Потом была радиосвязь, и Василий узнал, что даже на Лыпье лед еще не установился, а по Вишере идет шуга, есть открытая вода.

— Не погибнут, — добавил тогда Никифоров, будто предчувствуя свой трагический исход с этих берегов.

Дом у Павла Терентьевича большой, с горницей, похожей на зал. А рядом другой — из свежего бруса, с деревянной резьбой, мезонином и балкончиком. Настоящий теремок. На стене — ковер, оленьи рожки, подзорная труба.

Историю про казака и его детей он, к сожалению, не помнил — много чего в жизни было.

Он показал мне в сторону Южной Юбрышки — горы, гольцы которой почти постоянно в это время года находятся в облаках. Там, говорит, осталась «французская» штольня, а рядом аккуратно сложены чушки неиспользованной руды.

Приехал как-то секретарь областного комитета партии на Шудью, машина забуксовала. Вылез он из нее и говорит: «Ну, где тут у вас голубой мрамор?» — «А вы буксуете в нем», — с усмешкой ответили рабочие. Монолитные залежи находятся на глубине девяти метров.

Очень похоже на российскую жизнь, по кардан засевшую в золотую грязь.

Ах этот затяжной велсовский дождь, эти бесконечные тучи, которые гоняются ветрами туда-сюда между Берёзовским и Тулымским хребтами. Мой друг Валера и его сын Антон, которые двигались в нашу сторону с той стороны хребта, появились только на пятый день, по причине непредвиденных обстоятельств: Большая Мойва, по которой они должны были плыть, оголила свои валуны — снежной воды не хватило. Поэтому пришлось продираться сквозь тайгу. Добрались до нас, до печки, до бани — и жизнь показалась сладкой, как малина на берегах Велса.

В последний день мы все спустились в пещеру, которая тоже сначала дырой показалась. А когда вернулись, вспомнили, откуда появились на свет. Вспомнили — и пошли на север.

Прошло тридцать лет с того времени, как Валера появился здесь первый раз, шестнадцатилетним школьником. Сейчас он стоял в зарослях высокой травы, пахучих, медовых, снежных метелок бражника, фиолетовой красоты ядовитого аконита, папоротника, похожего на зеленые скелеты каких-то морских обитателей пермского периода.

Прадед моего школьного друга Валеры жил в деревне Южаниново, что выше Красновишерска по реке на пятнадцать километров. Все его предки обитали там, и все были Южаниновы, и вели свой род от первых русских переселенцев, свободолюбивых первопроходцев, уходивших на восток от средневековой элиты — князей и других кровососов. Отчаянные это были люди, первопроходцы, создавшие самое большое в мире государство в погоне за личной свободой.

В сентябре, когда заканчивались сельхозработы, этот прадед, Семён Архипович, поднимался на шестах вверх по Вишере, на сто пятьдесят километров севернее, где на хуторе Лыпья у него стояло зимовье. Брал с собой двух взрослых односельчан и двух подростков. Шли на черных и узких лодках вдоль берега, где течение потише, отталкиваясь от галечного дна длинными шестами. Подростки отгоняли лодку обратно по еще не замерзшей реке с двумя бочками кедровых орехов по сто килограммов, которые успевали налущить за несколько дней.

Зимой они добывали в тайге пушнину — белку, соболя, куницу. Порох берегли, используя силки и капканы. Иногда заваливали одного-двух лосей. Это в двадцатых-тридцатых годах прошлого века, когда охота на сохатого уже была ограничена. С собой охотники брали соль, крупы, муку. Перед дорогой Семён Архипович покупал фунт сахара, половину оставлял дома, а когда возвращался, привозил с собой еще кусочек — для детей, которых было семеро.

Впроголодь жили на зимовье. Возвращались на плотах весной, после того как сходил лед на реке. Старались прибыть в село ночью, привязав подсоленное мясо к бревнам снизу, под водой, чтобы никто не увидел, перетаскивали домой тайно. Потому что соседи могли заложить властям. Надо думать, развал империи первопроходцев начался с распада общества. А вот в других деревнях — Говорливой, Горевой — не закладывали. И может быть, поэтому сама Россия еще стоит.

