Выхожу из палаты, улыбаясь тому счастью, что плещется внутри. Удивительно, но в узком коридоре безлюдно, хотя его друзья, сменяя друг друга, почти круглосуточно дежурили под дверями. Наверное, всё плохое в самом деле позади, раз даже парни перестали беспокоиться, только у меня внутри ещё нет-нет, да разворачивает хвост тревога, которую никак не выходит истребить целиком и полностью.

Медсестра выходит из палаты, аккуратно прикрывая за собой дверь, и улыбается мне:

— А вашего-то красавца выпишут, наверное, сегодня. — В голосе откровенное облегчение. Наверное, наша повышенная забота о Брэйне вымотала нервы всему медперсоналу. — Можете пока к доктору зайти, он подробнее объяснит.

Киваю и быстро-быстро, почти бегом несусь в направлении ординаторской. Стучусь и, получив разрешение войти, распахиваю дверь.

— Проходите, Полина Юрьевна, — устало улыбается лечащий врач Брэйна — мужчина лет сорока с аккуратно подстриженными тёмными волосами с лёгкой проседью в районе висков. В карих, почти чёрных глазах любопытство, а на идеально выбритых щеках ямочки, стоит только улыбнуться. Располагающая внешность, ничего не скажешь. Чем-то он напоминает мне отца, да только у того в синих глазах стылые ледники.

От воспоминаний об отце неприятно покалывает под рёбрами. Я скучаю, очень скучаю, но он после того, как виделись в последний раз, не пытался выйти на контакт, а моя обида никуда не испарилась. Наверное, что-то треснуло настолько оглушительно, что погубило то хорошее, что было в прошлом, что так любила когда-то…

Завожу руки за спину и незаметно сжимаю и разжимаю кулаки, чтобы переключить внимание на доктора, который жестом приглашает присесть на стул напротив.

— По какому вопросу пожаловали? — Сидит за столом, сложив руки перед собой и смотрит прямо мне в глаза.

— Мне медсестра сказала, что Бр… Павла могут сегодня выписать. Это правда?

Улыбается, кивает и, порывшись в ворохе бумах, почти заваливших стол, находит нужные. Не мешаю ему что-то там рассматривать, а у самой от нетерпения коленки дрожат. Ну что за медлительный товарищ? Не выспался, что ли?

— Да, — замечает, откладывая документы в сторону, — думаю, именно сегодня можно готовиться к выписке. С вашим появлением дела у пациента на удивления бодро пошли на поправку.

Не знаю, что на это ответить, потому просто улыбаюсь и киваю. Не терпится вернуться к Паше, собрать немногочисленные пожитки и, дождавшись выписки, свалить из этой осточертевшей больницы домой. Интересно, будет слишком невежливо подскочить вот прямо сейчас и вприпрыжку понестись к Брэйну с хорошими новостями наперевес?

— Может быть, вы ангел?

Чёрт, флиртует, что ли? Однако, какой оригинал.

— Ага, он самый. — Поднимаюсь и направляюсь к двери. Не знаю, зачем эти дешёвые подкаты, да и знать не хочу. И так проблем хватает. Надеюсь, выражение моего лица достаточно красноречиво даёт понять, на какой оси я вертела все эти комплименты. — До свидания.

Захлопываю дверь ординаторской и иду к лестнице. Хочется вернуться к Брэйну, сообщить ему о скорой свободе, но пить всё также хочется, а на улице — я в окно видела — замечательная погода. Да и Паше после укола лучше отдохнуть. Ступенька, вторая, третья, а во мне воспоминания внезапно оживают, как прыгала маленькая через несколько ступенек в нашем только что отстроенном доме. Тогда было так хорошо, так спокойно, и, казалось, что будет так вечно. Но даже, несмотря на болезненную память, на сердце такая лёгкость, что готова весь мир обнять. Скоро Брэйн будет дома, всё останется позади. Это ли не счастье?

Толкаю дверь, выхожу на улицу и, подставив лицо тёплому ветру, улыбаюсь солнцу, небу и своим мыслям. Вдруг кто-то дотрагивается до моего плеча, а я вздрагиваю. Терпеть не могу, когда кто-то трогает без спроса.

