Левиафан уже не плыл по воздуху. Он свисал вниз, держась зубами за камеру. Антигравитационные лучи все еще не давали ему упасть, но за счет того, что тащили расширительную камеру вверх.

Чудовищу, несомненно, было не по себе. Естественно. Водный зверь впервые в жизни почувствовал тяжесть своего тела. Зубами! Его желтые глаза бешено вращались, кончик хвоста чуть подергивался, но он держался…

— Отпусти! — крикнул Светц. — Отпусти, слышишь… чудище!

Зубы Левиафана со скрежетом соскользнули с прозрачной обшивки, и он полетел вниз.

Светц опоздал на долю секунды. Когда он отключил антигравитацию, по камере снова поплыл запах горелого масла. На пульте управления загорелись и стали поочередно гаснуть красные огоньки.

Левиафан рухнул в воду с громоподобным грохотом. Его длинное гибкое тело перевернулось на спину, всплыло на поверхность и замерло, как мертвое. Затем хвост зашевелился, и Светц понял, что Левиафан жив.

— Я мог бы тебя прикончить, — сказал ему Светц. — Навести на тебя бластеры и ждать, пока ты не сдохнешь. Времени достаточно.

На поиски кашалота осталось десять минут. Этого не хватит. Даже близко не хватит, но если употребить эти десять минут с пользой…

Морской змей взмахнул хвостом и поплыл прочь. Оглянулся на Светца, в ярости широко раскрыл пасть и пустился в бегство.

— Минутку, — хрипло произнес Светц. — Одну минутку, раздери твою науку!

И он навел бластеры на цель.

Тяготение в камере расширения вело себя странно. Когда камера двигалась во времени, «низ» означал любое направление от центра камеры. Светц распластался на изогнутой стене. Он с трудом дождался окончания путешествия.

Морская болезнь — ничто по сравнению с тошнотой, которую вызывает перемещение во времени.

Невесомость, после обычное тяготение. Светц, пошатываясь, двинулся к двери.

Ра Чен и помог ему выйти.

— Поймал?

— Левиафана? Нет, сэр. — Светц смотрел мимо шефа. — Где большая камера расширения?

— Мы возвращаем ее назад постепенно, чтобы минимизировать побочные гравитационные эффекты. Но если ты не сумел поймать кита…

— Я сказал, что не сумел поймать Левиафана.

— Так кого же ты поймал? — рявкнул Ра Чен.

Он помолчал и спросил:

— Ты его не нашел?

Помолчал еще и спросил:

— Ты убил его? Зачем, Светц? Просто со зла?

— Нет, сэр. Это был самый разумный поступок, какой я совершил за все время путешествия.

— Но почему? Ладно, не важно, Светц. Вот и большая камера.

В приемной полости машины времени начала сгущаться серо-голубая тень.

— Кажется, там что-то есть. Эй вы, идиоты, направьте в камеру антигравитационный луч! Хотите, чтобы зверя раздавило?

Из тени проступила камера. Ра Чен взмахнул рукой, подавая сигнал. Дверь открылась.

В камере висело что-то исполинское[103]. Оно было похоже на разъяренную белую гору и глядело на своих похитителей единственным маленьким и злым глазом. Оно пыталось добраться до Ра Чена, но не умело плавать по воздуху.

На месте второго глаза зияла разодранная пустая глазница. Один из плавников был рассечен. Громадная млечнобелая спина была усеяна рубцами и вздутыми шрамами и целым лесом сломанного дерева и железа. За обломанными гарпунами волочились лини. Высоко на боку, притянутый к киту оборванными и спутанными линями, висел труп одноногого бородатого моряка.

— Не скажешь, что зверь в идеальном состоянии, — заметил Ра Чен.

— Осторожно, сэр! Это убийца. Я не успел даже навести на него бластеры, как он протаранил и потопил корабль.

— Удивительно, что ты вообще успел его найти. Тебе поразительно везет, Светц! Может, я чего-то не понимаю?

— Дело не в везении, сэр. Я принял самое разумное решение за все путешествие.

— Ты уже говорил это раньше. Ты убил Левиафана.

