Прогулка по Зоологическому саду помогла ему найти ответ на этот вопрос.

Кастаньетт бродил между клетками и вольерами, разглядывая животных. Он позавидовал хоботу слона, который с помощью этого хобота обходился без рук. Он позавидовал длинным мощным ногам страуса, а потом крыльям орла, которому ноги были вообще ни к чему. Потом он остановился у вольера с носорогом, только что прибывшим из Африки и потому, наряду с жирафом, привлекавшим больше всего публики.

— Вот посмотрите, мадам Потен, — говорил какой-то благонамеренный на вид буржуа стоявшей рядом с ним женщине, — вот посмотрите на это животное: вся сила у него в носу! Нос у него такой же могучий, как шея у быка или задние ноги у лошади. И просто ужас, до чего это злобный зверь! Там, на родине, все его боятся… Понимаете, поскольку у него нет ни рук, ни ног, Природа, мать всего сущего, способная предусмотреть все, подарила ему вот это вот небольшое орудие на кончике носа, и носорог пользуется им для того, чтобы вскрывать животы своим врагам.

Эти объяснения пролили яркий свет на судьбу Кастаньетта.

«У меня, как у носорога, нет ни рук, ни ног, — подумал капитан, — и я не могу атаковать своих врагов, которые являются и врагами Франции, так, как это делают другие солдаты. Но я могу возместить то, чего мне не хватает, и — вперед, носороги Великой Армии!..»

Кастаньетт тотчас же отправился к оружейнику и сказал ему:

— Сделайте мне хорошенький и очень легкий шлем, туго облегающий голову. Выложите его изнутри чем-нибудь мягким, не забудьте об отверстиях, чтобы можно было видеть и дышать, пусть он крепится на цепочках — как удила у лошади, и пусть сверху, вроде громоотвода, будет укреплен крепкий и очень острый четырехгранный штык семи дюймов длиной.

Когда заказ был готов, Кастаньетт пошел к своему старому знакомцу по Ковно — маршалу Нею и попросил у того разрешения отправиться с ним на войну в качестве добровольца.

Маршал с удовольствием согласился, и 15 июня Кастаньетт и Ней прибыли в бельгийское селение Катр-Бра, находившееся в пяти лье от Шарлеруа.

Интересно иногда ведет себя судьба, — думал Кастаньетт, собираясь в поход, — если я погибну в бою под этой деревней, на моей могиле напишут:

ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ КАПИТАН КАСТАНЬЕТТ, БЕЗРУКИЙ И БЕЗНОГИЙ КАЛЕКА, КОТОРЫЙ УМЕР У КАТР-БРА[2].

В Линьи наш друг для тренировки, по примеру носорогов, вскрыл своим штыком животы шести англичанам, трем пруссакам и двум саксонцам. Никогда еще у него на душе не было так радостно.

Несколько дней спустя состоялась знаменитая битва при Ватерлоо. Вряд ли перед каким-нибудь другим сражением был так велик энтузиазм в императорских войсках, все обещало блестящую победу Наполеона, и, если бы предательство и рок не вмешались и не помогли нашим врагам, наверное, удары Блюхера и Веллингтона не были бы столь сокрушительны. Именно на этого последнего Кастаньетт сердился больше всего, и, надо сказать, вмешательство бравого капитана чуть не изменило исход событий. Во время атаки у фермы Э-Сент, воспользовавшись начавшейся свалкой, он проскользнул под брюхо боевого коня английского генерала и всадил свой штык прямо в это брюхо. Тяжело раненный конь встал на дыбы и сбросил всадника.

Все было бы кончено для нашего смертельного врага, если бы случившийся рядом генерал Пирч не помог ему выпутаться из сбруи и встать. Тогда Кастаньетт набросился на Пирча, и тот спустя несколько секунд уже лежал мертвым рядом с лошадью героя, который впоследствии занял место, в течение долгого времени принадлежавшее Мальборо в английском Пантеоне.

