Медиф только чуть изогнул уголки губ, но даже это разрушило впечатление неживого спокойствия мраморной статуи. Ну нельзя же быть таким безупречно красивым! Я начинаю чувствовать себя одной из тех мечтательных барышень, что могут часами любоваться портретом возлюбленного.

— Пока, — эхом повторяет инкуб.

Его взгляд меняется, задумчивость уступает место сосредоточенному вниманию. Он заметил. Почувствовал, охватившее меня восхищение, и теперь жадно вглядывается, ища подтверждение, подмечая каждую чёрточку. Над кем-то другим я бы обязательно посмеялась, напомнив, что в самолюбовании нет ничего хорошего, но ему только тепло улыбаюсь. Пусть смотрит.

— Расскажи что-нибудь о себе? — прошу, чтобы нарушить молчание.

— Что ты хочешь узнать?

— Например, кто твой отец? Ты его знаешь?

— Нет, я никогда его не видел.

— Ты говорил, что восьмой сын. Вы ладили с братьями и сёстрами?

— Сестёр воспитывали отдельно, и они такие же, как мать. Для них я ничем не отличаюсь от других мужчин. Мы, к счастью, почти не пересекались.

— А братья?

— В доме живёт только Келэйл. Остальные вошли в другие семьи. Мы не общаемся.

Он говорит о своих родственниках ровным, безразличным голосом, как о совершенно чужих людях.

— Мне всегда хотелось иметь старшую сестру.

— Зачем? Это же опасно!

— Опасно? Наоборот, Медиф, это здорово! С ней можно было бы делиться секретами, о которых нельзя знать родителям, обсуждать мальчиков; можно было бы вместе ходить по магазинам, делать друг другу смешные причёски. Она помогала бы мне с учёбой…

— И все действительно это делают? — переспрашивает он, не скрывая недоверия.

— Если хотят, — пожимаю я плечами. — Бывает, конечно, что дети не ладят, но с возрастом это обычно проходит… У вас, судя по всему, любить родственников не принято?

— Моя сестра приказала забить меня плетью за то, что я не помог ей соблазнить понравившегося гостя.

Они там все чокнулись! Как он рос, абсолютно один?

— Просто поразительно, как ты вырос нормальным в таких-то условиях… Я бы, наверное, не смогла.

— Девочек никто не наказывает. У тебя было бы всё, что пожелаешь.

Не зная, как это объяснить, качаю головой. Мне его жаль — до пронзительной боли в груди. Медиф — самый одинокий человек из всех, о ком я только слышала. У него никогда, даже в детстве, не было никого, кто мог и хотел бы его защитить. Никто не читал ему книжек. Не обнимал, не говорил, что любит. Я даже не уверена, что ему было с кем просто поговорить.

Повернувшись к инкубу, прижимаюсь к его груди, обнимаю, стараясь, чтобы получилось тепло и в меру крепко. Да, это мужчина должен быть опорой для женщины, но я и не беру на себя его роль. Медиф отлично справится сам. Он сильный и честный, он гораздо заботливее и добрее, чем можно было бы ожидать. Всего лишь нужно помочь ему починить то, что там, внутри него, сломано.

— Я рада, что ты рядом.

Его ладони неуверенно опускаются мне на лопатки, робко поглаживают.

— Не надо жалости, — просит, в очередной раз слишком хорошо разобравшись в моих эмоциях. — Детство у меня было не самое плохое: много учителей, одежда, хорошее питание, крыша над головой. Не всем так везёт. Не верю, что у тебя в мире иначе.

— Разное бывает, но в целом там всё-таки лучше. Надеюсь, нам никогда больше не понадобится наведываться в Талассу, — говорю, взяв себя в руки и отстраняясь.

На какой-то миг мне захотелось поцеловать Медифа. Сегодняшний день, наши разговоры оставили в душе смесь сочувствия, симпатии и влечения, толкающую на необдуманные поступки.

Но он прав. Жалость тут неуместна. Это, однозначно, не то чувство, которым стоит руководствоваться в отношениях с мужем.

— Идём домой?

Шагая по неширокой мощёной дорожке, первой тянусь к его расслабленной ладони и совершенно счастливо улыбаюсь, когда удивлённый инкуб осторожно берёт меня за руку.

Чувствует ли он то, что зарождается сейчас в моём сердце?