— Морской змей уплывал, — заторопился Светц. — Я хотел его убить, но понимал, что времени не осталось. Я уже собирался возвращаться, но тут змей оглянулся и оскалил зубы. Такие зубы бывают только у хищников. Они предназначены исключительно для убийства, сэр. Я должен был заметить это раньше. Ясно, что хищник такого размера мог питаться только одним видом животных.

— Понятно… Блестяще, Светц!

— Были и дополнительные свидетельства. В ходе исследований мы не встретили никаких упоминаний о гигантских морских змеях. И во время масштабных геологических экспедиций первого века постатомной эры также ничего не было обнаружено. Почему?

— Потому что морские змеи тихо вымерли двумя столетиями ранее, когда китобои истребили кашалотов. Им было нечего есть!

Светц покраснел.

— Точно. Левиафан уплывал, я навел на него бластеры и держал его в прицеле, пока ИНД не показал, что он мертв. Я рассудил, что если там охотился Левиафан, где-то поблизости должны были находиться и кашалоты.

— И нервные импульсы Левиафана маскировали их сигналы.

— Вот именно! Как только он испустил дух, ИНД засек другой сигнал. Я последовал за ним к источнику…

Светц кивнул на кашалота. Кита извлекали из расширительной камеры.

— То есть к нему.

Несколько дней спустя двое мужчин снова стояли у толстой стеклянной стены.

— Мы взяли у кашалота образцы для клонирования и отдали его в виварий Генерального секретаря, — сказал Ра Чен. — Жаль, что тебе пришлось довольствоваться альбиносом.

Он отмахнулся от протестов Светца.

— Знаю, знаю, времени было мало.

Одноглазый кит смотрел на них из-за стекла сквозь мутную морскую воду. Хирурги извлекли из его тела гарпуны, но шрамы на спине и боках остались. Светц глядел на него с изумлением и трепетом. Сколько лет этот зверь воевал с человеком? Века? Как долго живут кашалоты?

Ра Чен понизил голос:

— Нам всем достанется, если Генеральный секретарь узнает, что когда-то существовало животное побольше размерами, чем кашалот. Ты это понимаешь, не правда ли, Светц?

— Да, сэр.

— Очень хорошо.

Ра Чен перевел взгляд на другую стеклянную стену. За ней бесновался огнедышащий ядозуб. А дальше — конь. Он встретил взгляд Ра Чена, подняв витой и страшный рог во лбу.

— Всякий раз мы находим что-то неожиданное, — сказал Ра Чен. — По временам мне кажется…

«Неожиданное? Если бы ты внимательней относился к исследовательской работе…» — подумал Светц.

— Ты знаешь, что до первого века постатомной эры мы не имели никакого представления о путешествиях во времени? Их придумал один писатель. Но до четвертого века постатомной эры машина времени оставалась чистейшей фантазией. Эта концепция противоречила всему, что ученые считали тогда законами природы, нарушала логику, принципы сохранения материи и энергии, действия и противодействия. Она отрицала любой закон движения, где время являлось частью уравнения, включая теорию относительности.

Ра Чен помолчал.

— Всякий раз, когда мы запускаем камеру расширения в прошлое, за границы четвертого века, мне кажется, что она отправляется в какой-то фантастический мир. Вот почему ты встречаешь гигантских морских змеев и огнедышащих…

— Ерунда, — сказал Светц.

Он боялся шефа, что тут спорить, но всему есть предел.

— Правильно, — быстро и чуть ли не с облегчением отозвался Ра Чен. — Возьми месячный отпуск, Светц, а потом — за работу. Генеральный секретарь хочет получить птицу.

— Птицу? — улыбнулся Светц. Это звучало достаточно безобидно. — Ему опять попалась детская книжка с картинками?

— Верно. Слыхал о птице Рух?[104]

О «морских змеях» разговоры идут уже несколько столетий и до сих пор наука ничего не может сказать об этом и не сможет до тех пор, пока не поместит живую или мертвую морскую змею в аквариуме или в зоологическом музее. Пока же приходится довольствоваться спорными свидетельствами «очевидцев».