Я взяла цветную вещицу, тут же решив примерить ее на своей руке. Мне всегда нравились такие вещи. А именно эта фенечка понравилась мне больше всех.

Нацепив приятную мелочь на руку, я широченно улыбнулась и поблагодарила Машу:

— Спасибо, мне очень приятно!

— Пожалуйста, — засмеялась девушка. — Кстати, сама делала. Раньше я была помешана на таких штуках, у меня их дома с того времени вагон накопился. Вот, делать было нечего!

— Главное, что тебе нравилось то, что ты делала. Это же прекрасно, когда у человека есть любимое занятие, хобби, пусть он и считает его дурацким, — пожала я плечами, одновременно начиная перебирать у себя в голове все те увлечения, которыми я за всю жизнь успела позаниматься.

— Вот я, например, когда была маленькой, очень любила рисовать. Только вот не вышел из меня Пикассо, — усмехнулась я, припоминая сомнительный взгляд преподавательницы в художественной школе, когда та оценивала мой рисунок, на котором был изображена какая-то непропорциональная животинка: то ли жираф, то ли слон, а то и жираф и слон разом. — А после рисования меня с головой захватило вышивание. Но и тут неудача! Матушка-природа наградила меня особенно кривыми руками, растущими далеко не из нужного места.

— А мне никогда не нравилось вышивание. Я с особой "радостью" вспоминаю уроки труда в школе. Боже, как же я ненавидела этот урок! И старую каргу, которая его преподавала. — По раздувающимся от злости ноздрям Машки было видно, что урок труда действительно был ей не по душе, отчего я усмехнулась про себя. Но через секунду девушка радостно вздохнула и добавила: — Ладно, главное, что то время прошло и в прошлое нельзя вернуться.

Да, в прошлое действительно нельзя вернуться. А так хотелось бы. Хотелось бы многое изменить, что-то сделать, или наоборот — воздержаться от действий. Хотелось бы не допустить наступление некоторых событий… Но жизнь, словно дикая лошадь: мчит нас вперед, не давая возможности свернуть с уготованного нам пути, не давая возможности вернуться назад.

— А сейчас? — спрашивает девушка, поглядывая на меня из-за своих пушистых ресниц. — Чем сейчас ты увлекаешься?

Я призадумалась. Можно ли считать чтение книг — хобби, любимым делом? При чтении какой-либо книги ты ничего своими руками не создаешь, ничего нового не придумываешь, просто позволяешь своему воображению работать на максимуме, позволяешь эмоциям овладевать всем твоим телом; но, пожалуй, самое главное в чтении — мысль. Читая, ты мыслишь, задумываешься над различными вещами. Книги делают тебя живым. Они помогают чувствовать, сопереживать. Они учат любить. Да, определенно я люблю читать.

— Увлекаюсь чтением, — наконец, отвечаю я.

— Хорошее дело, что тут скажешь. Что ж, Майя, фильм досмотрен, и, к сожалению, мне пора, — вздыхает девушка, поворачивая голову к окну, за которым почти стемнело. — Надо идти домой, а то тетя убьет меня за то, что так поздно засиделась у тебя в гостях. Все-таки она за меня отвечает перед родителями, и не дай боже, если со мной что-то случится! — заливистый смех Маши заполнил всю мою комнату. Давно здесь никто так искренне не смеялся.

— Я провожу тебя до остановки, — киваю я, не отрывая взгляда от окна, за которым медленно падают пухлые снежинки.

Мы спускаемся в гостиную, на диване в которой отец смотрит какую-то передачу. На журнальном столике примостилась чашка с только что сваренным безалкогольным глинтвейном, мутный пар от которого тянулся ввысь. Я улыбнулась про себя, радуясь, что отец все-таки не поддался низменным желаниям и не стал продолжать топить общее горе в спиртном.

— Мария, уже уходите? — выплыл из задумчивости папа, оборачиваясь к нам.

— Да, Павел Александрович. — Добродушно ответила девушка. — Очень приятно было с вами познакомиться! Жаль, что Оксана Сергеевна на работе, и я не смогла познакомиться и с ней тоже.

— Приходите к нам еще, Мария. Когда Оксана будет дома, она обязательно накормит вас своим фирменным пирогом.

Я усмехнулась, натягивая на себя пальто. Папа привык обращаться к своим студентам на "вы", ну а Маша такой же студент, правда, не в его любимом политехническом колледже.