Войдя в дом, я начинаю немного сомневаться: стоит ли разнять руки, чтобы этого никто не увидел? Довольно непривычно осознавать, что Аллеон, скорее всего, не рассердится. Какой-то въевшийся инстинкт требует не только отпустить Медифа, но и отослать его, чтобы не вызывать подозрений. Однако я этого не делаю. Не собираюсь стыдиться наших с ним отношений.

Проводив меня прямо до двери спальни, инкуб замирает, а затем, чуть склонившись, всё же целует кончики пальцев.

— Безмятежных снов, Дарисса.

— Спокойной ночи, Медиф, — улыбаюсь, очень довольная прогрессом.

Он отступает, а я вхожу в комнату. Лен уже тут, развалился в кресле, читая маленькую, но толстую книгу.

— Выглядишь счастливой, — заключает он, придирчиво рассмотрев меня с ног до головы.

— Мы с Медифом гуляли по саду.

— Снова мучаешь серьёзными разговорами? — смеётся сиир. — Дай ему хоть денёк отойти!

— Вообще-то, — возмущаюсь я, кое-что вспомнив, — с тобой мне тоже нужно поговорить.

— Что-то важное?

Пройдя к его креслу, привычно устраиваюсь на подлокотнике.

— Это о нас. Скоро действие суфура закончится, и нам многое будет можно… Я пока не готова к детям, Лен.

Какие дети, если я до сих пор даже со своими мужчинами не разобралась! Не говоря уж о том, что мне трудно назвать себя достаточно взрослой и ответственной.

Как мама вообще справлялась, ей же было всего восемнадцать?

— В первый раз ниикто не бывает готов, Дари. Но я тебя не тороплю. Впереди много времени.

— Может, нужно купить таблетки? Или у вас тут для этого тоже есть артефакты?

— Есть. Ты его уже носишь. Благодаря браслету, ребёнок появится только тогда, когда мы — ты или я — сильно этого захотим. И да, там, где нет магии, это тоже работает.

— Какая полезная, многофункциональная вещь!.. Но кое-что я не поняла. Почему он сменил цвет? Ты ведь ни о чём таком не предупреждал.

— Цвет отображает нашу с тобой связь — помолвка, брак, слияние судеб — та самая Церемония. Я не хотел что-то обещать и рассказывать о ней заранее.

— Ну ещё бы, — хмыкаю вредным тоном. — Тебе это точно не навредило?

— Точно-точно! Просто вложил все силы в то, чтобы наделить твой браслет свойством продления жизни. Я не маг, поэтому пришлось тяжело, конечно, но не смертельно.

Окончательно успокоившись, возвращаюсь к тому, о чём мы говорили с ним раньше.

— А наши дети… кем они будут?

— Девочки — людьми, как и ты, с небольшой примесью моих генов. Для оборота не хватит, зато может проявиться более быстрая реакция или хорошая регенерация.

— А мальчики — только сииры?

— Скорее всего, но не обязательно, — окончательно отложив книгу, Аллеон мягко пересаживает меня к себе и вкрадчиво шепчет в самые губы: — Мне нравится, что ты уже думаешь об этом …

Знаю, что поцелуй — единственное, что он себе позволит, но и его достаточно. Там, в лесу с Рраяром и среди Золотых котов, мне так не хватало любимых рук, родного запаха и самых нежных на свете губ! Тая от неспешной ласки, я всем телом, трепещущей от восторга душой чувствую, что любима. Никто и никогда не сравнится с Аллеоном, ставшим моей первой настоящей любовью.

— Я так люблю тебя… — признаюсь шёпотом.

Тёмно-зелёные глаза смягчаются и словно искрятся. Не обязательно быть эмпатом, чтобы понять, каким счастливым делают его эти слова.

— Если б ты только знала, если б могла почувствовать, как сильно люблю тебя я!.. Я даже не представлял, что могу так любить — до нехватки воздуха, до замирания сердца! Быть счастливым уже оттого, что ты здесь, со мной…

Замолчав, Лен снова легко касается моих губ, и я отвечаю, не сомневаясь, что этот миг, этот незабываемый момент близости, останется с нами навсегда, сколько бы лет ни прошло.

Когда мужчина — романтик, это всё-таки мило. Поднимаясь с кресла, Аллеон подхватывает меня на руки, чтобы немного покружить по спальне и аккуратно опустить на кровать. Вот тут-то его паранойя и даёт о себе знать — едва положив, он рывком хватает меня обратно, отскакивая на середину комнаты.