Прошло несколько часов и — из-за невмешательства маршала Груши — все обернулось против нас. Блюхер, стоявший во главе тридцати тысяч пруссаков, объединился с Веллингтоном. Среди французов началось волнение, некоторые предатели закричали что есть сил: «Спасайся, кто может!» — и результатом стало беспорядочное бегство солдат с поля боя. Восемь гвардейских батальонов, которые поддерживали Камбронна и маршала Нея, были буквально смяты откатывавшейся с места битвы массой дезертиров. Наполеон напрасно старался удержать их, напрасно бросался в самую гущу толпы: темнота мешала французам увидеть своего императора, крики бегущих заглушали его голос. Тогда принц Жером воскликнул: «Всякий, кто носит имя Бонапарта, должен умереть здесь!» Император понял, что хотел сказать его брат, и со шпагой в руке ринулся в бой один, явно ища смерти, которой удалось избежать его генералам. Один раненый английский солдат, увидев Наполеона, приподнялся с земли и, выхватив пистолет, прицелился ему в грудь. Прозвучал выстрел, но не Наполеону досталась вражеская пуля: Кастаньетту хватило времени прикрыть императора своим телом. Он и получил эту пулю прямо в грудь, но она пробила только его кожаный желудок и застряла там. Тогда храбрый капитан вытряс ее оттуда и, смеясь, предложил Наполеону:

— Примите эту пулю в дар, сир, она предназначалась вам!

— С удовольствием, — сказал в ответ император. — И я думаю, что, предложив тебе в обмен это, не заплачу слишком дорого за то, что ты сделал.

Наполеон снял с собственной груди сверкавший на ней орден и протянул его Кастаньетту. Капитан покрыл жаркими поцелуями императорскую руку. И в этот момент внимание Наполеона привлек странный головной убор воина.

— Слушай, а из какого ты полка?

— Не старайтесь понять, к какому полку я принадлежу, сир, я сам — вот и весь мой полк. Можете назвать его, если вам угодно, гвардейским полком обрубков. Но этот полк никогда не предаст вас, будьте уверены!

Только услышав эту речь, Наполеон узнал своего старого друга, знакомого ему еще по Египетской кампании и по временам Директории. Не в силах вымолвить ни слова от волнения, он сам прикрепил орден к груди славного своего гвардейца.

— Конечно, перед вами теперь не тот Кастаньетт, каким он был когда-то прежде, сир. От того Кастаньетта остались лишь отдельные, разрозненные части. Но даже если от него останется одно лишь сердце, оно всегда будет биться только ради вас!

Наполеон, наконец справившийся с волнением, ответил:

— До свидания, мой бедный друг Кастаньетт, — если когда-нибудь для меня настанут лучшие дни. Прощай, славный воин, — если Небо услышит меня, и смерть не присоединит меня к тем, кто нынче меня предал, и сразит меня на этом поле боя…

Это были последние слова, которые Кастаньетт услышал от своего императора: больше они никогда не виделись.

Здесь не место рассказывать вам подробно, дети мои, к каким печальным последствием привел разгром французской армии при Ватерлоо. Однако позвольте мне хотя бы в нескольких словах напомнить, что 21 июня 1815 года император вернулся в Париж, где все общественное мнение восстало против него. Буржуазия, на которую он до тех пор опирался, покинула его, теперь император казался ей опасным. На стороне Наполеона остался лишь народ, — но кто прислушивался к его голосу? Власти потребовали, чтобы император отрекся от престола, и 29 июня 1815 года он оставил Париж.

Сначала Наполеон двинулся к Рошфору, откуда надеялся отплыть в Америку. Он даже взошел на фрегат, но английская эскадра блокировала выход из порта. Тогда низложенный император после долгих и безуспешных переговоров решил все-таки вверить свою судьбу Англии, представители которой обещали ему достойный прием. Как же он был обманут!