– Вороной ты была? – сдавленно спросил он.

– Как может девица быть вороной? – насмешливо удивилась она. – Разве крылья у меня?

Она развела руками, и шкура на ней разошлась. Олег сам не заметил, как очутился на земле рядом.

– Иди сюда, – позвал он, начиная задыхаться.

– Значит, возьмешь? – улыбнулась она сияющими глазами.

– Возьму!

– Так бери.

Вместо того чтобы опустить руки, она положила их ему на плечи и притянула к себе. Они упали на колючий ковер из хвои и на время позабыли, что они люди, сделавшись рычащими, кусающимися, катающимися по земле животными.

– Как тебя звать? – спросил Олег, когда все закончилось и помутнение в голове рассеялось.

– Мара, – ответила она, глядя на него.

– Странная серьга у тебя, Мара.

Он протянул руку и отдернул, едва прикоснувшись к острой звезде.

– Жжется? – усмехнулась она. – Заговоренная. Не дается чужим. Только мне служит.

– И что будет, если снимешь? – спросил он.

– Плохо будет, – сказала Мара без улыбки. – Всем. Пусть будет. Она ведь тебе не мешает?

Ничего не ответив на это, Олег прижал ее руки к земле и опять навалился сверху. На этот раз он терзал ее долго, с оттяжкой и наслаждением. Дожидался, пока Мара начнет мелко дрожать под ним, готовая взорваться, и останавливался, дразня ее языком, губами и пальцами. Кончилось это тем, что она впилась ногтями в его ягодицы и стала двигать их все быстрее и быстрее, пока Олег не забыл о своей игре и не сделался таким же жадным и нетерпеливым, как и Мара.

– Люблю тебя, – чуть отдышавшись, прошептала она.

Он откатился и стал натягивать штаны.

Никогда и никого Мара не любила так, как полюбила этого молодого мужчину с жестким взглядом и нежными губами. Он был ее первым. До сих пор мать не позволяла Маре сходиться с мужчинами, чтобы, утратив целомудрие, она не потеряла вместе с ним и свои способности.

– Ты не такая, как все, – твердила старая Мокша. – Даже я не смогу сравняться с тобой, если ты сохранишь силу. Не думай о кобелях, не подпускай к себе. Они как пиявки. Присасываются и пьют, пока не остается одна оболочка.

Ах, как же она ошибалась! Мать сама не знала мужчин, поэтому ничего в них не понимала. Они не отбирали силу, а наполняли ею. Горячей, упругой, разливающейся внутри жидким пламенем. Переполненная ею, Мара хотела подняться высоко-высоко и парить там, обозревая земные красоты. Но это означало покинуть Олега, а она не могла расстаться с ним ни на мгновение.

– Отпусти, – сказал он, выдергивая руку. – Ехать пора.

– Поедем, – согласилась она.

Олег, поправлявший подпругу на своем златогривом скакуне, обернулся, смерив ее холодным взглядом.

– Князю негоже якшаться с лесными дикарками. Может, ты мавка? А может, и впрямь ведьма? Незачем нам быть вместе.

Черное, тяжелое, холодное, как донный ил, отчаяние начало стремительно заполнять душу Мары. Олег уезжал. Взял обманом и бросил? Не бывать этому!

Глядя на коня, она взялась правой рукой за сережку. Тот встрепенулся и отпрянул, не позволяя Олегу поставить ногу в стремя.

– Очумел? А ну, стой смирно!

Златогрив не подчинился, хотя хозяйский кулак с намотанной на него уздой причинял ему немалую боль. Он не понимал, что с ним происходит, но точно знал, что человек в седло не сядет, а если и сядет, то продержится там недолго. Так было надо, и с этим Златогрив ничего не мог поделать.

Храпя и лязгая зубами, он все время держался мордой к хозяину, чтобы не дать ему зайти сбоку. Это продолжалось долго. Олег весь раскраснелся – не только от бесплодных усилий оседлать коня, но и от стыда. Ему была невыносима мысль о том, что женщина, которую он только что поимел, видит его беспомощность.

– Куда же ты спешишь, милый? – крикнула она и заливисто расхохоталась. – Обманул девицу и в кусты?

На самом деле Маре вовсе не было смешно или хотя бы весело. Да и девицей ее можно было назвать с большой натяжкой, несмотря на то что ляжки ее были перепачканы кровью. Ей было гораздо больше лет, чем казалось неискушенному взгляду. И на самом деле не смех, а гнев разбирал ее.

