— Все будет хорошо?

— Не знаю, Элис. Не уверен.

Я выдохнула. Насколько ж все дерьмово? Время постепенно ползло к назначенному, стрелка на часах подбиралась к половине двенадцатого. В десять вечера мы закрылись. Потом, накинув капюшон, двинулись к метро.

Лондон спешил. Люди на улице толкались, недовольно ворчали друг на друга и на нас. Спешили по последним делам. Домой. На отдых. Может быть, на самолёт или поезд. Каждый жил своей жизнью. И когда я продиралась сквозь толпу, что бы запихать свое бренное тело в вагон поезда, я остро ощущала это. Маленькая песчинка в огромном море. Взгляд нервно и отрешённо бегал по лицам, объявлениям рекламы. Люди в шарфах, пальто. Люди в куртках. Молодые и старые, девушки и мужчины. У каждого своя дорога. Каждый идет по ней. Кто-то осторожно, а кто то несется, ничего не видя перед собой. Одним везет, другим нет. И как же странен мир. Вот я — еду на стычку с нацистами, а вот рядом женщина, которая играется с ребенком, пожилой мужчина, читающий газету. И они не знают. И не узнают, что сегодня кто-то умрет. И так каждый день, каждое мгновение кто-то рождается и умирает, а люди живут своей жизнью, не оглядываясь на этот безумный мир, который так пьян и молод. И которому совершенно на нас плевать.

Я горько усмехнулась. Как же это… красиво и печально одновременно.

Далее были улицы, фонари и холодный, но слабый ветер. Теплая рука Питера, сжимающая мою. Мы шли и к нам присоединялись другие. Кто-то нагонял сзади, другие выходили из небольших улочек. Блестели массивные цепи в свете фонарей, намотанные на кулак или просто крепко сжатые в руке. Некоторые шли с арматурой. У других руки в кармане — наверное с собой холодное. Я постоянно вертела головой, угадывая знакомые лица, но многих не знала. Пит шел смотря прямо, часто сглатывал и был напряжен до предела.

— Это должно было случится, — внезапно подал голос он, — Если вдруг ты будешь думать, что эта хрень из-за того, что ты размозжила голову одному из этих отморозков. Усекла?

— Даже и не думала, — я усмехнулась, ежась, — Все путем, да?

— Ага.

— Пит… Знаешь, — я задумчиво смотрела вперед, — Если ты сегодня сдохнешь, я привяжу тебя к себе на изнанке и ты будешь обречен таскаться со мной до конца моих дней.

— То же самое могу сказать про тебя, — панк ухмыльнулся, — Пообещай, что не умрешь.

— Заметано.

Я в очередной раз оглянулась — сзади собралась приличная толпа, человек минимум в 50. Стенка на стенку — самое страшное, что может случится в твоей жизни. Пока ты бьешь одного, другой запросто может навалится сзади. Площадь была близко и чем ближе мы подходили. тем сильнее меня трясло. В груди все сжималось, я сжимала в кармане нож, постоянно проверяла те, что были закреплены на икрах и лезвия прятались под туго завязанными гринами. Торчала только плоская рукоять — три движения. Выхватил, резко разогнулся, полоснул.

Потом я поймала себя на мысли, что мне страшно. Отчасти и умереть самой — мне нравилась моя жизнь и я не хотела, что бы она обрывалась. Рядом друзья, все надежно, я крепко стою на ногах и вряд ли какой-то ветер сможет сбить меня с курса, которым я иду. Но прямо сейчас, в это мгновение я возможно шла на настоящую смерть. Я не бессмертна, меня вполне можно убить — магии не хватит, что бы заживить проломленный череп, она не спасет от пули в лоб или же самое сердце. Да, она определенно дарила ощущения некой надежности, но когда дело доходило до серьезных рисков — от нее в защите было мало толку. Только атака. И я быа хороша в том, что бы использовать магию во вред другим — у меня был большой опыт. Ооочень большой опыт. Сколько раз я помогала себе в драках магией? Сколько раз эта дама помогала мне убить противника, когда тело уже выдохлось? Да, у всего есть свой предел и иногда это жестко подставляло, но не сейчас.

Когда я зла, в гневе — я ничего не вижу перед собой. В голове нет иного желания, кроме как причинить кому-то боль. Зверь рычит, скалиться, сверкает желтыми глазами и тяжело дышит. Он всегда представлялся мне драконом — таким большим, с темной чешуей и глазами, отливающим раскаленным золотом. И вот когда он срывается, летит вперед, то готов порвать каждого, кто стоит у меня на пути. Он даже порой затмевал мое сознание своим и я с трудом вспоминала, что творила. И вот сейчас — он медленно выступал из тьмы, раскрывая пасть, полную клыков и готовился атаковать.

