Стоило принять это решение, как на душе отчего-то стало легче. Я остановилась в коридорчике, у распахнутого окна, и задумчиво повертела в руках выбранные травы. Расценивать это как знак судьбы не хотелось, но от одной мысли о том, чтобы махнуть рукой и пойти спать, по спине пробежала волна холодных мурашек. Покорившись, я вернулась на кухню и так увлеклась отваром, что едва не пересушила печенье.

Звезды на востоке начали бледнеть. Я выглянула в окно, потянула носом — соль, грязь и морские водоросли; не худший вариант, когда мангровые заросли подступают к самому дому. Ночь — ведьмово время — отступала, и с ней отступала нервная настороженность, не отпускавшая меня последние дни. Я потерла влажный от жары лоб, накрыла чистой ветошью горячую банку с отваром и собралась было пойти спать, когда услышала характерное ритмичное чавканье.

Соленая грязь еще никому не позволяла подобраться к домику незамеченным. Но кто мог прийти в такую рань?..

Теряться в догадках не пришлось. Дейзи с увесистой корзиной на предплечье показалась из-за мангров. Она шла быстро, торопясь и оскальзываясь, и я, вздохнув, поставила в печь чугунок. Кажется, печенью не суждено дождаться Терренса Джея Хантингтона III — ибо нечего и надеяться, что в такую рань Дейзи успела не только собраться, но и нормально позавтракать.

— Ви, выручай, — взмолилась камеристка, привычно разгружая корзину в столовой. — Леди Изабель взяла противозачаточное, но теперь она хочет знать про мистера Кантуэлла все-все-все…

— Я бы тоже не отказалась, — задумчиво призналась я, и Дейзи замерла с рукой в корзине, глядя на меня с таким подозрением, словно я уже строила планы по завоеванию мистера Кантуэлла назло леди Изабель. Вслух, как опереточная злодейка. — Не в том смысле. Ты добыла что-нибудь из его вещей?

Дейзи сразила меня на месте, молча вынув из корзины слегка помятую белую рубашку с чернильным пятном на манжете.

— А что ж не грязные носки? — скептически уточнила я, когда ко мне вернулся дар речи.

Камеристка демонстративно закатила глаза.

— Мелкой стиркой занимается Тао Лат, а то бы всенепременно, — заверила она меня. — Что? Не могла же я запросто зайти в гостевую комнату и взять что-то из вещей господина!

Зато в прачечную, очевидно, могла. У положения камеристки были свои плюсы — Дейзи вполне могла позволить себе не объясняться с прачками. Это, впрочем, не освобождало ее от общения с экономкой, так что я взяла ношеную рубашку и аккуратно сложила на свободный стул, не позволив бросить ее на чистую скатерть.

— Успеем до пробуждения леди? — жалобно спросила Дейзи. — Она так недовольна, что пришлось ждать целый день! А мистер Кантуэлл, как назло, приехал только ночью и ни о чем с леди не заговорил… ой! Тао Лат просил передать…

На этот раз встать на защиту скатерти я все-таки не успела. На обеденном столе оказался отрез светло-серого шелка, в розоватом свете поднявшегося над горизонтом солнца заигравшего нежными жемчужными переливами. Я зачарованно коснулась ткани, наслаждаясь прохладной гладкостью, и в кончиках пальцев предупреждающе закололо.

Настоящий. Это действительно шелк, не вискозная подделка, как мое зеленое платье.

Где, по мнению Тао Лата и мистера Кантуэлла, мне мог понадобиться наряд, сшитый вот из этого?

— А вот это он велел передать, если ты не возьмешь ткань, — сказала Дейзи и выложила поверх отреза бархатный мешочек с вышитым поросенком-копилкой. Внутри мелодично звякнуло, и я поспешно отдернула руку.

— Забери, — мрачно попросила я, подумывая выстирать скатерть. — Я возьму шелк.

Дейзи была знакома со мной достаточно давно, чтобы без единого возражения убрать кошелек обратно в корзинку, и я, движимая признательностью за ее понятливость, выставила на стол песочное печенье, мелкую ньямарангскую клубнику и сливки. Пока камеристка была занята угощением, я сбегала за инвентарем на чердак — и вернулась с полной горстью мелких морских ракушек вперемешку с разноцветными стеклянными бусинками.