Олег тоже начал злиться.

– Твои штучки? – спросил он через плечо.

– Это твой конь, – сказала Мара. – Твоя вина, что он тебя не слушает.

– Издеваешься, ведьма? Над князем насмехаешься?

Олег набросил поводья на сук и выхватил из ножен прямой широкий меч. Мара стояла перед ним не шевелясь, если не считать машинального прикосновения пальцев к серьге. Сейчас он видел ее всю, видел глазами, не затуманенными страстным влечением, и не мог не оценить то, как безупречно было отлито ее тело.

– Разве ты князь? – спросила она. – Князья словами на ветер не бросаются. Ты просто мальчишка. Даже коня обуздать не можешь.

Давно уже Олега не называли мальчишкой. От ее слов он испытал странное чувство, в котором поровну смешались негодование и смирение. Он вспомнил, как ее руки насильно притягивали его, задавая ритм и скорость, словно это не он пользовался ею, а она – им. И это было неправильно.

Олег напряг мышцы, готовясь занести меч. Рука не подчинилась ему. Он испытал что-то вроде легкого головокружения оттого, что долго смотрел в черные глаза Мары.

– Руби, – предложила она. – Ты сильный, я слабая. Бей, не жалей.

Он бросил меч в ножны и, оскальзываясь на хвое, пошел к Златогриву. Конь подпустил его беспрепятственно и даже вытянул морду, шевеля волосатыми губами: он как бы извинялся за недавнюю строптивость.

Олег взялся за луку, просунул сапог в стремя и посмотрел на Мару.

– Сколько тебе лет? – спросил он.

– Все мои, – отрезала она.

– Дети есть?

– Нет, – сказала она.

Он легко перебросил ногу через седло и сел, глядя на Мару сверху вниз. Она не знала, чего ждать от него дальше. Она понимала язык зверей и птиц, видела в темноте, заглядывала в будущее и прошлое, отводила глаза и наводила порчу, становилась невидимой или принимала другой облик… и при этом была совершенно беспомощной перед этим мужчиной, потому что совсем не знала мужчин.

– Плохо, – сказал Олег.

– Я рожу, – пообещала Мара, чуть не плача от боязни утратить зародившуюся в ней надежду.

Ведь он не ускакал, хотя она больше его не держала. Он задавал вопросы и что-то решал про себя. Что? Может, заглянуть ему в голову?

Мара подняла руку к серьге, но не взялась за нее, а сделала вид, что поправляет пряди волос, упавшие на лицо.

– Рожать не надо, – поморщился Олег. – Мне мамка для племянника нужна. Прежнюю прогнать пришлось, а одна не справляется. Своевольный сорванец и непоседливый.

– Я справлюсь, – сдавленно произнесла Мара. – Я что хочешь для тебя сделаю.

– Поглядим. Ступай за мной.

– Иду.

Она наклонилась за шкурой.

– Нет, – качнул он головой. – Оставь здесь.

– Как скажешь.

– Смотри, – предупредил Олег, – отстанешь или остановишься, так тому и быть. Второй раз не позову.

– Как скажешь, – повторила Мара.

– Тогда поехали.

Вместо того чтобы пустить коня шагом или хотя бы неспешной рысью, Олег понесся вскачь. Время от времени он оглядывался, проверяя, далеко ли Мара. Но она держалась на одном и том же расстоянии, хотя ей приходилось бежать босой, прокалывая ступни и сбивая пальцы. Ее локти и колени двигались безостановочно и механично, как у деревянной куклы, которую дергают за веревочку. Волосы поднялись дыбом, отброшенные назад. По неизвестной Олегу причине она сделалась гораздо краше, чем при встрече, и словно продолжала хорошеть, расцветая на глазах. Он вдруг понял, что больше не хочет избавляться от нее, но им руководили азарт и желание добиться того, чтобы эта странная девушка выдохлась и крикнула, что сдается.

Но нет, она не собиралась сдаваться. Пробежав не менее версты, она двигалась за Златогривом как привязанная. Ее ладони не были стиснуты в кулаки, как у бегущего мужчины, а были распрямлены и резали воздух с завидной неутомимостью. Когда на пути попадалось препятствие – пень, лежащий ствол, муравейник или даже невысокий куст, – Мара отталкивалась от земли и птицей взлетала в воздух, после чего так же ловко приземлялась и продолжала мчаться дальше.