– Вот прикажу некоторым языки отрубить, чтобы лишнего не болтали!

– Не серчай, брат. Молва всегда впереди дел идет.

Голосок Эфанды сделался еще слаще, заставив Олега взглянуть на нее с подозрительным прищуром.

– Ты чего пришла? – спросил он резко. – Если есть что сказать, говори. Некогда мне.

Сестра заморгала часто, придав лицу умильно-благостное выражение, и начала намеками подводить брата к мысли, что ему-де лучше будет Киевом править, а она, Эфанда, останется с Игорем за Новгородом присматривать. Нужны ей для этого грамота княжеская и печать, а уж порядок она в городе обеспечит, пусть Олег не сомневается.

Он слушал ее, слушал, а потом произнес вкрадчиво:

– Я вижу, сестра, ты наш уговор помаленьку забывать начала. Так я тебе напомню. Покуда я жив, о престоле не мечтай и даже не заикайся. Учти, я этого не потерплю. Не приходи ко мне больше с такими просьбами, не то пожалеешь.

Маленький Игорь, услышав грозный тон, сморщился и на всякий случай заплакал. Олег его успокаивать не стал, смотрел холодным взглядом и ждал, когда сестра уйдет. В этот момент она осознала, насколько сильно и необратимо изменился ее младший брат. Он был преисполнен власти и ни с кем не собирался делить ее. Пытаться переубедить его было все равно что надеяться договориться с волком.

Подхватив сына, Эфанда поспешила покинуть покои.

Лето разгоралось быстро, как правильно сложенный костер. С каждым днем становилось все жарче, все зеленее. Закаты подолгу пламенели на небосклоне, сопротивляясь ночному мраку. Утренние зори вспыхивали рано, торопясь возвестить о новом восхождении солнца.

Войско было готово к походу. Ремонт детинца закончился. Старые колодцы были очищены, а новые вырыты. Запасов пищи хватало, чтобы выдержать несколько месяцев осады. Охранять Новгород оставалось две тысячи воинов, имевших опыт в защите крепостей. И все же смутная тревога грызла сердце Олега, не позволяя ему с легким сердцем устремиться к намеченной цели.

Воеводы, видя его нерешительность, начали роптать. Уже не один и не два взяли на себя смелость указать князю на недопустимость промедления. Поход следовало закончить до наступления зимы, которая не только затрудняла дальние походы, но и делала их невозможными. Метели, глубокий снег и голод губили войска и поболее новгородских. Олег вел к Днепру двадцатитысячную рать, а такая уйма народу не могла обойтись без тяжелогруженых обозов, провианта, фуража, осадных орудий и табуна сменных лошадей. Увязни все это в осенней распутице или в зимних снегах, и всем завоеваниям конец. Дружины разбредутся во все стороны, ища себе приют и пропитание, и много сил и времени уйдет на наведение порядка.

Олег понимал все это и не наказывал приближенных за упреки, но продолжал сидеть в Новгороде. Он не знал, как поступить с сестрой. Заключать ее в темницу не хотелось, высылать в глушь тоже. В их жилах текла одна кровь, и Олег не забыл своих детских забав с Эфандой. Понять всю глубину его чувств способен лишь тот мужчина, у которого в детстве была старшая, почти взрослая и очень красивая сестра. Их связывали не только воспоминания, но и любовь, принимавшая подчас довольно странные формы.

А вот доверия к сестре у Олега не было. Он почти не сомневался, что в его отсутствие она спутается с кем-нибудь из местной знати, поддастся уговорам и решится возвести Игоря на престол. В этом начинании ее поддержат многие, надеясь возвыситься во время смуты. Это означало кровавую междоусобицу и вынужденный отказ от похода за море. Могло закончиться противостояние и потерей Новгорода. И все из-за упрямства глупой, честолюбивой бабы. Нет, допустить этого никак было нельзя.

Решение, как это часто бывает, пришло внезапно. Наш разум решает поставленные перед ним задачи даже в те моменты, когда сами мы заняты совсем другими делами и заботами. Это происходит как бы само собой, как дыхание или пищеварение. Главное – не вмешиваться в подобные процессы, чтобы не навредить. Именно так Олег и поступил, и в одно прекрасное утро проснулся с точным знанием того, что ему следует сделать с Эфандой и Игорем.

