— Ты не понимаешь. — Леся поджимает губы и хмурится. — Я так и думала, что Никита расскажет тебе о том, что происходит в моей жизни. Видимо, у него к тебе серьезные намерения, раз уж он доверил тебе мою тайну.

Я молчу и вздыхаю. Смотрю на помрачневшую мигом девушку, и мне вдруг хочется стиснуть ее руку, обнять за плечи и прошептать, что все будет хорошо, что иногда люди ошибаются, но если не все, то многие ошибки, что мы совершаем, можно исправить. Нужно только захотеть.

— Тогда объясни мне, а я, насколько это возможно, постараюсь понять тебя.

Девушка хмыкает и качает головой.

— Все слишком сложно. Настолько сложно, что я даже сама ничего не могу уже понять.

— Тогда тебе тем более стоит рассказать мне обо всем. Мы постараемся разобраться в этом дерьме вместе! — я дотрагиваюсь до ее плеча в ободряющем жесте, но она одергивает его.

— Нет, Майя. Не пытайся давить мне на жалость и претворяться искренне заинтересованной в моих проблемах.

— Леся, я не претворяюсь, я действительно хочу помочь тебе.

— Нет. Даже если ты действительно хочешь мне помочь, то навряд ли у тебя это получится. Мне кажется, что мне уже никто и ничто не поможет.

— Да нет же, нет! Это не так! — я закусываю нижнюю губу, в поисках подходящих слов. — Слушай, Лесь, ты помнишь тот вечер, когда мы познакомились? Если бы не ты, с тем ужасным пивом, я бы никогда не узнала Никиту! Я бы не узнала тебя, Артема и Мишу. Если бы не тот вечер, то я утопилась бы в собственном горе и бессилии. Ты, это ты меня спасла, подойдя тогда ко мне. Ты протянула мне руку помощи. Теперь я хочу помочь тебе. Прошу, дай мне сделать это. Не отвергай меня.

Я почувствовала, как в переносице начало щипать, а глаза наполняться влагой с каждым мгновением. Судя по виду Леси, она испытывала то же самое. И не удивительно: у нее по-настоящему дерьмовая жизнь.

— Прости, Майя… Я, правда, не хотела этого всего. Но обратного пути нет.

Леся встала с дивана и прошагала к двери под аккомпанемент моих рыданий. Но прежде чем она скрылась бы за дверью, я успела произнести:

— Не думала, что такой человек как ты, человек, которому Никита доверил бы свою собственную жизнь, будет помогать тому, кто однажды убил и собирается сделать это снова.

Леся замирает у порога. Не двигается. Этот момент позволил мне понять, что Денис не посвящал ее в свое прошлое. Она, наверняка знала, что меня ожидает смерть и, пожалуй, даже смирилась с этим. Но то, что ее Денис уже убивал когда-то, застало ее врасплох.

— Денис не говорил тебе, почему я здесь? Говорил ли он тебе о том, что несколько месяцев назад он жестоко зарезал моего брата? Своего лучшего друга из-за девушки, с которой они познакомились на студенческой вечеринке? Знаешь ли ты, что твой Денис до сих пор любит ее?

Леся еще некоторое время стоит, словно пытается переварить сказанное мною, а затем срывается с места и исчезает за дверью, при этом, не позабыв хорошенько хлопнуть ею, отчего затряслись все стены, а старая краска чуть ли не полностью слетела на пол.

Интересно, что будет делать Леся теперь, когда я рассказала ей чуть больше, чем она знала со слов Дениса. Подействовало ли сказанное мною на нее? Если да, то в какую сторону? Или ей просто плевать и она готова продолжать любить, как и раньше: самозабвенно и безответно. Нет, сомневаюсь. Она ведь такая же девушка как я, как многие другие; она просто девушка, которая хочет любить и быть любимой, и вовсе не игрушкой в чужих руках.

А мне остается только ждать. Сейчас все зависит только от Леси.

Глава двадцать первая*

Самые гениальные идеи придумываются на ходу. Собственно, как и абсурдные. Сначала в голове лишь пустота, а потом — раз! — и появляется крохотная точка света, которая через считанные секунды превращается в огромный шар, заполоняющий собой всю черепную коробку.

