Через три года после убийства, в восемьдесят шестом, начальника караула и его помощника нашли. Один уже работал агрономом. Оба получили максимальные сроки лишения свободы. Подсудимые утверждали, что не могли привести Алексеева в сознание. Но на вопрос, билось ли сердце в момент расчленения тела, скелет ничего не ответил.

Молчало звездное небо над Байконуром. Сквозило «ветром с Альдебарана». Рядовой Алексеев, что родом из небольшого чувашского села, завещал свою жизнь научно-исследовательскому институту, где изучаются не кости, а природа скотства того самого мыслящего существа, которое сегодня визжит, но рвется в божественный космос.

В 1993 году у Саши Гурьянова умер отец. На похороны приехал сын Алёша, прослуживший к этому времени полгода срочной в элитной дивизии МВД имени Дзержинского под Москвой. Вскоре после его отъезда раздался звонок: сын сбежал из армии. Было это 5 октября. А затем Алёша появился в Перми. И рассказал, что произошло. Когда он вернулся в дивизию, «старики» заявили: мы тут Белый дом защищали, пока ты отдыхал. Короче, гони семьдесят «кусков», а не то плохо будет. Защитники демократии, бля, кошкодавы…

Когда Алёша пришел к военкому одного из районов Перми, тот сказал ему: «Дорогой мой, бегай, бегай, дорогой мой, пока срок не пришел, а придет — мы тебя уволим».

Приказ об увольнении пришел через год.

Сегодня сын работает диспетчером на железной дороге. Следит за тем, как идут поезда с запада на восток и с востока на запад. А майор запаса Гурьянов думает по ночам об ответственности человека в мире, где сдавливающая барабанные перепонки мощь способна уничтожить миллионы людей. Миллионы. Что там один человек! А ведь каждый из нас — один, одиночка.

Знатоки военных тайн прошлого рассказывали мне, что на командном пункте боевых ракет в одной африканской стране было две кнопки, за которыми сидели два оператора — для подстраховки «от дурака». Потом какая-то умная негритянская голова додумалась, что если встать посредине, то двумя палками можно одновременно дотянуться до обеих кнопок — и взорвать мир! Какая мысль… Кнопки срочно отменили и создали другую систему. А наши утверждают, что там живут дикари, которые разрубают своих жертв топорами. Ну, это слишком. Да еще добавляют про человеческие головы, хранящиеся в холодильниках у местных президентов-людоедов.

Майор запаса смеется надо мной: нет, говорит он, ракетной точки, нет закрытого центра новой космической цивилизации. Ничего больше нет. Я все придумал.

А вы говорите, откуда появились в российских городах банды и бригады головорезов. От верблюда. От верблюжьей колючки. Они вышли из желтых степей нашего научно-фантастического прошлого. С топором в руке.

Вспомнил, на кого похож ракетчик, рассказавший мне про убийство на Байконуре: он оказался похожим на того, которого я сегодня утром в зеркале разглядывал. А редактор все спрашивает, где я нахожу своих героев. Где-где — в Караганде.

Когда я начал писать об Инспекторе, заметил, что компьютер незнаком со словом «подельник», что понятно: это не наша машина.

Инспектор с трудом рассекал сумеречную зимнюю тайгу, будто сохатый. Тяжело двигаться по снежной целине. Одна надежда: через полчаса он должен был выйти на лыжню. Точнее, рассчитывал, что так будет. Сегодня ему приходилось торопиться. Чтоб не замерзнуть на жестком и жестоком снегу. Он знал, что скоро уже не сможет идти так, но пока может, надо так.

Он вспомнил слова Светланы: «За глаза Серого Волка называют то Козлом, то Красной Шапочкой. Все намекают на какую-то ориентацию. Но Волк этого не знает». Да, Гаевская скажет — не пожалеет. Раздвоенный язык у бабы, как у змеи.

Человек по прозвищу Инспектор двигался к Мойвинскому кордону, до которого оставался день пути. Ему надо было успеть вовремя, чтобы устроить таежную разборку там, в шести километрах от дома. И зайти по дороге к одному старику.