Позавтракав вместе с ними, он подозвал племянника, посадил на колено, потрепал по мягким светлым вихрам и спросил:

– Тебе сколько годков, Игореша?

– Вот сколько, – ответил мальчик, выставляя четыре пальца.

– Большой какой, – произнес Олег с той фальшивостью, которая присуща взрослым, редко общающимся с детьми.

– Я сам на жеребчика забираюсь, – похвастался Игорь. – И стрелы умею пускать.

Некоторые звуки он не выговаривал, из-за чего речь его походила на лепет. Эфанда наблюдала за ним с умилением, склонив голову к плечу. За весну она удивительно похорошела, и это лишний раз подтверждало подозрения, что у нее кто-то появился. Боярин? Воевода? Это не имело значения. Кто бы то ни был, от него исходила угроза.

– Далеко стрелы летят? – спросил Олег.

– Не очень, – признался Игорь. – До воробьев недостреливаю.

– И не надо. По врагам будем стрелять. Вместе.

– Давай! – обрадовался мальчик. – А когда?

– Завтра же поедем, – решил Олег. – На рассвете. На ночь тебя к себе заберу, чтобы не проспал.

После этих слов Эфанда заподозрила неладное.

– Куда это вы собрались? – спросила она.

– Игорь со мной в поход идет, – сказал Олег, как будто речь шла о чем-то обыденном и само собой разумеющемся.

– Что? Что ты сказал?

– Ты слышала, сестра. Игореша, хочешь со мной?

– Да! Да, дядя! – обрадовался племянник.

Какой мальчишка не мечтает о походах и подвигах? Четырехлетний сын Рюрика не был исключением. Ему хотелось на волю, хотелось вырваться из-под материнской опеки. На этих нехитрых струнах души играл Олег, и получалось у него это хорошо.

– Вели собрать сына в путь-дорогу, – сказал Олег Эфанде. – Много вещей не клади. Все необходимое я раздобуду.

– Ты меня спросил? – вскипела она.

– Нет, – ответил он. – И не собираюсь.

– Я – мать!

– А я – князь, – напомнил Олег невозмутимо. – Будет так, как я сказал, Эфанда. Не пытайся меня переубедить или разжалобить. Дело решенное. Побудете пока порознь. Тебе же вольготней без дитяти.

– Вот, значит, что ты замыслил, братец, – процедила Эфанда, кивая и щуря глаза. – Ты разлучить нас решил. От родной матери сына отнимаешь, чтобы он твою сторону принял.

Олег даже глазом не моргнул, когда подтвердил:

– И это тоже, сестра.

– Что-то еще? – спросила она.

Мальчик поворачивался то к одному, то к другому, пытаясь взять в толк, о чем говорят взрослые и отчего их голоса звучат без обычного радушия.

– Если в Новгороде что-то пойдет не так во время нашей разлуки, – начал Олег, – то Игорю со мной спокойней будет. Мало ли что тебе в голову взбредет, сестрица. Бабью душу не понять, поступки ее предугадать невозможно. Твой сын мне порукой будет, что ты глупости никакой не совершишь.

– Так ты его в залог берешь? Точно пленного? Не бывать этому! А ну, отдай!

Получив сильный шлепок по протянутым рукам, Эфанда вскрикнула и отступила. Игорь весь сморщился, намереваясь заплакать, потому что ничего другого в его маленькую голову не приходило.

– Цыц, княжич! – прикрикнул Олег. – Ты не девчонка, чтобы сопли распускать. Очи вытри и гляди веселее. Завтра в это время будем далеко отсюда. Ни каш тебе молочных, ни щей пресных. Я из тебя мужчину сделаю, воина. Не для того ты рожден, чтобы под юбками мамкиными сидеть.

Лицо мальчика разгладилось и просветлело, глаза чудесным образом высохли. Он не сопротивлялся, когда дядя вышел из-за стола и прижал его к своему широкому плечу. Сверху мать выглядела далекой и маленькой, ее нос был красным, на кончике его повисла смешная мутная капля.

– Я поеду в поход, матушка! – звонко произнес Игорь. – Убью всех врагов и вернусь к тебе с подарками.

– Это по-нашему, – одобрил Олег. – Это по-мужски. Пойдем готовиться, племяш. Скажи матушке «до свиданья», сегодня вы уже не свидитесь. Лишние слезы нам ни к чему.