На склоне шипучего водопада лежит женщина.

Без сознания.

Кожа блестящая, красная, как кожура помидора. На руках до локтей перчатки, бриллианты на них сплошным ковром, между кристаллами не просунуть даже иголку. Глянцевый лиловый плащ с изнанки – матово-черный. Сапожки до колен, из зеленой кожи с чешуйками. Одежды мало, зато всюду ремни, как паутина, крепят к телу мешочки, чехлы, ножны. Локоны как черные змеи, из вишневых губ торчат белые клыки.

Рядом сижу я.

Нагретый задницей валун когда-то был ступенью. Но протекающая мимо речушка разрыхлила шершавый язык лестницы, теперь тут шапки мхов и водорослей.

Я поднял воротник. Плащ обнимает спину и грудь, его кожа растеклась по деснам ступеней, краешек моется в брызгах у бережка.

Передо мной воткнута штыком в сырой камень винтовка «Вампир». С предохранителя снята, реактор гудит, вокруг оружия – сфера тепла, в ней греюсь. Разводить костер желания нет.

На коленях перекладина дробовика.

Кулак сжимает рукоять охотничьего ножа. Острие чертит на крошеве под сапогами каракули.

В пальцах другой руки запуталась сигарета.

Курю впервые в жизни.

Кашляю.

На плече непривычно пусто. Как и в мыслях…

От сгоревшего болота мы ушли. Я унес женщину через туннель, где отправил в нокаут сына Анджея, того уже след простыл. Крови нет, можно надеяться, что ушел сам, а не уволокла какая-нибудь тварь.

Тварь…

Вот она, лежит.

Мог оставить там, а еще лучше – бросить аллергатору, тот после пожара ослаб, охотиться не может, а мясо этой демонши было бы ему кстати.

Но я сделал, что сделал.

Зачем?

Может, пресытился тем, что вокруг все умирают. Отдохнуть от смертей…

– Рра!

Женщина вскочила.

Зашипела на меня как кошка.

Слежу краем глаза, а нож все рисует на земле бессмысленные знаки. Рука подносит к губам сигарету…

Лязг стали о ножны. Шею справа кольнул холодок, это приблизилось, но не коснулось кожи острие клинка.

Я повернул голову лениво.

На меня смотрят огненные, как у исчадия ада, глаза, там клубится лава, в этих котлах, как раскаленные пули, зрачки.

Демонша скалится, вылитая бронтера, неделю не евшая мяса.

– Ты!

Надо же. Помнит.

Клюв короткого меча у моего горла. Женщина прилагает силы вспороть, но клинок упирается во что-то непреодолимо упругое, словно его отталкивает силовое поле.

Возвращаю нож в чехол у ребер.

– Я.

Окурок улетел прочь, встаю в полный рост, дробовик повисает в кулаке. Второй кулак обхватывает рукоятку плазменной винтовки, штык вон из земли, «Вампир» ложится на плечо.

– И пушечка моя.

Тщетность в попытке убить взъярила краснокожую, та зарычала, клинок снова рванул к горлу, но вдруг упал под ноги, ладонь, выпустившая его, схватилась за корни роскошных черных волос, пальцы стиснули череп, женщина зажмурилась, стонет как от головной боли.

Хотя почему «как»?

– Брать чужое – плохо.

– Что ты со мной сделал?!

Вспыхнул белоснежный оскал, огонь глаз, свободная бриллиантовая перчатка метнулась к моей шее, пальцы окружили горло клешней, но сжать не могут. Дрожат в отчаянных потугах, согнуться, впиться. Но даже дотронуться не в силах.

Вокруг меня словно незримый кокон.

Хищница скосила взгляд на запястье руки, что пытается меня задушить, и напор ослаб. Бриллианты перчатки от горла отплывают, острые, как кинжалы, уголки глаз вянут, клыки прячутся под губы.

Женщина разглядывает запястье.

Браслет с черешнями рубинов, его кожу оплели золотые змейки нитей. В рубинах живет волшебный красный свет – энергия.

– Рабраслет, – выдохнула женщина.

Качает головой, отказываясь верить.

Развернулась, плащ хлопнул громко, сапожки помчали вниз по склону, волосы бьются как черное пламя на ветру.

Но метров через пятнадцать беглянка вскрикнула, колени ударились о плато лестничного пролета, женщина упала на бок, согнулась как младенец в утробе, перчатка схватилась за голову, другая за живот. Шипение сквозь зубы, нытье…

Спускаюсь неспешно.

