– Рад встретиться, – ровно ответил он, переводя взгляд обратно на свою девушку.

Я облизала разом пересохшие губы и представила себя со стороны, смутилась, но тут же одумалась.

– Не хочешь пообщаться наедине?

– Есть о чем?

Моя рука нашла его и поглаживала тыльную сторону ладони, выводя по коже узоры, буквы, знаки. Девушка привстала и недовольно кашлянула, но Фирсанов не обращал на неё никакого внимания. Он поедал меня жадным, голодным взглядом.

– Что ты делаешь? – Его лицо оказалось вплотную к моему.

Дыхание к дыханию. Аромат мускуса, дорогих сигарет и элитного алкоголя.

– Будто ты не понимаешь.

– Только не говори, что влюбилась, хочешь от меня дочь и готова прожить вечность вдвоем, – прохрипел Игнат, стискивая мои запястья и заводя их за спину, не позволяя мне касаться его.

– Ничего подобного! Мне нужна лишь маленькая интрижка.

– И ты понимаешь, что наши отношения закончится сегодня же?

– Да, обещаю под дверью не стонать, – рассмеялась я, припомнив, как ломилась к нему с отчаянной злобой.

– Ты сама согласилась.

Он потянул меня сквозь людской поток, сквозь запахи и слова, сквозь переливы струн на второй этаж ресторана. На секунду где-то внутри моей черствой души что-то встрепенулось. И мне захотелось сбежать, уйти, скрыться с глаз долой. Но только на секунду.

Сегодняшний вечер будет принадлежать нам, а завтра я излечусь от болезни под названием «Фирсанов Игнат».

***

Игнат ориентировался как у себя дома и невозмутимо вел меня сквозь переплетения коридоров, пока не остановился возле неприметной двери и не открыл её. Внутри обнаружилась комната, укутанная полумраком, с гигантским диваном из кожи – вот это слоновье лежбище! – и полным отсутствием других вещей. По всей видимости, приват-встречи здесь проводились частенько, а Фирсанов периодически участвовал в них, оттого так хорошо знал, куда идти.

Он повалил меня на диван и навалился сверху. Губы коснулись моих, и я ответила на поцелуй со всей отчаянностью. Дрожащие пальцы никак не могли расстегнуть пуговицы на рубашке, а затем мою руку накрыла его.

– Что за нелепые игры?

– Заткнись!

Но его взгляд прожигал во мне дыры, и наружу сочился страх, заставляющий съежиться, закрыться.

– Ты действительно хочешь, чтобы всё случилось вот так? Без шуток?

Он коснулся губами моей шеи, прочертил дорожку до ключицы, чуть прикусил кожу.

– Да, – почти простонала я.

– Мне казалось, ты выше всего этого.

Губы скользнули ниже, пробрались к декольте, где застыли, точно не решаясь целовать дальше. Пальцы нащупали резинку чулок, подлезли под неё, поглаживая кожу бедра.

– Нет, я точно такая же, – ответила сипло от невыносимой жажды.

Я вновь попыталась дотронуться до пуговиц, но сильная рука сжала моё запястье.

– Это дурость.

– Какое тебе дело?!

– Такое, что я не сплю с теми, кто пускается во все тяжкие. Ничего не выйдет.

Игнат напоследок убрал с моего лица прядь волос, словно прощаясь, и вышел из комнаты, оставляя меня в гордом одиночестве. Нервная дрожь нарастала с каждой секундой, грозя перерасти в истерику. На глазах выступили злые слезы.

Дверь хлопнула за его спиной.

Я уткнулась лицом в диванную подушку, пропахшую чужой страстью, и разревелась от безысходности.

Четыре года я плыл по течению. С того самого дня, как у меня появилась тайна – пугающая, леденящая кровь, ужасная и прочие преувеличения – я как-то разучился радоваться мелочам. Жизнь разделило алой лентой на «до» и «после».

Наши с Ирой родители погибли, когда мне только-только исполнилось двенадцать лет – банальная автокатастрофа. Они даже не мучились, а мы остались одни. Никому не нужные дети. Сестра долго не могла прийти в себя, она словно застыла в безвременье. Неделями я готовил ей разваренные пельмени с несъедобной яичницей, кормил с ложечки. В тот момент не она была старшей в семье – восемь лет разницы, как-никак, – а я. Позже Ира очнулась от спячки. Она приняла родительское наследство и бизнес, за который вцепилась зубами, только бы не погрузиться в уныние.

