Я покачал головой.

Остапа понесло…

– Верю тебе, моя тигрица, – ответил мэр, взмокший от внутренней борьбы. – За ворота! Всех четверых.

Хан стал отдавать распоряжения, кто пойдет с нами, а кто останется, в итоге нас поведет на казнь только треть бойцов, а основной гарнизон остается в Колыбели.

– Какого черта?! – возмутился мэр.

– Для расстрела хватит и нескольких, – сказал Хан. – У нас задача – казнить, а не превратить в фарш. Кто-то должен работать и охранять город.

– Но там в засаде вся банда! Жена сказала, их десятки, перебьют вас как котят!

– Тем более, нет смысла тащить на убой весь город.

– Я с вами! – заявила рыжая.

Мэр посмотрел на нее как на больную.

– Милая, там же банда! Ты сбежала от них чудом, неужели не боишься, что снова схватят?!

Я усмехнулся.

Конечно, не боится. Моя банда в сто рыл вся через ее дырки прошла, она там каждый болт знает в лицо: длину, толщину, волосатость и тэдэ. Чего бояться-то?

– Ради того, чтобы увидеть, как он сдохнет, – гордо заявила рыжая, – не боюсь!

Ух, какая смелая. Хоть картину с нее пиши, валькирия во главе армии, сияющий ореол дорисовать, и чтоб волосы на ветру развевались.

Ворота поднялись, мост опустился, и нас провели над пропастью к просторному каменному берегу. Шесть стрелков, в их числе Хан, нас окружили, стоим с поднятыми руками – даже Принц! – как-никак, пленные. Но снять с нас оружие никто не решился. Дураков нет.

Принц, похоже, вообще устранился, наслаждается ситуацией, как в киношке с попкорном. Спорю, в мыслях у него такой дикий ржач, что Медный Берег накрыло бы землетрясение.

Мэр как на иголках. Поплелся-таки за своей возлюбленной, но вечно озирается в поисках бандитов, на платке сухого места не осталось. Ладно, хоть штаны сухие. Пока.

Мальчик с сундуком тоже напуган. Бедный. Неужели ему велено всюду таскать за рыжей драгоценные побрякушки, подаренные супругом?

Рыжая достала из-за спины дамский револьвер. В чей лоб нацелится, даже не сомневаюсь.

Ну вот, так и знал.

– Прежде чем ты и твои сучки сдохните, – говорит она, глядя на меня тремя глазами, своими и черным револьверным, – взгляни, тебе подарок.

Покосилась на слугу и, глядя на него строго, ткнула головой в меня.

Мальчик завозился, сундук на весу удерживает едва, замочек щелкнул, сундук, качаясь, разворачивается в его руках замочком ко мне. Мальчик держит левой, правой пытается поднять крышку, но тщетно, коленки трясутся.

Рыжая, держа меня на мушке, свободной рукой долбанула по сундуку, будто отвесила смачный подзатыльник.

Дерево при встрече с полом хрустнуло.

К моим ногам подкатилась, оставляя на плитах красные кляксы, человеческая голова.

Мулатка за моей спиной закричала в ужасе.

По отряду карателей прокатилась волна ахов, крепких словечек и зловещего шепота.

– Твою мать!

– Это же Камил…

– Камил!

– Кто его?..

Имя я услышал первый раз. Но лицо отрубленной головы знаю хорошо. А Ксара знает даже лучше.

Сын Анджея.

Смог-таки найти дорогу домой. Лучше б не нашел…

– Он про тебя мно-о-ого рассказал, – говорит рыжая довольно. – А про твою помидорную подружку с огненными глазками трындел без умолку.

«Подружка» села на колено рядом с головой Камила. Пальцы погладили срез, бриллианты на перчатках тут же обагрились, словно превратились в рубины, Ксара коснулась окровавленными пальцами языка.

– Теплая… Убили недавно.

Голос, которым она это сказала, подействовал на меня, как действует рыжая на своего слугу.

Ксара на меня посмотрела, и я чуть не умер.

На нас смотрит куча пушек, хотят казнить, а меня не колышет – знаю, перебьем всех, если захотим, как детей. Рыжая с ее смешными угрозами не идет ни в какое сравнение с этим взглядом Ксары. Вот от него действительно жутко.

Благо, перевела его на рыжую.

Толстячок глядит на отрубленную голову с ужасом, от жены шаг в сторону.

– Милая, как… это ты его?..

