Проделать это в течение последующих нескольких дней было технически несложно, разве что утомительно и часто хотелось спать. Офицеры не соблюдали никакой конспирации и совершенно не проверялись. Лицо моё не примелькалось в Царицыне, я не был местным чекистом, известным все здешним, и таких как я людей в форме в Царицыне на улицах попадалось больше чем штатских. Понятно, будь они опытными эсерами-подпольщиками с дореволюционным стажем такой номер бы у меня не прошёл.
Большинство моих "топаний" за адъютантами прошло впустую. Они ходили на станцию, на телеграф, отправляли депеши, ездили на склады проверять запасы, как можно было предположить по указаниям извозчику. Часто кто-то из них ходил в артиллерийское управление, начальником которого был бывший полковник Чебышев, прогуливался с ним по улице. Это казалось мне странным — в летнюю жару выходить из здания под лучи солнца удовольствия было мало, разве что для конфиденциальной беседы вне лишних ушей. Такие же беседы они вели с инженером Алексеевым, с двумя сыновьями, по выправке также бывшими офицерами, приехавшим из Москвы с мандатом Троцкого для организации транспортировки нефти с Кавказа. Кроме них адъютанты встречались в городе и разговаривали подобным образом с каким-то явно здешним бывшим офицером, место жительства которого стало мне известно после слежки за ним. Инженер Алексеев, как я заметил, часто общался с военнослужащими сербского батальона. Но в целом ничего конкретного, что можно было предъявить, у меня не было.
Один раз всё-таки мне повезло, я наткнулся на что-то серьёзное. Адъютант Носовича зачем-то отправился на окраину железнодорожной станции, которые я уже успел изучить, и в той стороне, как мне было известно, не было военных складов. Адъютант дошёл до строения с заколоченными окнами, над входом в которое висел обломок какой-то вывески"…и сынъ". Он стукнул в дверь условным стуком с разным ритмом, как мне не было слышно, но был видно издалека. Старая дверь отворилась, и из неё выглянул, а потом и вышел человек в офицерской форме без знаков различия. Обменявшись какими-то неслышными мне словами, оба зашли внутрь. Я, наблюдая издалека, присел на землю в тени чахлого кустика и собрался ждать. Через полчаса, наверное, оба вышли, закрыли на висячий замок дверь и вдвоём куда-то отправились в дальнюю от меня сторону, быстрым шагом пройдя по разбитой тележными колёсами дороге переулка и скрылись за поворотом. Бежать за ними было поздно, и я решил взглянуть, что там, в этом доме. Подойдя к зданию, обошёл его вокруг и с одной стороны увидел щель в забитых окнах. Ну что ж, взглянем. Осмотревшись вокруг, и убедившись, что кругом глухие стены домов и пакгаузов, и людей не видно, я прильнул к окну. Внутри было темновато, свет проникал сквозь редкие щели. Хорошо, что стекла не было, сквозь мутное или грязное окно я бы ничего не разобрал. В полосках солнечных лучей, в которых плавали в воздухе пылинки, были видны в большом количестве ящики, похожие на патронные. На полу на расстеленной рогоже лежали винтовки, а из-за штабелей ящиков торчали несколько стволов с кожухами водяного охлаждения пулемётов "Максим". Похоже, подпольный склад оружия.
Однако, от недосыпания и от нудного хождения по летнему городу и ожидания на жаре я, похоже, расслабился. Выхожу из-за угла строения я нос к носу сталкиваюсь с тем офицером, что его сторожил. Опешили мы оба. И пока я решаю, хватать револьвер или нет, офицер взмахивает рукой и двигает мне в челюсть. Мне повезло, я успеваю чуть отшатнуться, и его удар смазал мне по подбородку. Не знаю, что было бы, не успей я убрать голову, но в глазах всё покачнулось. Мой противник, пользуясь моей заминкой, не находит ничего лучшего, как броситься меня душить. Не даю ему обхватить горло, хватаю обеими руками его руку за основание большого пальца и локоть и выворачиваю наружу, шарахая его об стену дома. Теперь он становится слегка дезориентирован. И пока он тянется в карман галифе и пытается достать револьвер, я бью в центр корпуса, попадая в солнечное сплетение. Когда он сгибается, согнутой рукой с поворотом корпуса бью хук в челюсть, аж болят костяшки. И довершаю ударом сдвоенными руками по спине, роняя его на землю.
