Это «покрывало» из еще теплых человеческих тел понемногу согрело нашего героя, а боль, которую он испытал от грубых действий казака-грабителя, привела его в чувство. Он открыл свой единственный глаз, огляделся, оценил свое положение и пожалел о том, что Господь позволил ему уцелеть и на этот раз. Он не мог понять, почему вокруг столько вражеских трупов, но он решил подняться на ноги, чтобы позаимствовать у тех, кто намеревался ограбить его, их теплую одежду. И как же он изумился, когда наконец поднявшись, обнаружил, что, вместо того чтобы идти вперед, пятится назад! Он захотел дотронуться до своего лица — и рука запуталась в волосах! Он почувствовал покалывание в горле, коснулся шеи и понял все!

Вас, вероятно, нисколько не удивит, дети мои, что свернутая на пятидесятиградусном морозе шея капитана так и осталась свернутой. И только следующей весной, когда снег начал таять, голова Кастаньетта вернулась в правильное положение.

А пока…

«Что ж, значит, теперь я — хочу не хочу — смотрю назад, — подумал капитан Кастаньетт. — Бедную мою голову скрутили, как пробку от бутылки… Это, конечно, некрасиво, но, как всегда, можно найти и хорошую сторону случившегося. Берегитесь те, кто захочет меня преследовать! Вам не удастся застигнуть меня врасплох! Теперь я сам, сразу же распознав ваши намерения, смогу подстроить вам ловушку!»

Он снял с мертвых казаков самые теплые вещи и надел их на себя. Когда Кастаньетт закончил переодевание, то стал выглядеть, как настоящий калмык.

У горы трупов бродили две уцелевшие лошади.

Кастаньетт решил воспользоваться одной из них как верховым животным, а вторую убил, чтобы как следует поужинать. Бедный, бедный капитан Кастаньетт! Вы видите, дети мои, до чего он дошел!

Бесстрашный воин вскочил в седло — так, как привык делать многие годы, — но, вы же понимаете, теперь лицо его (вернее, то, что от него осталось) оказалось обращенным к крупу. Поэтому ему пришлось повернуться спиной к голове лошади, ведь только так он мог скакать в нужном направлении.

Наряд, который он позаимствовал у убитых казаков, помог ему беспрепятственно проходить через все русские посты.

Когда кто-то обращался к Кастаньетту, он показывал на место, где прежде находилось ухо, и обратившийся сразу понимал, что этот бедный «калмык» глух как тетерев, а увидев то, что осталось у капитана от лица, соображал, что тот к тому еще и нем как рыба.

Приблизившись к польской границе, Кастаньетт решил зайти в попавшуюся ему на пути избу и попросить там еды. В горнице, у огня, уже сидел один казак, и перед ним на столе стоял роскошный ужин. Когда казак стал расплачиваться с хозяевами, то вместо денег достал из кармана чистейшей воды жемчужину.

«Ах, как интересно! — тотчас же подумал Кастаньетт. — Уж не из моей ли челюсти эта жемчужина? Наверное, передо мной разбойник, который обокрал меня!»

Видя, что казак собирается уже покинуть гостеприимных хозяев, капитан оставил свой ужин нетронутым и предложил грабителю отправиться в путь вместе. Тот согласился, оба вскочили на лошадей и пустились в дорогу.

«Как мне хочется убить его! — подумал Кастаньетт. — Может быть, конечно, и не он лично обворовал меня, но в любом случае он один из тех, кто нас грабил. Что ж, смерть будет первым, что он не украл, а заработал честным способом!»

Кастаньетт придержал лошадь, чтобы оказаться в трех шагах позади своего спутника, схватил топор, притороченный к седлу, и — бах! — одним ударом раскроил череп казака.

Тот упал лицом в гриву лошади, потом свалился на землю. Капитан мгновенно спешился и оказался возле него. Обыскать карманы одежды убитого оказалось минутным делом, и какова же была радость Кастаньетта, когда он обнаружил там свое почетное лицо, в котором и не хватало-то всего-навсего трех жемчужных зубов!

«Надо признать, мне дьявольски везет!» — сказал себе Кастаньетт, покрывая жаркими поцелуями свое вновь обретенное лицо. Потом он сразу же спрятал свою драгоценность в карман, стараясь не повредить ее неловким движением.

Кастаньетт оказался в Ковно одновременно с Неем. Маршал явился туда в сопровождении одних лишь своих адъютантов, но обнаружил в городе четыреста человек под началом генерала Маршана и еще три сотни немцев. Ней сразу же принял командование маленьким гарнизоном и помчался к Вильне, которую в это время атаковали казаки. Случилось так, что орудия были заклепаны, а артиллеристы бежали. В целости и сохранности оставалась только одна пушка. Ней приказал подтащить ее к городским воротам, назначил Кастаньетта канониром и устремился на поиски разбежавшихся тем временем немцев. Выяснилось, что их командир пустил себе пулю в лоб, они пришли от этого в замешательство, началось беспорядочное бегство, отчего немцев никакими усилиями не удавалось воссоединить. Что делать? Маршал подобрал чье-то ружье, превратился в простого гренадера, каким был когда-то прежде, и с тридцатью солдатами и несколькими офицерами до вечера держал оборону городских ворот Вильны, не давая туда проникнуть вражеским войскам.

Сгорая от стыда из-за того, что их победоносное продвижение было остановлено столь ничтожной по численности горсткой храбрецов, русские бросили несколько бомб в надежде поджечь город. И первая же из этих бомб угодила в нашего славного капитана. Угодила прямо ему в спину, которую он храбро подставил врагу (вы же помните, дети мои, куда теперь смотрел его единственный глаз?) Бомба застряла в спине героя, перед тем раздробив ему остававшуюся до тех пор в целости руку.

Бомба, попавшая в спину, не может не причинить ужасных страданий, поэтому Кастаньетт невольно вскрикнул. Ней, высоко оценивший мужество и героизм капитана, подошел к нему.

— Ах, мой маршал, что за несчастье, какая беда! — продолжал кричать Кастаньетт. — Я, которому всегда так везло, получил бомбу в спину, как какой-нибудь презренный трус! Нет, нет, не утешайте меня, меня нельзя утешить!

— Ошибаетесь, капитан, — спокойно отвечал маршал Ней. — Уж я-то разбираюсь в том, что такое настоящий героизм. Поверьте: нет на свете человека, который не возгордился бы, получив такое ранение!

— Нет, нет, вы говорите так, только чтобы меня утешить, мой маршал! Нет, нет, теперь я обесчещен навеки!

Призвали хирурга, но тот заявил, что извлечь из тела Кастаньетта бомбу можно только с риском для его жизни. Таким образом, наш отважный капитан вернулся во Францию на двух деревяшках вместо ног, без обеих рук, с пострадавшим в бою кожаным желудком, с вывернутой назад головой, с серебряным лицом в кармане и с бомбой в спине.

После этих последних событий Кастаньетт, который до тех пор никогда не терял доброго расположения духа, стал мрачным и угрюмым. Он не решался никуда пойти, не решался показаться на глаза людям, опасаясь, что слывет трусом. Несколько его друзей и бывших подчиненных, обеспокоенные состоянием прежде такого бравого капитана, отправились к маршалу Нею и попросили наградить его крестом за храбрость. Но печальные события 1813 года не позволили маршалу напомнить императору Наполеону I о его друге давних времен.