Застигнутый врасплох Медиф выглядит так, словно я поймала его «на горячем». Но вопрос у него и в самом деле созрел.

— Я тебе не нравлюсь? — спрашивает осторожно.

Помнится, мы уже поднимали эту тему, но тогда всё было иначе.

Что заставило его усомниться? Ведь очевидно же, что он очень красивый. Может даже слегка чересчур. Все вокруг это замечают, и я ни за что не поверю, что собственная внешность для него — тайна.

— Дело в цвете кожи? В моей расе?.. Или в том, что, когда я был в доме матери, любая женщина…

— Ты мне нравишься, — прерываю, не желая слышать ничего о Талассе. — Разумеется, нравишься, Медиф, иначе бы никакие клятвы не заставили меня согласиться считать тебя семьёй.

— Но ты будешь держать меня на расстоянии, пока не решишь всё окончательно… — договаривает он предполагаемое окончание моих слов. Это даже не вопрос, простая констатация досадного факта.

Растерявшись, останавливаюсь.

— Что? С чего ты взял?

Инкуб тоже останавливается и, легко пожав плечами, поясняет, как нечто очевидное:

— Ты смотришь на меня иначе, чем на Аллеона, и ничего не позволяешь. Как тогда убедить тебя, что я заслуживаю своё место? Что нужно делать?

Что-то я совсем запуталась… Это всё из-за того, что его не пустили в кровать?

— Чего именно я тебе не разрешаю? — уточняю подозрительно.

Моё непонимание его озадачивает. Тёмные брови вопросительно изгибаются, как будто инкуб вот-вот усмехнётся и скажет: «А сама-то как думаешь?» Но он, конечно, отвечает более вежливо.

— Ты ни разу не позволила мне прикоснуться. Ни о чём не просила.

В голове мелькает безумная картинка, как я с царственным видом перечисляю ему, как именно дозволяю сегодня ко мне прикасаться, куда и сколько раз целовать. Он ведь не этого ждёт, правда?

— Ты знаешь, что значит «жених», Медиф?

Он на секунду хмурится и рапортует:

— Мужчина, вступающий в брак или имеющий намерение жениться.

— Ты будто учебник процитировал, — улыбаюсь, надеясь, что ошиблась.

— Я прочитал это в словаре, в библиотеке, — признаётся инкуб, смутившись. — У нас дома такого нет. Мужчина там или муж, или раб, или слуга, если повезёт.

«Прочитал в словаре»!

— Как вы там живёте? — вырывается у меня.

— Нормально живём, — находу пожимает он плечами. — Все с детства знают своё место.

Тронув его за локоть, жестом предлагаю присесть на скамейку возле старого буйно цветущего дерева. Усыпанная белыми зонтиками крона издаёт чудесный сладковатый аромат.

Медиф послушно садится. Несмотря на доверительную атмосферу, спину он держит ровно, а руки прилежно кладёт на колени. В сумерках его кожа кажется ещё более тёмной, а глаза и впрямь едва заметно подсвечиваются, мерцают. Фантастическое зрелище.

Могу ли я провести по его волосам? Будет ли это ему приятно?

Покосившись на напряжённую позу, решаю не рисковать. В первую очередь нужно поговорить, а уж потом, если желание никуда не денется…

— Как тебе здесь, в этом мире?

— Сначала казалось, что нет никакой разницы, — усмехается он, невидяще глядя мимо. — Те же взгляды на улице, те же эмоции, шушуканье… Но разница есть. Ты даже не представляешь, как часто я мечтал сказать «нет», но приходилось молчать, а теперь…теперь я могу это сделать, — внезапно спохватившись, он бросает на меня осторожный взгляд. — Разумеется, я говорил не о тебе! Тебе я в любом случае возражать не буду…

— Почему, Медиф? Ты можешь отказаться от чего угодно, если тебе так хочется.

Не решаясь перебить, он отрицательно трясёт головой.

— Нет, так нельзя! Я давал клятву и обязан…

— Это другое, — и тут мне в голову приходит очень неприятная мысль. — Или нет? Подожди-ка, ты что, затеял это всё только из-за той клятвы? Ты решил стать моим мужем, потому что так удобнее будет меня защищать?

— Нет, — он опускает смущённый взгляд на свои руки, медленно сжимает и разжимает пальцы. — То есть, конечно, мне действительно будет удобнее, но просил я не поэтому… Я… мне…

— Что? Смелее же.