К сожалению, сегодня этот шар никак не хочет появляться, что не позволяет мне придумать решение сложившейся ситуации. Благодаря спонтанно возникшему решению, я уже похитил Майю, — иначе мои действия назвать никак нельзя, — причинил, судя по всему, легкое телесное. А если включить в эту совокупность причинение тяжких телесных, повлекших смерть по неосторожности, — «бедный» Дима, — мне светит приличный срок, приблизительно лет двадцать. Как же это комично: почти юрист, тяготеющий к уголовщине.

Нет, нет, нет… в тюрьму на двадцать лет — черта с два. Нужно всего лишь что-нибудь придумать. И нет, Майю отпустить я не могу.

Где это вы видели, чтобы отпущенный на волю пленник молчал себе в тряпочку о том, что его похитили, а всех его родственничков искромсали на тонкие ломтики бекона? Вот и я о том же. Во всех случаях пленник оказывается либо мертв, либо чудом спасен третьими лицами. Второй вариант нам никак не походит, ибо плохие парни в данном случае претерпевают неприятные последствия.

Как же я, черт возьми, устал. Рвануть бы в Ирландию, посидеть в пабе и нажраться до потери памяти. Мой дедушка, наверное, соскучился по мне. Особенно после того, как я случайно столкнул одну овечку из его пятидесятиглавого стада с обрыва. Я тогда был еще совсем ребенком. Вообще, я восхищаюсь своим дедом: оставить все и всех и рвануть на постоянное место жительства в Корк, и стать католиком. О, и, разумеется, исполнить свою мечту: завести огромное стадо овец. Смело и безрассудно, но определенно, достойно уважения. Когда это было? Году эдак в девяносто третьем. Потом прошло еще шесть лет, и дедуля вспомнил про своего внука и позвал меня в гости. Там я узнал, что такое «Святой Патрик», — слава Джону Тилингу, — а также понял, что без родителей жить намного приятнее. Но инцидент с овечкой подпортил мои отношения с дедом, после чего ноги моей в Корке больше не было. Несмотря на это, за то недолгое время, что я пробыл в Ирландии, я всей душой полюбил эту страну и чертовых овец.

Так что, если у меня получится разгрести все это дерьмо, я тут же соберу свои вещички и уеду жить к деду. И, мать вашу, почему я до сих пор этого не сделал?

Наверное, потому же, почему прибег к помощи этой истерички, — то есть по глупости. Надо же, как неудачно папаша заделал «чудо» своей очередной шлюхе. И все было бы относительно неплохо, если бы я не знал о ее существовании. Но нет, захотелось же отцу вымолить у господа бога прощение перед смертью, «наладив» отношения с брошенными детьми. А грешков-то у него много. Наверняка, внебрачная дочь — не самый ужасный поступок в его жизни. И, тем не менее, из-за его якобы чувства вины, — на самом-то деле плевать он хотел на всех, кроме себя, — судьба свела нашу семью с Лесей.

Когда я увидел ее в первый раз, я усмотрел в ней навозного жука, которого случайным образом занесло в наш дом. Не могу объяснить, почему мое первое чувство к ней было именно ненависти. Хотя, может на подсознательном уровне я просто видел в ней тот давний поступок отца, когда он бросил мою мать ради другой женщины, и все еще не мог простить. Да и, может, потому, что я вообще злился на весь свет из-за истории с Ярославой. В общем, как бы то ни было, меня долгое время тянуло сделать Лесе больно. Что, собственно, я и продолжаю делать до сих пор.

Но все же был один единственный плюс в нашем знакомстве: мы оба ненавидели нашего отца всем сердцем. Он испортил жизнь нам обоим и, что уж скрывать, нам доставляло удовольствие известие того, что скоро он откинет концы. Правда, это «скоро» тянется вплоть до сегодняшнего дня. И черт знает, когда же он все-таки подохнет.

Обоюдная ненависть в какой-то степени сплотила нас, и мы даже начали проводить время вместе. Просто шлялись по ночному городу, пили, и я слушал ее унылые рассказы о том, какая же дерьмовая у нее жизнь. Как ни странно, но через пару таких встреч, я почти перестал ее ненавидеть. В какой-то степени мне стало ее жаль. Ладно, вру. Мне просто было приятно посмотреть на человека, которому каждый раз приходилось гораздо сложнее, чем мне. И все, в общем-то, было нормально, пока на нашу очередную встречу она не напилась и не решила полезть ко мне целоваться, попутно признаваясь в том, как же она любит меня.