Были слышны еще несколько гранатных разрывов внутри здания, потом всё стихло. Стрельба прекратилась. Анархисты стали сдаваться, как только красноармейцы оказались внутри особняка и начали разбегаться по коридорам, наставляя на находившихся там людей винтовки. В комнатах лежали трупы. На пулемет, ствол которого торчал из окна, привалились двое убитых, матрос в расстегнутом бушлате и офицер в форме. В другой комнате рядом с окном лежал на винтовке парень в студенческом мундире. В какой-то комнате было несколько погибших: кто-то был с оружием, под столом в углу лежала мёртвая молодая женщина с несколькими ранами на теле, и на самом столе лежали объедки, стояли банки из под консервов и разбитые бутылки из-под шампанского — в этой комнате, похоже, разорвалась граната. Здание повсюду было замусорено объедками, на полах разлиты были лужи из спиртного, обои со стен были частично сорваны.

Я быстрым нагом шёл по коридорам, заглядывая в комнаты. Где же тут штаб, кабинет начальства или что там у них?!.. Здание постепенно заполнялось штурмующими, берущими его под контроль, времени у меня было мало. Вот в одной комнате не было живых, только труп офицера с винтовкой у окна и убитый в штатском, приличного вида и хорошо одетый мужчина средних лет у задней стены, лежащий рядом с "браунингом". Я оглянулся — никто не видит — и сунул мужчине во внутренние карман пиджака сложенный лист бумаги, плод моих трудов одного из воскресений в кабинете у Романовской, и сразу вышел из комнаты в коридор.

Дальше начались запланированные после взятия особняка действия. Анархистов обыскивали, выводили на улицу, строили в колонну и красноармейцы с усиленным конвоем повели их в Кремль на гауптвахту к латышским стрелкам, где по плану было решено размещать всех задержанных. В самом особняке начался обыск — мы обходили все помещения, осматривали все закоулки и предметы мебели, сносили в выделенные для этого комнаты найденные в большом количестве украшения с драгоценными камнями, серьги, ожерелья, золотые кольца и часы, серебряные портсигары, и даже серебряная посуда. Отдельно складывалось различное вооружение и боеприпасы, и даже ручные гранаты. Изучались и документы убитых, составлялись описи найденного.

Я подошел к Кравецу:

— Слушай, товарищ Кравец, можно мне выдать оружие из трофеев? Я распишусь, что взял, если надо…

— Ты с чем ходишь? — задал он вопрос.

— С личным наганом. А патроны в милиции выдают.

— И что хочешь? Пулемет не дам… — произнёс Кравец с серьёзным лицом.

— Я бы браунинг взял с магазинами к нему. И кобуру.

— Добро, — не стал возражать Кравец. — Внесу запись. Идея штурма твоя была толковая, бери.

Я выбрал из кучи оружия пистолет Браунинга с вензелем "FN" на щечках рукояти. Он был заметно короче моего револьвера, плоский, что удобно для ношения, и ощутимо полегче, ну не в два раза, но в полтора точно. В руке лежал гораздо удобнее, а низкое расположение ствола должно при стрельбе меньше смещать ствол от направления на цель. Калибр, правда, семь миллиметров, останавливающее действие будет не велико, девяти миллиметровый бы лучше. Но они и тяжелее и размером поболее будут. Ладно, что есть, то есть. Взял к нему еще пару дополнительных магазина по семь патронов. И отыскал две кожаных кобуры и ремни от портупеи. А то на дворе весна, глядишь, и лето незаметно придёт, не таскать же летом шинель с револьверами в кармане. Показал всё Кравецу, и он вычеркнул взятое из описи с пометкой.

После завершения обыска найденные ценности и оружие отвезли в ЧК, в особняке выставили часовых, а мы после бессонной ночи поехали в комендатуру Кремля для сортировки задержанных, которых со всей Москвы оказалось несколько сотен. Чекисты в первую очередь освободили идейных анархистов с дореволюционным стажем, известных по революционной борьбе, со многими из них вместе отбывали на каторгах и ссылках. Потом мы принялись за остальных, выясняя степень идейности, когда присоединился к анархистскому движению, в каких акциях участвовал. Посторонних людей, примкнувших к анархистам случайно и не участвовавших их действиях после проверок также освобождали. Было выявлено по картотекам около сотни лиц с уголовным прошлым, уже судимых ранее за грабежи и убийства, их, а также других подозреваемых в подобных преступлениях через сутки передали нам в уголовно-розыскную милицию.