Солнце ослепляет, и я не сразу могу рассмотреть ту, что стоит совсем рядом и робко улыбается. Где-то я, кажется, видела это бледное личико и виноватый взгляд. Пока пытаюсь воскресить в памяти образ девушки, она, продолжая улыбаться, говорит:

— Полина, здравствуйте. Вы меня не узнали, наверное…

Точно! Это же Маша! Святая простота, припёрлась.

Первым родилось желание схватить её за волосы и хорошенько так, со вкусом и удовольствием долбануть головой о кирпичную кладку больничной стены. Чтобы мозги всмятку, потёками по стенам. Сглатываю, потому что такими сладкими показались эти мечты — разбить кому-то голову.

Но ведь прошлого не изменит, если я даже убью её. Только лишь перекрою будущее, оказавшись в тюрьме, если только труп в лесочке не прикопаю. Заманчиво, конечно, но уж слишком много возни, как на мой вкус.

— Полина, я хотела… — Нервно натягивает и без того длинные рукава до кончиков дрожащих бледных пальцев, зябко поводит плечами, сутулится. Жалкая она такая, несчастная, что хоть рыдай.

— Честно? Вообще не волнует, чего ты там хотела.

Складываю руки на груди и стою, перекатываясь с пятки на носок. Мне неуютно в её обществе, мне она не нравится, особенно после того, что вытворила, гадина такая.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Но… — Вскидывает взгляд, а в краешках глаз слёзы скапливаются.

Вот только бурных рыданий сейчас не хватает.

— Хочешь, наверное, рассказать, какая у вас с ним, — жест в сторону больничного входа, — великая любовь? Платье свадебное уже купила? А кольцо не жмёт?

— Нет-нет, я не за этим пришла! — вскрикивает и прижимает сложенные ладони в молитвенном жесте к груди. — Я извиниться хотела.

Лучше бы дома сидела, честное слово.

— Не нужно было трудиться, ноги бить…

— Но ведь я не хотела… я ведь не думала, честно! — Голос срывается в звонкую истерику, а на бледных щеках лихорадочный румянец пятнами проступает. Она точно не в себе и, если бы кто-то спросил моего мнения, срочно требуется консультация специалиста. — Мне тётя Зина позвонила и рассказала, что из-за меня произошло. Она так ругалась, что ключи у неё украла, но я ведь не думала…

Она повторяет своё «но я ведь не думала», точно это может хоть что-то исправить.

— Не думала? Бывает. — Пожимаю плечами, а пальцами сжимаю предплечье до хруста в суставах. Не хочу, чтобы она видела, как руки мои дрожат. — А от меня чего хочешь?

Вся эта ситуация уже порядком осточертела, и я делаю шаг в сторону, чтобы отойти от Маши подальше. Не хочу скандалить, ругаться, отношения выяснять. Вся моя злость перегорела, когда всю ночь с Брэйном разговаривали, хотя, попадись мне Маша в тот момент, когда я в больницу мчалась, холодным потом обливаясь, убила бы, не задумываясь.

— Просто извиниться.

— Я тебя прощаю, довольна? А теперь иди с миром и не попадайся больше на глаза, хорошо?

Маша кивает, но уходить не торопится. А мне уже не хочется пить, зато внутри копошится желание закурить. Давно ведь избавилась от этой дурацкой привычки, но сейчас аж скулы сводит и вязкая слюна рот наполняет. Чёрт, что угодно отдала бы за сигарету.

— Полина, подождите, я ведь ещё не всё сказала.

Маша явно никуда уходить не собирается, настойчивая наша. Вдруг из-за поворота выезжает мотоцикл, урча мотором. Тормозит в нескольких метрах, и я улыбаюсь, понимая, что это Роджер.

— Привет, сестра милосердия, — машет мне рукой и вешает на ручку мотоцикла шлем. Кажется, после того, что случилось с Брэйном все его друзья срочным образом озаботились своей безопасностью. — Слышал свист, что Пашку выписывают сегодня.

Подхожу к Роджеру, потому что больше не хочу ни видеть, ни слышать Машу. Мне плевать на неё, её раскаяния и желания что-то исправить. Пусть катится, а иначе ведь могу передумать и устрою потасовку прямо здесь и сейчас.

— Оперативно информация распространяется, однако.

— Это всё мой животный магнетизм, — ухмыляется, а я понимаю, что не зря медсестра нет-нет да и вздохнёт, печально глядя в одну точку.

Пока болтаем, спиной ощущаю взгляд так никуда и не ушедшей Маши.