Уфф!.. Сердце колотится, голова ещё слегка кружится. Вынимаю наган из его галифе и думаю: "Я от испуга не сильно перестарался?" Снимаю с бывшего офицера ремень, завожу его руки за спину и стягиваю его же ремнём. Перекладываю трофейное оружие в карман своего пиджака, щупаю у него пульс на шее. Нет, всё нормально, живой. Ищу в кармане у него ключи, нахожу их и отпираю замок на двери. Оглядываюсь по сторонам, подхватываю неподвижно лежащего противника подмышки, приподнимаю и, волоча его ногами в сапогах по земле, затаскиваю его внутрь дома. Никто не видел. Это хорошо. А что дальше делать?
Связал руки противника ещё покрепче, и найдя винтовочный ремень, связал ему и ноги. Вышел из склада, закрыл дверь на тот же замок. А после я побежал, благо тут было недалеко, до нашего места расположения. Прибежал, запыхавшись, к Ивану Лукичу:
— Товарищ Коробов… срочно…
— Что стряслось-то, товарищ Кузнецов? — встревожился тот.
Объясняю обрывистыми фразами про найденный склад оружия, про связанного бывшего офицера внутри, про встречавшего с ним адъютанта Носовича.
— Надо бы в Царицынское ЧК сообщить… — вслух рассуждает Иван Лукич, — да время упустим.
— А мы сами разве не из ЧК пришли? — поддерживаю я. — Давайте офицера привезём сюда, пока его не хватились, а потом подумаем.
Коробов соглашается, зовёт трёх наших бойцов, в том числе и здоровяка Федота, и сам отправляется с ними вслед за мной к складу.
Когда мы зашли внутрь тайного склада, пленник уже очухался и пытался освободиться. Ремень на руках ещё держался крепко, а на ногах уже ослаб. Коробов сразу к нему:
— Отвечай, контра, кому оружие готовил?! — и сунул под нос ствол нагана.
— Уж не тебе, красная сволочь, — осклабился тот. — Придут скоро казачки, всех вас перевешают.
Мне стало немного легче, что я не ошибся — всё же были небольшие сомнения, вдруг это окажется часть законного запаса вооружения от штаба округа, только таким странным образом хранимая.
Иван Лукич стал распоряжаться:
— Трое здесь, в засаде. По нужде на улицу не выходить, не курить. Паёк принесем. Так, Федот, хватай этого, подними его.
Здоровяк легко поднял офицера на ноги, но тот покачнулся и чуть не повалился, стоя на ещё связанных ногах. Я нагнулся и снял ремень с его ног. Потом огляделся, нашёл его место отдыха и оторвал кусок какой-то более-менее чистой тряпки.
— Это ты зачем? — пробасил Федот.
— Рот заткнуть. Вдруг орать начнёт по дороге, — ответил я, а офицер глянул на меня со злобой.
— Побежишь, ноги прострелим, — предупредил белого Лукич, и нам уже — Ну, пошли, ребяты.
Приведя белогвардейца-подпольщика в расположение отряда, попытались его допросить, но на расспросы тот не отвечал. Федот потряс офицера за грудки и поднёс к его носу здоровенный кулак, но был одёрнут Иваном Лукичом:
— Негоже жандармам подражать. Это при царе нас мордовали, а мы новый мир строим.
Офицера бить не стали и никаких мер физического воздействия не применяли, и тот упорно молчал. Ничего от него не добившись, Коробов попытался пригрозить ему расстрелом, но офицер лишь презрительно улыбался. Закрыли его в подвале и стали совещаться, что предпринять.
— Всё ж в Царицынское ЧК надо сообщить, это их город, пусть разбираются — сказал Коробов.
— Сообщим, куда денемся, — возразил я, — только пока его будут допрашивать, да он будет запираться, время уйдет, все беляки скроются. Местное ЧК нас слушать не будет, они тут хозяева. Да ещё неизвестно, есть ли у них полномочия в штабе округа кого задерживать, там все военспецы с мандатами от Троцкого. Военная инспекция не даст с ними ничего сделать.
— А ты что думаешь? — спросил Лукич.
— Давай к чрезвычайному комиссару пойдём, к товарищу Сталину. У него авторитет поболее нашего, и поболее местной ЧК, — предложил я, на что Лукич согласился.