Я стояла в первых рядах толпы рядом с Питером. В руках парня была тяжелая цепь, которой он нервно поигрывал, буравя собравшихся напротив. Другой рукой он сжимал мою ладонь, наши пальцы переплетались и мне было немного больно, но ощущение того, что он рядом придавало уверенности.

"Я буду жить. Не они. Я".

Очередные поиски знакомых лиц результата не принесли, а напряжение нарастало. Обе стороны чего-то ждали и наконец кто-то закричал. Рука Питера выскальзывает из моей, я на автомате пытаюсь поймать ее, но не выходит и начинаю бежать вместе со всеми.

На секунду мне показалось, что я бегу по плохо стриженному газону, а позади серый дом. Мимо проносятся яблони, которым пытаются придать ухоженный вид. И я чувствую свободу. Чувствую, как меня отпускает какой-то груз, как становится легко и просто. И забор все ближе. Ночная прохлада, сырость от недавно прошедшего дождя.

Жаба Молли, оставшаяся спать за своим столом проснеться не скоро, а затем получит выговор и еле-еле уговорит директора не увольнять ее. Директор будет почему-то ужасно нервничать из-за побега двух простых детей, кому-то звонить, оправдываться, вытирая пот со лба сложенным носовым платком. Он не заявит в полицию, двух детей не будут искать. Он сделает так, что бы по документам их даже никогда не было в его приюте. Лишь после этого директор спокойно выдохнет и постарается забыть это как страшный сон…

Это длится всего мгновение, а потом я чуть вырываюсь вперёд толпы, отталкиваю от себя худощавого парня и пока он еще не твердо стоит на ногах, пинаю его четко в колено. Оно неестественно выгибается в обратную сторону и лицо нациста искажается в крики боли. Затылок начинает ныть, предвещая об настигающей меня опасности — разворачиваюсь, занося руку для удара, но ее ловят, выкручивают и ловлю небольшое перо под ребра. Ножичек почти перочинный, сантиметров 10, плоский и остро наточенный. Глаза выкатываются из орбит, пускаю магию на регенерацию и бью свободной рукой по яйцам. Теперь уже у парня лицо похоже на рыбу и он сгибается. Добиваю коленом в нос, он падает, корчится. Нож в руку — лезвие в его шею. Вскидываю голову, отталкиваю какого-то парня от Джессики, чуть не получив ее битой по башне. У девушки кровь заливает лицо, она тяжело и остервенело дышит. Метрах в 5 слышаться всплески магии — там Питер. Похоже, предпочел запихать всю пощь что у него есть в цепь и кулаки.

Лица, кровь, кровь на лицах. Боль — моя и чужая, магия. Все это со временем смешалось в одну сплошную кашу, где сложно было разобрать что-то. Своих я отличала только потому, что большинство были одеты ярко, в отличии от тех же нацов. Я запыхалась, в попытках либо защитить свою тушку, либо нанести увечья кому-то. Иногда времени между своими стычками хватало, что бы помочь кому-то. Я успела заметить, как Марго швырнула сгусток энергии огромной силы в парня, что бежал на меня с битой — на нее даже страшно было смотреть. Подруга распалилась и я поняла, что ошибалась: она не владела магией слабо, просто не было повода либо пробудить основную часть, либо же показать истинную силу. Меня хватило только на благодарный кивок, в этот же момент, я вспарывала глотку своему сопернику. Через десять минут с начала драки я плюнула, сбив все костяшки в кровь, выхватила пару ножей и билась с их помощью.

Ярость закрывала пеленой глаза, довольный дверь рвал и метал внутри, а я выпускала это снаружи, иногда охая от боли ударов, но не позволяя себе замешкаться ни на секунду — это вполне могло стоить и жизни. Сколько я получила ударов? Сколько просто царапин, глубоких полосок или вообще ножевых я отхватила? Магия иссякала, меня не хватало на то, что бы поддерживать ее и одновременно давать кому-то отпор. Понимая, что начинаю сдыхать физически, я начала искать глазами Питера, но парня нигде не было видно, магический фон слился в одно и ощутить именно его энергию не получалось. Прикрывая спины друг друга, вполне могли бы более или менее восстановиться, что бы продолжать в том же духи, что и начинали.