Валера Южанинов стоял на том самом месте, где когда-то было зимовье его прадеда, Семёна Архиповича, на хуторе Лыпья, где речка с одноименным названием впадает в Вишеру. Он — поджарый, спортивный, но уже седой, бородатый — стоял и смотрел на Тулымский хребет, из-за которого поднималось июльское солнце, на самую высокую точку Прикамья, вспоминал свой первый приезд сюда. Его широко расставленные зеленые глаза хранили всё.

Этот хребет невозможно заснять одним кадром, поэтому мой одноклассник Валера фотографировал его кусками, а потом склеивал черно-белые фотографии в панорамы. Отец Валеры, Пётр Максимович, внук Семёна Архиповича, инженер по профессии, умный, начитанный человек, продвинутый, как сказали бы сейчас, повез своего сына на север специально — по дороге предков-первопроходцев. Петр Максимович с братом и детьми поднимались на двух лодках, с моторами, удочками, коробкой румынского вина «Хемус» и шубным одеялом из овчины. Это было первое поколение интеллигентов в роду первопроходцев и охотников.

Валера окончил школу всего с двумя четверками и слыл среди ровесников примером сдержанности и целеустремленности. Был спортсменом, поклонником точных наук и победителем всевозможных олимпиад. Он написал мне на фронтисписе учебника химии стихотворение Генриха Гейне, по памяти — в оригинале, конечно, не в переводе, а однажды целую ночь, гуляя по белым, по летним улицам города, пересказывал мне новеллы французского летчика Антуана де Сент-Экзюпери, которого я тогда еще не читал. Помните «Маленького принца»? «„Куда вы посоветуете мне отправиться?“ — спросил он географа…» Химико-технологический факультет политехнического института, куда Валера отправился, он окончил с красным дипломом, без единой четверки за пять лет учебы. И в короткий срок сделал карьеру на производстве. Чтобы потом в одночасье бросить все и уйти работать капитаном яхты.

Мы наняли лодку и пошли вверх по реке на моторе — я, мой сын, жена, Валера Южанинов и Антон. Выше поселка Велс расстояние меряют не километрами, а поворотами, плесами и перекатами, на которых мы прыгали за борт и тащили лодку руками, шебурша деревянным днищем по цветному галечному дну реки. Сорвали пять шпонок. Мы поднимались по чистой воде — прозрачной дорогой предков — к таежному хутору Лыпья, где еще до недавнего времени жила с мужем Агафоном и отцом Пантелеем известная охотница баба Сима — Серафима Собянина, та самая, про которую говорили, что это она посадила чернику на Чувале. Выше Лыпьи лодочник подниматься вообще отказался — там камни в воду великаны набросали. На тропе, что вела туда, к тысячелетнему шуму вишерских порогов, то и дело попадались свежие медвежьи следы, взлетали рябчики и кедровки. Да, урожай шишек нынче хороший.

Кровь первопроходцев взяла верх: Валера начал гонять на горных лыжах и яхтах, подниматься в горы Кавказа, Камчатки, Урала.

Было дело, перегонял «однотонник» — яхту самого крупного речного класса в России — по Каме, Волге, Волго-Донскому каналу, Азовскому морю и Днепру до Киева. Экипаж, членом которого был тогда тринадцатилетний Антон, миновал двадцать три шлюза, прошел две тысячи пятьсот километров. Ночью на Куйбышевском водохранилище началась гроза, волны перекатывались по палубе, вокруг сплошная темень. Стало ясно: чтобы выжить, необходимо спрятаться в какую-нибудь бухту. В кратком свете молнии увидели: яхта двигается к берегу, который ощетинился железобетонными «ежами». И снова темень, впереди — крушение. Максимальная собранность, напряженность, ожидание — жизни или смерти… Опять вспышка молнии, резкая смена курса — и яхта прошла в бухту уже в полной темноте.

В тишине благодарил Валера Николая Угодника, покровителя путешественников.

Его предки по бабушке, отцовской матери, были из тех самых чердынских ямщиков, что гоняли зимние обозы до Печоры. Извоз держали. Особенно прославились и запомнились трое бабушкиных братьев-погодков, про которых в семье сохранились залихватские легенды. Будто ходили они покупать самогон — и разбивали трехлитровую бутыль о порог хозяина, если не горел, или выпивали «четверть» на троих, а потом отправлялись на гулянку. Дед рассказывал Валере, как пацаном ездил в санях до Печоры, куда они возили порох, соль и муку, а обратно доставляли пушнину и красную рыбу.