***

Кладбище «Воскресенское».

Вырытая яма, в которой, кажется, нет дна.

Ледяной мраморный памятник, на котором выгравировано полное имя, даты жизни и смерти, и последние слова близких: любимый сын и лучший брат…

Возле бездонной ямы и насыпанной вокруг нее мерзлой земли, стоит гроб. Вот он, братик. Спит. На белый, как снег лоб опустились каштановые волосы, которые он каждый раз любил поправлять, от того, что они надоедливо лезли ему в глаза, и которые сейчас тревожит непослушный ветер. Руки сложены на груди, образуя крест. Черный дорогой костюм, который он надевал лишь в ответственные моменты.

Такой красивый.

На похороны пришли лишь самые близкие люди. Тетя Алена, единственный настоящий друг брата Денис, и соответственно мы. В университете пока никто не знал, что Димы больше нет, кроме руководства. Мы не хотели делать из нашей трагедии увеселительное мероприятие, приглашая проводить в последний путь брата кучу ненужных людей. И так понятно, что искреннюю боль от потери испытывают лишь самые родные.

— Не могу поверить в то, что происходит. — Проговорил Денис, стоящий рядом со мной, чуть поодаль от родителей.

Мы оба смотрим на Диму и пытаемся привыкнуть к тому, что видим его последний раз. Через несколько минут рабочие надвинут на гроб тяжелую крышку, приколотят ее гвоздями, и опустят деревянную коробку в бездонную яму. Черт возьми, почему все это происходит с нами?

— Ты в порядке? — спросил теперь уже и мой друг, дотрагиваясь до моей руки. Его изящные кисти в кожаных черных перчатках, отчего я почувствовала лишь холод от прикосновения.

Сколько раз мне задавали этот вопрос в течение последних дней?

Я покачала головой, посмотрев на Дениса. Его лицо бледное, черные тени залегли под некогда постоянно усмехающиеся глаза. Смерть брата не на шутку подкосила всех нас. Даже стойкие и крепкие мужчины теперь выглядят сломленными, слабыми, испытывающими боль от потери.

Я вздохнула, выпуская клубок пара изо рта.

— Мои родители… Я не знаю, что с нами будет дальше. Иногда мне кажется, что мама не сможет справиться с горем. Она постоянно плачет. Не могу на нее смотреть.

Денис, поджав тонкие губы, посмотрел в сторону отца и матери. Они стояли чуть ближе к гробу. Папа обнял маму за плечи, пытаясь унять ее бесконечные слезы. Как я и говорила…

— Они сильные. Я давно успел это понять по рассказам Димы. Твои родители обязательно справятся со всем. Просто им нужно немного времени, Май, — заботливо проговорил парень, грустно взирая на меня.

Мои внутренности сковала железная цепь, от которой мой внутренний запас слез готов был вырваться наружу. Нет, так дело не пойдет. Кто-то должен оставаться сильным!

— Все пройдет… со временем, — повторил Денис.

Я молчала, размышляя о том, сколько же этого времени нужно. Сейчас мне кажется, что и вечности не хватит на то, чтобы пережить случившееся.

Я прислушалась к звукам на кладбище. Мамины всхлипы прерывало карканье круживших над всем пространством этой мертвой земли ворон. Хотелось прогнать гадких птиц, которые будто собрались на пир.

— Ненавижу ворон, — процедила я сквозь зубы.

Словно почуяв мою ненависть, одна довольно крупная птица, наверняка назло мне, приземлилась в нескольких метрах от вырытой ямы. Она не издавала противного, режущего ухо карканья, лишь внимательно разглядывала все вокруг своими черными глазами-бусинами. Казалось, она все понимает, отчего мне стало жутко.

— Мне холодно. — И страшно.

Денис выдохнул, сочувственно глядя на меня. Он понял, что тот холод, который я испытываю, не физический, который легко ушел бы, стоило бы мне укутаться в теплый плед или чью-то не менее теплую куртку. Это душевный холод, от которого избавиться будет не так-то просто.

Я взглянула на тетю Алену, стоящую рядом с родителями. Ее почти седые волосы, некогда бывшие насыщенно каштановыми, как у моей матери, казалось, стали еще белее. На ее мутно-голубых глазах застыли слезы. Она утешала моих родителей, сама еле сдерживаясь.