— Ещё там, в кафе, мне очень хотелось, чтобы мать позволила сопровождать вас как можно дольше, до самого отъезда. С вами было приятно, куда лучше, чем с остальными гостями. Я никогда ещё не чувствовал такой искренней симпатии, такой любви и заботы. Знаю, твои эмоции были обращены к Аллеону, но мне показалось… — Медиф прерывается, чтобы на миг вернуться к воспоминаниям, и договаривает негромко: — … показалось, что я тебе тоже понравился. Не так, как другим.

— Ты необыкновенный, — улыбаюсь, тоже вспоминая, как впервые его увидела. — Объяснишь мне кое-что? Я понимаю, почему ты разозлился, когда леди Луассис заставила принести клятву, но почему всё так резко изменилось на следующий день?

— Аллеон предупредил, что, если я не хочу остаться в Талассе, должен вести себя сдержаннее. Я и сам это понимал: мать ведь потому меня и отдала, что я приносил больше проблем, чем пользы. Оставаться я не хотел. Однако уже успел с тобой поругаться, и не обманывался, конечно, что ты об этом забудешь… Поэтому и решил попробовать изменить впечатление.

— Как ты обошёл защиту? На меня не должна была подействовать твоя магия.

— Я не пользовался магией. Просто очень старался понравиться и сделал всё, чтобы тебя очаровать. Ничего в итоге не получилось.

— Получилось. Мне тогда очень хотелось к тебе прикоснуться, но это было неправильно. Прости, что ударила. Я испугалась.

— Это и сейчас будет неправильно? — спрашивает тихо, всем телом повернувшись ко мне.

Правду говорят, что в темноте откровенность даётся нам проще. Не уверена, что инкуб так открыто делился бы со мной днём, но сейчас, в сумрачном саду, наполненном ароматом цветов и пением какого-то насекомого, он явно чувствует себя свободнее.

Медленно протянув руку, наконец-то пропускаю сквозь пальцы его прохладные, упругие кудри. Мужчина не двигается и ничем не выказывает отвращения. Хочется верить, это потому, что я всё-таки исключение и ему приятно, а не потому, что он боится меня рассердить. Не удержавшись, повторяю нехитрую ласку снова, мысленно завидуя ему по поводу причёски.

Хотя, наверное, любоваться кудрями даже лучше, чем самому их носить.

— Ты на самом деле очень мне нравишься, но так сразу перейти к чему-то более серьёзному я не могу.

— Обещаю, ты не будешь разочарована. Я много умею и смогу доставить тебе удовольствие.

Он действительно не понимает?

Что ж, попытаюсь объяснить. Жаль, если Медиф не услышит и не поймёт разницу в том, о чём мы с ним говорим.

— Удовольствие зависит не столько от мастерства, сколько от того, кто находится рядом. Какой смысл делить постель с тем, к кому ничего не чувствуешь? Влечения тел мало, сердца и души тоже должны тянуться друг к другу. Скажи, ты когда-нибудь ходил на свидания? Тебе кто-нибудь нравился?

Он смотрит со священным ужасом, как если бы я спросила, не хочет ли он отпилить себе руку или ногу пилочкой для ногтей.

— Нет, Дарисса.

Кажется, это будет труднее, чем я думала. Не покупать же ему книгу с инструкцией? И Аллеона просить прочитать для коллеги лекцию вроде как неудобно.

Моё молчание затягивается, и инкуб обеспокоенно хмурится:

— Это плохо?

— Нет. На самом деле, это неважно. Всё равно у вас, в Талассе, ухаживают, наверняка, по-другому.

— Почему? Если позволишь, я могу за тобой ухаживать. Если это то, чего ты хочешь.

Неужели?

Возникает смутное подозрение, что мы друг друга как-то не так поняли, но инкуб выглядит прямо-таки ободрённым.

— Значит ли это, что мне можно иногда к тебе прикасаться?

Как он вообще собирался налаживать отношения в роли жениха — и не дотрагиваться? Ждал, что я догадаюсь и сама разрешу ему? Стоит ли мне тоже спросить разрешения?

— Разумеется, можно, Медиф! В любое время! Только…

— Я помню, — насмешливо улыбается он. — На спальню это не распространяется, так?

— Пока, — уточняю, впечатлённая его улыбкой.