Влад, тебя подменили. Где жалость?

С каждым моим шагом ее стоны тише.

– Теперь, – говорю, – ты моя. Не сможешь меня убить. Не сможешь сбежать. Как и снять браслет. А если погибну, в ту же секунду браслет убьет тебя. Раб должен умереть вместе с…

– Заткнись!

Когда я подошел, она уже смогла подняться на четвереньки. Дышит свирепо. Фиолет плаща, черные плющи волос, кристаллы перчаток и браслета, алая кожа, – все в паутине бликов.

– Знаю, что такое рабраслет…

С воплем ярости ударила рубинами о плиту, те вспыхнули кровавыми фонарями, но рассыпался гранит, а не браслет.

Краснокожая опустилась на одеяло мхов.

Не шевелится. Дыхание слабое. Кажется, опять в отключке, то ли от бессилия, то ли от безысходности.

А я перенесся на Медный Берег.

Трудно привыкнуть, что теперь делаю это сам, без Бориса.

Я возник на Берегу лицом к морю, сижу, пальцы ног в песке, колени к подбородку, их обнимают руки. Голое по пояс тело ласкает теплый бриз, на могучих волнах игра отсветов, слух отдыхает в плеске воды. И все бы хорошо, но…

Рядом сидит судьявол.

Адский бес размером с меня тоже смотрит на море, хвост волнуется, метет песок, на бровях пылают костры, глаза как два солнца, нижние и верхние кинжалы зубов точат друг друга, змей языка трется о них, купаясь в слюне.

Судьявол не прозрачный, как раньше, – настоящий, из плоти и крови. Интересно, можно ли эту кровь пустить?

– Убийца, – прошептал, глядя на море.

Я кивнул.

– Виновен по всем статьям.

И впрямь думаю так? Или оправдываться нет сил?

– Убийце место в тюрьме, – рассуждаю. – А Медный Берег разве тюрьма? Слишком уж здесь хорошо. Но ты сделаешь его адом, знаю. Хотя переплюнуть по адовости Руины – надо постараться.

Хвост оплел, как щупальце, мою поясницу.

– Убийца! – прошипело в ухо. – В тюрьму!

Горячая плеть хвоста швырнула меня в море. Пока лечу над гребнями пены, море с высоты полета приводит в восторг. Судьявол выучил-таки новое слово. Того гляди, будет с кем поговорить.

Упал не в воду, а на твердые выступы лестницы. Благо, старая, выступы раскрошились и боли не причинили.

Стряхиваю пыль с одежды, она снова на мне.

Рядом ожил фиолетовый плащ. Черный осьминог волос медленно вздымается, демонша усаживается на колени.

Сидит, огненные глаза смотрят в одну точку.

– Тебя должен был убить Гараго, – сказала подавленно.

– Гараго мертв.

Молчание.

Женщина трогает пальцами шею, там следы ядовитых дротиков из ее же арсенала. С момента, когда я ее обезвредил, прошло часа четыре.

– Меня будет искать Ян. У него много…

– Ян мертв.

Ее лицо повернулось ко мне, пальцы отвели непослушные кудри от глаз.

Смотрит на меня, но не совсем. Пытаюсь понять, что привлекло ее внимание…

Зажатый в ее перчатке булыжник хрустнул.

– Я отдала твое оружие мальчишке. Оно вновь у тебя.

Теперь смотрит мне в глаза. На губах слабый оскал, в глазницах клубится магма, зрачки словно угли.

– Ты его…

Уголок моих губ приподнялся.

Я не делал то, о чем она подумала. Но разубеждать не спешу. Не одному же мне страдать от потери…

Моя ладонь погладила «Вампира», я выключил, ремень винтовки обнял туловище наискось.

– Брать чужое плохо, Ксара… Да, твое имя он назвать успел. Не хотел давать тебя в обиду, бедный парень.

Из ее глаз пыхнули два огненных облачка, будто циркач брызнул на факел горючим, и веки опустились. Она склонила голову, кулаки сжались.

– Он же был ни при чем…

Мой сапог пихнул ее в плечо, она упала на спину. Ей в лоб уставился черный глаз дробовика.

– Борис тоже был ни при чем. Это ведь у меня, не у него, кое-кто спер вещи, да еще приговорил их хозяина к смерти. Это ведь мне, не ему, пришлось тащиться на гребаное болото за тобой, чтобы вернуть вещи. Но друг не хотел давать меня в обиду…