Я хотел стать для неё всем. К сожалению, мечты восемнадцатилетнего паренька рухнули в одночасье. Вечер. Пустынная аллея парка. И существо, что выскочило из неоткуда. Его зубы сомкнулись на моей лодыжке, и сначала я решил, будто это бродячий пес. Даже сделал укол от бешенства.

К сожалению, прививки не распространяются на оборотней.

Перед полнолунием меня знобило. Весь день я провалялся в предобморочном состоянии, списывая всё на тот укус (правильно списывал), а вечером перестал управлять собой. Растворился в звере.

Чудо, что сестра была в отъезде. Я бы не простил себя, если бы она пострадала.

Тем вечером, двадцать шестого июля, мир окрасился в алые полутона. На небе воссияла полная, налитая кровью луна. Я сопротивлялся, боролся до последнего, но тьма во мне одержала верх.

Первое превращение стало настоящим кошмаром. Тело выворачивало наизнанку. Такую боль и опустошенность я не испытывал никогда. А ещё страх. Дикий. Необузданный. Животный страх.

Кости выломало точно списки, раскаленные прутья воткнулись в мясо, и тело перестало принадлежать мне. Я видел себя будто со стороны. Животное. Омерзительное. Грязное. Клыкастое создание с розовой пеной у рта.

Зверь во мне жил собственными животными инстинктами. Он хотел одного – убивать.

Тем вечером моя жизнь переломилась вместе с последней костью.

Я оставил попытки устроиться на работу. Я отказался от личной жизни, дабы не причинить никому вреда.

В какой-то момент мне даже понравилось не испытывать ничего. Никаких эмоций. Полный ноль. Прожигать каждый день своей жизни, менять девушек, не запоминая их имен.

Но с появлением Киры всё пошло наперекосяк.

Нет, я не влюбился в неё. Ничего подобного. С первой же встречи я понял, что она – моя новая жертва. Я играл с ней каждым взглядом и словом, доводил до исступления, подпускал и заставлял меня ненавидеть.

Мне нравилось наблюдать за её яростью.

Она не была красива, скорее – интересна. Угловатая, совсем ещё хрупкая, не познавшая себя. В её глазах застыла такая злоба, что мне нравилось осознавать: я и только я могу породить в ней такие чувства. Не восторг, не восхищение, но ярость. Выкристаллизованную ненависть.

Мне не нужна была её любовь.

Даже ежедневник я забрал исключительно из вредности, да только Кира подобрала неудачное время, чтобы его вернуть. Полнолуние.

В первый день я попросту не слышал её звонков, а на второй, когда очнулся и ощущал себя растоптанным, побитым псом, почему-то захотел открыть. Даже двигаться было больно, но я по стеночке дополз до двери, спустился во двор. Встретился с ней взглядом.

В ней было что-то такое, что заставило боль притупиться. Запах? Нет, она не душилась. Просто её присутствие, голос, волнение – всё это несло умиротворение. Неосязаемые волны воротили потрепанного волка к жизни. Не знаю, была ли Кира особенной или любая другая девушка вызвала бы во мне это спокойствие. В любом случае, она стала первой.

Теперь я заинтересовался по-настоящему.

Я был благодарен её – пусть никогда бы в этом не признался – и уже не хотел рушить её жизнь, делать одной из многих, оставлять краткосрочным воспоминанием. Она стала чем-то большим, чем просто девушка-на-ночь.

Я запомнил её имя и не хотел его забывать.

Сейчас я стоял, уткнувшись лбом в дверь, за которой осталась Кира. Не понимал, чего мне хочется. То ли получить эту девушку в своё безраздельное пользование, то ли оставить в покое.

То ли растерзать, то ли…

Спасти от самого себя.

– Идиот, – сказал я себе.

***

Мои руки подрагивали, когда я вновь надавил на дверную ручку. Девушка лежала на животе, и её плечи чуть подрагивали. Она обернулась на звук, посмотрела на меня с такой обидой, что мне перехотелось играть. Вместо этого я вернулся к ней и без разговоров дотронулся до спины, пробежался по позвоночнику пальцами, расстегивая молнию на платье. То соскользнуло с Киры, змеиной кожей скатилось к её загорелым ногам. Её губы жадно впились в мои, и я почувствовал слезы на нежной девичьей коже.