– Он примкнул к этой шайке! – обвиняет та гневно, тычет в нас. – Хотел открыть им ворота, но понял, что я его раскусила! Если бы я это не сделала, он бы меня…

– Ах ты… тварь!

Это Хан. Теперь его автомат смотрит дулом на рыжую. Другие пять стволов тоже повернулись на нее. По оскалу и сопению Хана видно, сдерживается с трудом, хочет всадить в рыжую всю обойму.

Рыжая вертит головой, револьвер дрожит, глаза округленные.

– Что?!

Хан перевел бешеный взгляд на мэра.

– Тебе зуд в паху совсем мозги съел, Георг! Как ты допустил такое? Как допустил, чтобы в Колыбели, городе мирных людей, убили того, кто в ней родился и вырос?! Отрезали голову как свинье!

Толстяк сделал еще шаг от жены.

Один из стрелков перевел пушку на мэра.

– Молчишь? Всегда молчишь, ей любые выходки сходят с рук. Она тебе еще и рот сиськой заткнула!

Рыжая начала пятиться.

– Да как смеете, блохи! Как смеете не подчиняться мэру!

Ее револьвер повис, но его все равно бросает от одного ополчившегося стрелка к другому.

– Тигр! Скажи этим обезьянам, чтоб повернули свои железки на этих бандитов!

– С тех пор как она появилась, – заговорил Рамиль, стражник, что встретил нас у ворот, – ты изменился, Георг. Вертит тобой как хочет, и посмотри, до чего довертела. И это ради пары дырок у нее под юбкой? Зря мы избрали тебя мэром.

– Колыбель уже не та, – сказал еще один. – После того, как исчез Анджей…

– Я уже десять раз проклял, что не пошел с ним спасать Камила. А ведь он звал!

– Мы все его предали.

– Верно, братцы. Мы же были братьями. Общиной! А теперь… из-за этой гадюки… как челядь, госпоже и господину подошвы лижем.

– Ее человеком-то не назвать, сущий дьявол! Демон!

– Молчать! – рявкнула рыжая.

Резко повернула голову к толстяку, щупальца локонов хлестнули по лицу.

– Скажи им! Ты мэр или тряпка?!

Толстяк впал в глубокую прострацию, мало чем отличается от мальчика-слуги, тот спрятался за каменюгой, слышны всхлипы.

– Дорвалась вша до власти, – сказал я. – От вседозволенности крышу снесло.

Рыжая вернула взгляд, полный ярости, мне, револьвер в пальцах окреп, смотрит на меня черной глазницей, скрежет курка.

Бах!

Пуля пролетела мимо, а револьвер из кулачка выбило, рыжая пошатнулась, едва не упала. Как и остальные, и я в том числе. Горячая ударная волна пихнула всех, народ едва удержал оружие, яростный женский рев.

Но рев едва ли можно назвать человеческим.

Ксара сидит на колене, меж ладоней – голова Камила, а ее голова запрокинута к потолку, сверкают в раскрытой пасти клыки, щеки дрожат как у рычуна, вой искажает пространство, глаза пылают двумя огненными шарами, жилы как раскаленная проволока, смотреть на нее можно лишь сощурившись.

Воздух сияет оранжевой аурой. Чувствуется кожей и костями, как звенит энергия, что исходит от демонши. Звон перерастает в гул.

Ярость!

Демонша начинает светиться изнутри, словно под кожей пустота, которую заполняет пламя, как в лампе.

Паника заставляет кого-то пригнуться, кто-то – направить пушку на Ксару, никто не знает, что происходит.

Я знаю.

Потому что знаю, какой руинный монстр зачал Ксару-демона.

Помню, как взрывались красные пауки. Насмотрелся, не забуду никогда и не спутаю ни с чем.

А ведь Ксара еще даже не взорвалась! Ее тело только готовится. Одно лишь эхо подготовки едва не сбило с ног всех, а что будет, когда энергия накопится…

Ксара сейчас рванет, и выживет разве что Принц, будет долго собирать себя по крупицам, а если Колыбель уцелеет, то ударная волна раскачает коробку на цепях так, что всех жителей внутри впечатает в стены, размолотит кусками города, как зерна жерновами.

Но Ксара взяла себя в руки.

Светится как сердце вулкана, энергия гудит, не женщина – атомная станция! Но чувствую контроль…

Ярость кипит, но через край не хлещет, Ксара не дает химии процесса уйти на глубину, где сознание уже не сможет им рулить.