Ладно, если отравлюсь, переживу — я парнишка крепкий, но идти сейчас в магазин нет ни сил, ни желания, а жрать хочется безумно. Поэтому даю себе клятвенное обещание чуть ли не на крови всех своих несчастных клиентов, что обязательно — сегодня же вечером — заполню холодильник до отказа и беру с полки подозрительные сосиски. В животе урчит, и парочку съедаю просто так — холодными. Хорошо, хоть не с полиэтиленом. Ставлю маленькую кастрюлю на плиту, набираю воду и включаю газ.

Пока еда готовится, заглядываю в пыльный угол, где хранится ящик пива. Тоже не густо, но парочка бутылок ещё завалялась. Откупориваю сосуд, достаю с полки сигареты и закуриваю. Глядя в окно, замечаю, как просыпается город, а из головы не вылезают картины проходящей ночи. Полина, Мелкая… Такая сладкая, мягкая, уютная. Взял на руки и даже веса не почувствовал. А как она ногами меня обхватила? Песня. Правда, чуть умом не тронулся, когда она теснее прижалась ко мне, всё яростнее отвечая на поцелуй. Вот будь во мне хоть немножко меньше порядочности, быть ей сейчас здесь.

Но я же долбаный придурок, правильно?

Пусть так, но я не идиот и знаю, что такие случайные перепихоны на свежем воздухе хоть и дарят море позитива, но в итоге, бывает, плохо заканчиваются. Особенно, если с девушкой хочется не одного лишь секса.

Мне кажется, Полина очень интересная… есть в ней что-то такое. Её взгляд, когда она рассматривала картины в моей студии — бесценен, потому что она действительно была впечатлена. Уж я-то научился за столько лет отличать фальшь от разной степени восторга.

Мне не стыдно за себя — я хороший художник, который однажды выбрал деньги. Быть татуировщиком не так сложно, если знаешь, как правильно держать в руке карандаш и как воплотить на холсте даже самые смелые мечты.

Я знаю.

Но при всей своей любви к работе иногда ловлю себя на мысли, что многое отдал бы за возможность в любое время уехать к морю и писать, писать, стоя напротив мольберта с кистью в руке, в перепачканной красками одежде.

Звонок в дверь заставляет оторвать ленивую задницу от стула и выключить наконец, кипящие на всю катушку, сосиски. Краем глаза замечаю, в какую дичь они превратились, морщусь, сплюнув в раковину вязкую слюну, и иду открывать нетерпеливому гостю дверь. Кому там мог понадобиться в такую рань? На часах ещё и семи нет.

— Павлик, дорогой, — голос соседки по лестничной клетке доносится через дверь, и я ещё больше морщусь, представив, что сейчас начнётся, открой я ей дверь, — отрывай! Я видела, что ты приехал.

Тяжело вздыхаю и, забыв даже, что одет лишь в трусы, распахиваю дверь. Тётя Зина округляет глаза, когда я предстаю перед ней, практически голый, и опираюсь рукой на дверной косяк. Соседка краснеет, смущённо отводит взгляд, но потом берёт себя в руки и, набрав полную грудь воздуха, выкладывает цель своего визита:

— Павлик, я, конечно, всё понимаю, но тебе не кажется, что это уже слишком?

— Тётя Зина, вы меня знаете с рождения, — говорю, глядя на всё ещё алеющую в смущении соседку, — и должны понимать, что, обычно, у меня не хватает терпения разгадывать ваши ребусы. Я дико устал, говорите быстрее, зачем пришли.

— Маленьким ты был таким хорошим мальчиком, вежливым, — с тоской в голосе говорит тётя Зина. — А сейчас? В кого ты превратился сейчас?!

Зажмуриваюсь и сжимаю пальцами переносицу. Мне надоели её проповеди, но после смерти мамы, когда мне было четырнадцать, именно эта добрая женщина с совершенно невозможным характером и сверхдеятельной натурой помогла мне не скатиться в пропасть. За это буду всегда благодарен, хоть иногда она и доводит меня почти до припадка. Особенно сейчас, когда я устал, голоден и зол, как сто чертей разом.



— Полинушка, детка, это ты? — слышу голос бабушки, доносящийся из кухни. Бросаю быстрый взгляд на напольные часы в гостиной: лишь пять утра. Чего ей не спится? — Иди сюда, милая.