На следующий день в московских газетах ВЧК поместило следующее объявление:

"От Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Совете Народных Комиссаров.

Всероссийская Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Совете Народных Комиссаров приглашает всех граждан, пострадавших от вооруженных ограблений, явиться в уголовно-розыскную милицию (3-й Знаменский переулок) для опознания грабителей, задержанных при разоружении анархистских групп, в течение 3 дней от 12 ч, до 2 ч., считая первым днем 13 апреля."

В Кремле нас покормили в местной столовой, пища была такая же скудная, как и в нашей. К вечеру 12 апреля мы уже валились с ног. Сказывалась усталость и недосыпание. Нас распустили по домам, мне и моим сослуживцам из милиции было предписано вернуться на Третий Знаменский и продолжить работу с задержанными там, проводя опознания их пострадавшими и определяя степень участия задержанных в преступлениях.

Я пришел домой вечером, Лиза уже была там, увидев меня, очень обрадовалась, но поняв моё состояние, быстро покормила меня ужином, на задавая вопросов. Мне хватило сил умыться, а после свалился спать и проспал до утра.

В ближайшее воскресенье мы с Лизой зашли ненадолго к Романовским отдать одолженную для чтения книжку. Поздоровавшись с хозяевами дома, вернули Софье Александровне книгу и собрались было покинуть квартиру, но были остановлены приглашением от хозяев. Жена Андрея Георгиевича завела какую-то свою беседу с Лизой, а сам полковник был более приветлив, нежели в предыдущую встречу, и пригласил меня в кабинет. Он предложил присесть в кресло и угостил сигаретой. Я, поблагодарив, отказался, объяснив, что не курю. Андрей Георгиевич же взял из картонной коробки с небольшим количеством оставшихся сигарет одну себе и пояснил:

— А я, знаете ли, Александр Владимирович, пристрастился к этой привычке, и, если не возражаете, закурю. Вот, дымлю изредка, с хорошим табаком нынче сущая беда. Но я не об этом хотел с вами поговорить.

Я не возражал и внимательно посмотрел на хозяина кабинета, приготовившись выслушать.

— Прежде всего, хочу выразить своё восхищение вашей власти, — начал Андрей Георгиевич, раскурив сигарету. — Я был буквально потрясён, как Советы в одночасье, за одну ночь избавились от бесчинствующих банд, угрожавших всей округе. Я о тех, кто громко называл себя революционными анархистами, прикрывая этими громкими словами свои преступные деяния. И некоторые мои знакомые так же всецело одобряют это действие новой власти. Большевики наконец-то начали устанавливать порядок вместо разгульной стихии.

— Да, вы полностью правы. С их бандитизмом надо было кончать. Я сам участвовал во взятии одного из удерживаемых ими особняков, здесь рядом, на Малой Дмитровке, — решил я немного погреться в лучах славы.

— Мы слышали стрельбу ночью третьего дня, — подтвердил Андрей Георгиевич. — Александр Владимирович, не поделитесь подробностями взятия? Они, смею утверждать, пытались подготовиться к штурму, как я смог заметить. Меня, как офицера, живо интересуют детали, если они, конечно. не составляют тайны.

Я обрисовал состояние особняка и действия, предпринятые для его штурма.

— Видна недостаточная подготовка анархистов. Не забаррикадировали двери, не были заложены окна, — отметил полковник. — Единственное орудие было подвержено пулеметному огню. Впрочем, слишком просторные окна не способствовали защищенности.

— Соглашусь с вами, Андрей Георгиевич, — сказал я. — Но их более тщательные приготовления отдалили бы их поражение всего лишь на несколько часов. Мы подтянули бы гарнизонную артиллерию и разметали бы их баррикады и огневые точки за несколько выстрелов. Плохо организованным, как вы сами заметили, бандам невозможно тягаться с регулярной, пусть и только недавно созданной красной армией и отрядом ЧК.