— Пора, — срывающимся голосом проговорил отец.

Мое сердце бешено застучало, ведь слова папы означали одно: наступило время прощаться с братом. Навсегда.

Родители, взявшись за руку, поддерживая друг друга, подошли к Диме, склонились над ним и поцеловали его по очереди в ледяной лоб. Мама еще больше разрыдалась, падая на грудь умершему сыну. Она не хотела отпускать его, не хотела отдавать его в объятия пустоте. Ее крохотные слезинки то и дело опускались на лицо спящего Димы, образуя мокрые светящиеся дорожки. Будто сам брат плачет вместе с ней, чувствуя вину за то, что покинул нас. Тяжело… тяжело, когда твой собственный ребенок умирает раньше, чем ты сам. Так не должно быть.

— Боже, — еле слышно прошептала я.

Все же через несколько минут отец увел рыдающую мать подальше от сына. Ведь если бы он этого не сделал, казалось, она никогда бы не отошла от гроба, от своего ребенка, лежащего в нем. Застыла бы вместе с ним навеки.

Наступила моя очередь.

Я медленно подошла к брату, сжав заледенелые руки в кулаки и совсем не чувствуя страха. Раньше я бы жутко боялась, при виде мертвеца, но не сейчас. Возможно, потому, что это мой брат, и я так до конца и не поверила в то, что его больше нет. Я взглянула на него. Его лицо такое спокойное, умиротворенное. Лишь густые ресницы подрагивают от усилившегося ветра, отчего кажется, что он вот-вот откроет глаза и скажет: "Я всего лишь крепко спал. Почему ты плачешь?". Но нет, я больше никогда не услышу его нежного бархатистого голоса, который хотелось слушать и слушать. И все же, несмотря на то, что произошло, наверное, он счастлив. Счастлив, что воссоединился с Тасей. Он же всегда мечтал быть рядом с ней, даже после ее смерти.

Шмыгнув носом, я решила, что пора прощаться, иначе я, как и мама, не смогу отойти от брата и на шаг. Дотронувшись до его ледяных рук, пытаясь запомнить это прикосновение, последнее прикосновение, я поцеловала его в холодный лоб. Пора.

— Я буду скучать по тебе.

Я люблю тебя.

Взявши себя в руки и взглянув в последний раз на мертвенное, но все такое же прекрасное лицо брата, я еле заставила себя отвернуться и отойти, давая возможность попрощаться с ним тете Алене и Денису.

После рабочие принялись за дело: подняв тяжелую крышку гроба и заколотив ее, навсегда скрывая любимого человека, они взялись за тугие концы веревки и приподняли гроб, потом медленно-медленно начали опускать его в яму.

С каждым сантиметром у меня сжималось сердце, а мамины всхлипы учащались. Я мысленно молила остановиться рабочих, не в силах смотреть на то, как любимого брата придают земле. Закрыв глаза, я попыталась снова взять себя в руки. Мне нужно быть сильной. Только вот, сила куда-то исчезла, как только гроб достиг песчаного дна.

Грудную клетку сжали чьи-то невидимые цепкие и сильные руки, отчего я готова была вот-вот задохнуться от боли.

— Дима…

Прикусив до крови губу и почувствовав во рту соленый привкус, я отошла в сторону, подальше от ямы и стоявших у нее людей. Денис проследовал за мной, видя, что мне стало плохо.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он. — Ты такая бледная…

— Все в порядке, — глухо сказала я, чувствуя как в висках запульсировала кровь, и как перед глазами окружающий мир начал медленно-медленно покачиваться из стороны в сторону. Нет, я не упаду в обморок. Только не сейчас. На всякий случай я взялась за руку Дениса, боясь и правда, потерять землю из-под ног, но, слава богу, через пару минут головокружение отпустило меня. Я снова взглянула на родителей.

Мама с папой стояли и смотрели, как рабочие засыпают яму, ловко и умело. Конечно, это их работа. Они, наверное, уже много раз выкапывали бездонные ямы-убежища для мертвецов.

— Прощай, сынок. — Проговорила мама, опуская голову на папино плечо. Они так стояли еще несколько минут, пока рабочие засыпали могилу и устанавливали памятник.

— Я устала, — сказала я, стоящему рядом Денису.