогнула.

Она механически порезала морковь, лук и чеснок, и даже не подумала, для чего. Бедной женщине плохо, значит, ей нужен бульон. Но у нее болит живот — значит, очень слабенький бульон.

Марина решительно открыла шкафчики и почти сразу наткнулась на большую сковородку. Она оценила масштабы запущенности готовки в этой семье и решила приготовить сразу на несколько дней вперед.

— Второе. Бульон я приготовлю сама.

Они заправили жаркое, разморозив кусок мяса, по виду — свинину. Холодильник был такой же заброшенный, как и вся кухня. И если со вторым блюдом Марина рискнула, то за курицей отправила парня в магазин.

— Купи свежую, — напутствовала она, и как только дверь за Кириллом закрылась, взялась за веник.

Прошла в спальню, проверила больную — Лена сладко спала, и ни звук шагов, ни стук веника об паркетную доску ее не разбудил. С грустью подумала о Кирилле: только сейчас до нее дошло, какие натянутые отношения были между сожительницей отца и парнем. Выросшая в благополучной, дружественной семейной обстановке Марина с трудом представляла, что чувствовал парень.

Прибираясь, она нашла в одном из кухонных шкафчиков одноразовые тряпочки для уборки, и после того, как были подметены и вымыты шваброй полы, вытерла пыль. Прибирать вещи, переставлять их с места на место девушка не решилась, лишь тщательно вытерла все рамочки, статуэточки и старинные шкатулки, которые в изобилии стояли на серванте в спальне.

Кирилл вернулся, когда она домывала коридор.

— Ты… не обязана это делать, — ему вдруг стало стыдно и неловко, что она моет, прибирается в этом темном коридоре без лампочки. И как только ориентируется в темноте? Разве открытой двери в ванную достаточно?

— Не мели ерунду, — Марина не стала разбирать сваленную в кучу обувь, а только вытряхнула половой коврик за дверь, — Я сама хочу это сделать.

— Ты все-таки странная, — Кирилл расслабился и позволил себе даже улыбнуться.

Марина не видела его улыбки, продолжая все также сосредоточенно вымывать пол. Она не раздумывала и не рассуждала, что мыть пол в чужой квартире — необычно, непринято или дико. Она делала то, что велела ей внутренняя Лиска, ее совесть и воспитание.

Куриный бульон они сварили быстро, взяв только грудку, остальную курицу Кирилл разрезал на кусочки и убрал в холодильник. Теперь они молча хлебали свежезаваренный зеленый чай и снова молчали.

Дождь закончился, стрелки на часах доползли до половины девятого, а Лена все еще спала.

— Я пойду, — Марина отставила недопитый чай и поднялась.

— Мы так и не поговорили, — Кирилл тоже встал.

Он не понимал, что с ним. Они всего-то провели полдня вместе, большей его частью, молчали. Она уже стала привычной в этой квартире, в тусклом цвете обоев ярко и празднично смотрелся ее хвост, бодро торчали ушки. Ему подумалось, что в его жизнь вошел маленький рыжий лучик.

С нею было тепло и хорошо, а вот ее уход может принести боль.

— А что говорить, — пожала плечами Марина, — Ты итак все знаешь: я не человек, а помесь крокодила с носорогом…

— Ты красивее, — поправил Кирилл.

Она улыбнулась.

С виду казалось, что он совершенно равнодушно слушает ее, не интересуясь тем, что услышит. Невыразительное, спокойное лицо, чуть сгорбленная фигура… Но Марина заметила, что обычно отрешенные глаза все-таки блестят от волнения, ждут ее ответа, и она поняла: он — на крючке.

Не предаст ее, не обманет, не бросит. Он будет только ее, если скажет — придет хоть на край света, как бы это глупо не звучало. Он — покорен, и покорен именно Лиской, а не ею, Мариной. Не обычная серая мышка вызвала этот томный блеск, а инородное существо, загадочное и манящее.

Ей стало и грустно, и радостно одновременно. Однозначно, у нее появился друг. Но…Но…Но…

Что-то грустное царапнуло сердце, и Марина нарочито бодро улыбнулась.

— Красивее, но я стала другой. Не понимаю, почему и как. Помнишь, мы ездили на дачу к Валере? Дождавшись чуть изумленного кивка, она продолжила:

— Я набрела на Храм лис. Нарисованные лисы были повсюду, а внутри меня встретил жрец. Он хотел совершить обряд, только я не поверила. Ты бы поверил?… — она подошла к раковине и побрызгала на лицо холодной водой. Почему-то горели щеки. Наверное, жрец ее вспоминает и ругает.

Кирилл ждал ее рассказа, боясь шевельнуться и сбить с мысли. Он скрестил руки на груди и напряженно ждал.

— Я не поверила. Испугалась. Не прошла до конца обряд. Не получила имя, не получила поддержку и признание кумихо. Это теперь я понимаю, что сглупила. Тогда же моим единственным желанием было убежать как можно дальше. Но побег, — тут она горько усмехнулась, — Не выход.

— И что теперь?

— А теперь… Я стала чудовищем, — Марина подошла к окну и поглядела вниз. Задумалась. Высоко… может спрыгнуть?

Кирилл будто почувствовал ее мысли и, сам от себя такого не ожидая, подошел и обнял ее сзади. Прижал к себе. Марина затихла. Человеческое тепло, сочувствие — это то, что ей сейчас больше всего нужно. Да, прыгать она не будет, но это не значит, что у нее не появляются иногда такие мысли…

Рыжий закат просачивался сквозь бегущие серые облака, и теперь в городе было темнее, чем обычно бывает летом.

— Ты не чудовище, пока осознаешь, что делаешь, — прошептал ей на ухо Кирилл, — И я буду с тобой…

— Спасибо, — она с признательностью пожала его руку, и сама откинула голову парню на грудь, — А что, если мне захочется убить?