— С радостью!

— Пап, я провожу Машу и вернусь, — говорю я, ожидая, когда девушка будет готова.

Отец, задумчиво посмотрев на меня, встал с дивана и сказал:

— Я с вами. Вдруг, что…

Я чуть не заныла от досады. Мы как маленькие дети, за которыми родители не спускают глаз. Но что тут возражать, после того, что случилось с Димой. Мне понятна обеспокоенность отца, но, несмотря на это, я более чем уверена, что убийца не станет вновь возвращаться в этот дом и убивать кого-нибудь из нас. Я нутром чую, что цель, которую он поставил перед собой в прошлый раз — он с лихвой достиг. Здесь ему больше нечего делать. Ублюдок.

Отец быстро натянул на себя куртку, ботинки и мы, наконец, вышли из дома.

Всю дорогу мы шли молча. Что ни говори, но как-то неловко было разговаривать с Машей, когда в спину тебе дышит родитель, внимательно наблюдая за тем, что происходит вокруг. К вечеру похолодало, отчего мои ноги успели достаточно замерзнуть, пока мы стояли на остановке и ждали автобус. Машка подпрыгивала, пытаясь согреться, а папа лишь молча стоял, и все время косился в сторону наручных часов. Когда транспорт, наконец, приехал и со скрипом затормозил, я обняла Машку, одновременно попросив ее позвонить или написать смску, как только доберется до дома, и, конечно же, я не преминула поблагодарить ее еще раз за проведенный вечер и неожиданный подарок.

— Не за что же, — улыбнулась она и ступила на ступеньки транспорта. — До свиданья! — помахала нам девушка, прежде чем двери автобуса скрыли ее улыбающееся лицо.

Минуту постояв, словно в оцепенении и глядя на отдаляющийся транспорт, мы с отцом побрели домой. Я засунула руки в карманы, изредка задирая голову кверху, чтобы было удобно ловить ртом снежинки. Мне всегда нравилось так делать. Мне нравилось, как эти заледенелые кристаллики плавно приземляются на лицо, одежду, украшая их собой. Я разглядывала небо: удивительно чистое и светлое, мягко нависающее над нами. Наверное, уже за это стоит любить зиму. Помимо всего прочего, эта пора года делает тебя спокойнее, медлительнее, заставляя тем самым никуда не спешить, остановиться и подумать.

— Я рад, что у тебя появились друзья. — Нарушил тишину отец, когда мы преодолели полпути. Я слышу звук его дыхания, то, как с шумом он выдыхает воздух из легких. Но этот звук какой-то тяжелый, в противоположность тому, что он только что сказал. Радоваться можно и вовсе не ощущая радости. Главное подобрать нужные слова.

— Я тоже.

Мы снова идем некоторое время молча, лишь звук дыхания и шорох шагов нарушает тишину. Руки не согревались даже в карманах, отчего я еще быстрее хотела попасть домой.

— Ты не злись, что я излишне опекаю тебя. Ты же понимаешь, что, после того, что случилось, я не могу допустить…

Раздраженно вздохнув, я не даю договорить отцу:

— Я понимаю. Все хорошо.

— Ох, Майя, все очень плохо. Как же тяжело хоронить собственного ребенка. Вы же… я помню, как твой брат произнес первое слово. Кстати, он сказал не "мама", а "папа", — отец горько усмехнулся. — Оксана тогда обиделась, думая, что малыш больше любит меня. А потом Дима впервые пошел. Я тогда еще злился, что Оксана и Алена вздумали верить в эти дурацкие приметы и начали перерезать ему между ножек какие-то "путы". Женщины! Но что удивительно, вскоре его ма-а-ленькие неуклюжие шажочки превратились в практически уверенную ходьбу. Помню, как твой брат в садике довел одну девчушку до слез! А знаешь, почему? — отец, улыбаясь воспоминаниям, вопросительно посмотрел на меня. Даже сквозь плохое освещение я увидела, как его глаза поблескивают. — Потому что не рассчитал силу, когда дергал ее за косички. И вот, столько времени воспитывать собственного ребенка, вкладывать все силы в его воспитание, отдавать всю любовь и заботу… чтобы какой-то черт его забрал! Почему люди возомнили себе, что могут лишать других людей жизни? Что могут уподобляться Богу?