Разуваюсь, вешаю сумку на крючок в виде львиной лапы, и быстро иду на зов. От бабушки моей не спрятаться, не скрыться, потому лучше не затягивать, всё равно достанет с расспросами, где не прячься. Да и ноги гудят, одно желание: скорее присесть.

Из большого кухонного окна на кремово-белые стены падают бледные лучи восходящего солнца, а моя бабуля сидит за столом, перебирая специи в, кажется, тысяче разных цветных пакетиков. Если есть кто-то в этой жизни, по-настоящему одержимый кулинарией, так это моя Жанночка — маленькая женщина с огромным сердцем в груди, способном приютить любого, кому не хватает тепла и ласки.

— Вернулась, гулёна? — Жанночка смотрит на меня поверх элегантных очков в тонкой оправе. — Когда-нибудь вы с Асей попадёте в крупные неприятности. Уже ведь не девочки, право слово.

А ещё у бабули есть "замечательная" привычка: сыпать направо и налево мрачными пророчествами. Хорошо, что они никогда не сбываются.

— Жанночка, мне двадцать пять лет, — обнимая бабулю за плечи и вдыхая полной грудью знакомый с детства аромат: специй и сдобы. — Ничего со мной не случится. В конце концов, твоя я внучка или подкидыш? Голова на плечах, слава богу, имеется.

Ага, конечно. Только умолчим, на какие глупости я, оказывается, бываю способна, когда встречаю красивых татуировщиков.

— Если думаешь, что очень взрослая, то ошибаешься. Вон, ещё какой ветер в голове гуляет, — бабуля откладывает в сторону бесчисленные пакетики и, взяв меня за руку, сжимает мою ладонь. — Но ладно, расскажи, где были, что видели, кого повстречали.

В её синих глазах, что передаются в нашей семье из поколения в поколения, словно главное достоинство, сияет огонёк любопытства. Сейчас бабуля больше всего похожа на девчонку, хоть и покрыто лицо сеточкой морщины, а, смоляные некогда волосы, тронула седина. Но Жанночка очень любит болтать о жизни, мужчинах, приключениях своей и чужой молодости. В этом она вся — без таких вот бесед зачахнет.

— В ресторане были, — говорю, подходя к холодильнику. Есть я не хочу, но вот от глотка сока или обычной воды не отказалась бы. Главное, выпить чего-нибудь освежающего, потому что всё ещё кажется, что горю изнутри. — Потом хотели поехать домой, но что-то пошло не так. И мы оказались в тату-студии.

— Ты сделала себе татуировку? Снова?

Смеюсь бабушкиной реакции. Она единственная из членов семьи в курсе, что на моём теле уже красуется парочка замысловатых узоров, больше никому об этом знать не положено, не то кого-нибудь точно инфаркт хватит. Отца, например. И маму заодно.

— Нет, ничего я не делала, не волнуйся, — спешу успокоить бабулю, пока и ей не поплохело. Как бы она ни была всегда на моей стороне, лишний стресс в почтенном возрасте точно ни к чему. — Это Ася под пьяный глаз удумала разукрасить себя, словно у неё не кожа, а пасхальное яйцо.

Бабушка хмыкает и улыбается. Хоть она и бурчит частенько, но Асю любит.

— Узнаю Анастасию, вот где неугомонная. И как, исполнила твоя подруга заветную мечту?

— Слава богу, нет, — открываю пакет сока, и тёмно-оранжевая, пахнущая солнцем и летом, распространяющая по кухне аромат апельсинов, жидкость наполняет высокий стакан почти до краёв. — Попался татуировщик, который знает толк в своей работе, а не то быть Аське выгнанной её Саньком за порог. Он против подобных экспериментов с внешностью, считая, что женщину украшает скромность.

— Насчёт этого Александра ты знаешь моё мнение с самого начала, — безапелляционно замечает Жанночка, стирая невидимые крошки со стола. — Ничего хорошего у них не могло получиться. Эти отношения с самого начала были обречены на провал.

И это одно из немногих её зловещих пророчеств, в которое готова поверить целиком и полностью.

— Согласна, — вздыхаю, присаживаясь напротив, — но Ася никогда и никого не слушает.

— От того и все её проблемы, — отрезает бабуля, поднимаясь на ноги.

Для своего возраста — почти семьдесят — она сохранила удивительную лёгкость и подвижность. Природа и время милостивы к ней, чему мы все несказанно рады. И пусть с ней иногда сложно, но именно Жанночке нужно быть благодарным за то, что все члены нашей беспокойной семейки до сих по не поубивали друг друга.