Дейзи, прекрасно знакомая с ритуалом, с умеренным любопытством наблюдала, как я укладываю рубашку мистера Кантуэлла себе на колени, любовно разглаживая складки. Ткань была тонкой и мягкой; из такой часто шили для господ именно в Ньямаранге. Плотные сорочки с накрахмаленными воротничками, которые носили в Вайтоне, для местного климата не годились, натирая распаренную кожу и превращая носку в изощренную пытку.

Надо полагать, рубашками мистер Кантуэлл обзавелся уже здесь. Как и конем. Для чего бы он ему ни понадобился…

С рубашкой все было гораздо проще, чем с жеребцом, и я, согрев ракушки в ладонях, бросила их на белую ткань. Дейзи перегнулась через стол, вместе со мной рассматривая получившийся натюрморт.

— Видишь там что-то про леди Изабель? — спросила она, и в ее голосе типично женское любопытство вступило в борьбу со здоровым скептицизмом: любой нормальный человек увидел бы только обсыпанную ракушками и бусинами рубашку.

Я обрисовала пальцем извилистую линию у самого ворота. Она выглядела знакомо, но о леди Изабель не напоминала ничем, как и три бусины справа, чуть выше талии. А возле левого нагрудного кармана не упала ни одна ракушка.

— Только то, что его сердце свободно, — с сомнением прокомментировала я. — А еще ему что-то до смерти надоело. В печенках сидит, — хмыкнула я, собрав три бусины. — Но не леди Изабель, если это важно. Что-то… — я снова провела пальцем линию вдоль ракушек на вороте.

— Что у него требуют с ножом у горла? — азартно предположила Дейзи.

Я с облегчением щелкнула пальцами:

— Точно! — и рассмеялась. — Глядишь, скоро будешь гадать не хуже меня!

— Нет, — с сожалением вздохнула Дейзи. — У меня всегда все ракушки просыпаются на пол. А у тебя все по-другому…

— Колени, — прокомментировала я, выразительно притопнув ногой. — Все дело в положении коленей.

Ракушки подскочили, но упорно вернулись на прежнее место. Дейзи встретила мою ремарку иронично заломленной бровью.

— Так что мне передать леди Изабель? Она ведь спросит, что мистер Кантуэлл про нее думает!

— Судя по всему, он про нее не думает вообще, — честно призналась я. — Но это ведь легко поправимо, так? Она красива, образованна и недоступна. Что еще нужно мужчине? — легкомысленно пожав плечами, заключила я и принялась собирать ракушки.

Горсть снова наполнилась, и я ссыпала инвентарь на чистую тряпицу, нахмурившись. Что-то было не так. Семь ракушек, три бусины…

Четвертой бусины на рубашке не оказалось. Я встряхнула ее, но пропажа не обнаружилась.

— Кажется, теряю сноровку, — вздохнула я, окидывая взглядом дощатый пол. — Оранжевая бусинка куда-то подевалась.

— Наверное, под буфет закатилась, — предположила Дейзи, тоже осмотревшись и даже заглянув под стол.

— Наверное, — вздохнула я и протянула ей рубашку.

Камеристка проворно сложила ее в корзину и утащила со стола последнюю клубничку, с нескрываемым удовольствием обмакнув ее в сливки. Я по-простому залезла в них ложкой и, проводив Дейзи, потерла лицо и снова пошла на кухню. Мне определенно требовалось еще больше печенья.

Новая партия песочного печенья остывала под чистым полотенцем. В печи томился чугунок с заготовкой для ухи. Баночки со специями выстроились по ранжиру на массивной полке из темного дерева над разделочным столом. Ветерок ласково перебирал белоснежные занавески на распахнутом настежь окне. Под домиком плескалась вода, и пахло солью и водорослями. От печи все еще веяло жаром, и я перешла в столовую. Памятуя о потерянной бусинке, выдраила полы, не поленившись залезть под буфет с парадной посудой — но моей единственной добычей оказалась давным-давно потерянная крышечка от соусницы. Ей я, впрочем, тоже обрадовалась и потащила мыть — только обернулась на пороге кухни.

Отрез жемчужно-серого шелка все еще лежал на столе, притягивая взгляд. Я поджала губы и непреклонно утащила крышечку в раковину.