Инспектор своего жилья не имел. Десять лет назад он оставил квартиру жене и детям, а сам уехал в Сибирь, где начал зарабатывать хорошие деньги. Он посылал деньги семье, пока сыновья не стали совершеннолетними. И ушел в тайгу. Водку не пил, не курил и всех, от бомжей-алкоголиков до бизнесменов, очаровывал, вовсе не желая того, невозмутимым достоинством свободного человека.

Одно время работал водителем автобуса в городе Печоры, что в Коми АССР. И вот как-то в салон вошел древний старик — очень древний. Было видно: явно нездешний. И не только не из этих мест — вообще из другого времени: седые длинные волосы, космы висят, борода, белая полотняная рубаха. «Мужчина, у вас проездной?» — спросила кондукторша. Старик показал на свои седые волосы. «Ну и что! — воскликнула женщина. — У меня и не такие белые платят!» Дурная баба. Старик достал потертый кожаный кошелек. «Сынок, — спросил он шофера, — а как мне попасть в Псково-Печерский монастырь?» И пассажиры, и водитель сначала посмотрели недоуменно на него, а потом друг на друга. Пока один не сообразил, в чем тут дело. «Э-э-э! Да ты, старик, немного ошибся — примерно на две тысячи километров! Монастырь называется так, а сам находится во Пскове».

Старик, сокрушенный ударом, тихонечко вернулся по ступенькам на дорогу. И автобус пошел дальше. Инспектор разглядел в зеркало заднего обзора, как странник с низко опущенной белой головой стал на колени у обочины. И стоял так, пока водитель мог видеть его, человека, заблудившегося во времени и пространстве.

Инспектор понял, что промахнулся километра на три, чего с ним вообще не случалось. Бывало, он ошибался, но старался делать это редко, совершенствовался. Когда-то он учился на строителя, и учащиеся, мальчики и девочки, будущие каменщики и штукатуры, давали торжественную клятву: «Беречь честь учебного заведения как свою честь!» И берегли потом — только сетки кроватей скрипели. Тогда он согласился жениться, о чем сильно жалел потом. Жалостливый был парнишка.

Основа основ — это правильная стойка, говорили преподаватели о дисциплине. И путали недоразвитость своих подопечных с юностью.

А после училища, в армии, так было: он пытал судьбу — и она его не щадила. Пока он не понял, что большую часть времени человек должен проводить в одиночестве, точнее, в уединении, чтобы при встрече с другими людьми выглядеть достойно. В слове «одиночество» мало воли, собственной значимости. Уединение — настоящее слово. Уединение включает в человеке механизм самосовершенствования — в сильном человеке. А слабый способен только на одиночество.

Теперь — всё: отца похоронил, детей вырастил, с женой развелся, квартиру оставил. «Больше я никому ничего не должен», — сказал он, собирая большой походный рюкзак.

В училище преподаватели разрешали ему во время занятий ходить вдоль стены, когда все сидели за столами: столько в парне было энергии, что он не в состоянии был остановиться хотя бы на мгновение, будто вечный двигатель.

Инспектор сделал шаг — и всё. Это случилось с ним первый раз в жизни. Он потерял сознание, но, похоже, скоро очнулся: у самых глаз лежали кусочки взломанного наста, будто большая друза аметиста. Говорят, такое случается от переутомления.

«Никогда не знаешь, что будет через мгновение, — вспомнил он слова своего друга Олега Чернышова, — поэтому передвигаться по дороге надо со скоростью своего ангела-хранителя». Вспомнил, значит, голова в порядке.

Этот же Олег рассказывал, как поймал тайменя у Говорливого Камня. Тогда он стоял на стволе поваленного в реку дерева. И когда подтаскивал рыбу — потерял равновесие и упал в воду, в сторону берега, и повис на леске, которая петлей стянулась на запястье. Таймень, конечно, воспользовался моментом и решил, что пора уходить, поэтому начал вытаскивать Чернышова из воды. Пока не перерезал руку до кости. Хорошо, в это время вверх поднимались рыбаки на моторке — спасли его от потери крови. Они вытащили его и вытащили тайменя, которого Олег отдал мужикам, чтобы хорошенько поджарили.