— Антенна всё ещё функционирует, — холодно ответил Леклерк.

— Сделай это.

— Зачем? — Леклерк устало закрыл глаза, опуская голову. Его руки опустились вслед, оставив консольную панель бесхозной.

— А хочу донести одну мысль. До Ками.

— Это бессмысленно. Станция сыпется. Павил, — Леклерк посмотрел на него. — Тебе стоит присоединиться к Бао. Уверен, он придумает, как выбраться вам живыми.

— Сдался? Не отвечай, — Павил остановил его жестом. — Только сначала выполни мою просьбу.

Леклерк потянулся к консольному окну, обхватывая его по краям.

— Если честно, то я не знаю, сколько ещё будет функционировать антенна. Может и не получится.

— Поверь, получится.

— С чего бы? — Леклерк приподнял брови.

— Думаю, я знаю, чтобы я хотел донести.

— Ладно, — рука программиста прошлась по двумерной поверхности. Так стирают пыль с деревянного стола. — Скажи, когда будет готов.

Павил набрал воздуха в лёгкие, пускай и виртуального. Он посмотрел высоко-высоко в небо, пытаясь заглянуть в сущность огромной газовой планеты, двигающейся в зените, а с ней и в разум «коробки с крыльями». Он удивился, но в данный момент он не чувствовал ни страха, ни сожаления. Лишь свободу, освобождаясь от бренности. Они уже посылали данные. Посылали и символы, казавшиеся универсальными для любой цивилизации.

— Я готов, — Павил расслабился.

— Тогда начинаю.

Мир стянулся в одну точку, куда уходили все тонкие линии. Туда, где в периферии находился один объект. В этот раз никакой боли. Они передавали данные, передавали и символы. Но можно ли передать чувства? Насколько реальна эмпатия?

Зеркальная копия Павила появилась перед ним в его сознании, отдалилась и взлетела в небо, унося с собой его мысли и чувства. И то, что они создатели исксина, но, как и любые родители, не способные контролировать его. И то, что люди — это разум, а разум не может быть простым алгоритмом. Он реален, но в тоже время абстрактен. Павил попытался вложить в свою копию всё, что когда-либо знал, что-либо чувствовал. Если его философия антропоморфизма и антропоцентризма могла пригодиться, то сейчас самое время. Её он и вложил в копию частички себя.

Но в конце процесса, когда всё было сделано, Павил почувствовал пустоту. Та же самая частичка навсегда покинула его, а он отдал её чужому разуму, по строению не похожему на человеческий. А взамен, казалось, он не получил ничего.

В глазах Павила потемнело. Вспышка пронеслась в его сознании. Что-то не столько иллюзорное, сколько реальное, в виде картинки какого-то неизвестного ему момента жизни вселенной.

— Что ты сделал? — трясущемся голосом спросил Леклерк. Алгоритм перед ним изменился, выстраиваясь в схему пунктирных линий и точек.

— Что? — Павил едва его слышал. Он, усталый, едва держался на своих эфемерных ногах, почти падая на землю под собой.

Прямая линия, представляющая собой голос Бао, появилась перед ними.

— Всё успокоилось, — линия начала извиваться волнами.

— В каком смысле? — тихим голосом спросил синосоиду Павил.

— Нас перестали дырявить. Повторяю…Э…что вы сделали?

— Я и сам не знаю, — ответил Леклерк. — Павил?

— Пока всё успокоилось, советую вам выбираться в этот мир и предпринять попытку эвакуироваться.

— На аппарате Аманды? Где она?

— Нет, она уже вылетела.

— Что я сделал? — Павил открыл глаза. Всё перед его взором покрывалось причудливыми вспышками. — Всего-лишь показал, что значит быть человеком.

— Андан не отпускает попытки прожечь Ками, — сказал Леклерк, изучая данные перед собой.

— Ты можешь отключить его? — спросил Бао. — И как долго продлится перерыв?

— Не могу, — выдохнул Леклерк. — Код изменился. Это уже не программный язык, а нечто другое. Система…

— Не думаю, что Ками вернётся к своей идеи превратить станцию в ничто. Во всяком случае, пока оно задумалось, — Павил тяжело дышал. Ему было интересно, делает ли он такие же жадные вдохи в реальном мире. — Леклерк, ты должен остановить своё детище.

— Я не могу! — огрызнулся Леклерк.

— Мы посылали сигнал S.O.S? — синусоида не унималась.

— Нет.

— Я больше не вижу на поверхности Сатурна тех ужасных сфер. Коллапсы пространства прекратились.

— Мы продолжим работу, — сдаваясь, выговорил Леклерк. Взмахом руки он заставил синусоиду исчезнуть. — Только мешает.

Он ещё несколько раз перезапускал консоль, в надежде придать ей внятный вид, но всё было тщетно.

— Да почему ты не хочешь поговорить! — Леклерк закричал в небо, словно иерарх, требующий ответы от Бога. — Он помешался. Не знаю, в силу ли это своих умственных ограничений или…

Сатурн исчез с неба, сжимаясь в маленькую точку, которая становилась всё меньше и меньше, пока не исчезла. Звёзды завертелись, рисуя собой яркие слои, нарисованные циркулем в ночи. Всё смешалось в калейдоскопе красок. Мир исказился в сферу, из которой выплыли Леклерк и Павил. Деревья и поле травы втянулись в сферу, образовавшуюся перед гостями. Остались лишь звёзды, кружащиеся вокруг с бешенной скоростью.

— Ты видишь? — Леклерк пытался всматриваться в нечто, образовавшееся внутри сферы. Павил посмотрел на него и ужаснулся. Его модель вытянулась в линию, тянущуюся в сферу. Тогда Павил посмотрел на себя и понял, что не видит ничего. Ни рук, ни ног, ни туловища.

— Что вижу?

— Ты видишь, Павил?!

Павил повернулся к сфере и заглянул внутрь.

Он видел облака, несущиеся над поверхностью планеты, и гладкое, разлитое море. Неописуемые объекты, всё так же относящиеся больше к области абстракции, чем чего-то реального, прорезали облака, поднимаясь к стратосфере, оставляя за собой завихрения. А где-то дальше, там, где размещалось двумерная луна, внутри которой расплывались волны, уже другие объекты оставляли яркий световой след. И всё, что видел Павил, умещалось в небольшую область поля зрения, стягивающегося внутрь себя. И когда угол изменился достаточно, чтобы разглядеть новую картинку, Павил понял, что смотрит на макромир, находящийся внутри компьютерного разума. Планета стала туннелем, а двумерная луна — самоповторяющимся фракталом.

— Что это, Леклерк?

— Ты видишь? — продолжал тот повторять.

— Это постфизический мир?

— Ты видишь? — крик Леклерка звучал отовсюду, и в тоже время ниоткуда. Как эхо, отражающееся от фрактальных гор.

Леклерк протянул свою руку, больше похожую на одномерную текстуру, чем на человеческое подобие. И тянулся он до тех пор, пока не коснулся луны. И тогда он растворился в чьём-то разуме.

— Я понимаю его! Я и есть программа!

— Леклерк!

— Я…

Павил сорвал с него обруч, швырнув на интерактивный стол. Трёхмерные модели сфер, окружавшие Сатурн, исчезли. Теперь только три метки был на нём: Ками, динамо-торпеда и Эверика. И все стремились в одну область пространства.

— Я… — слово застряло в глотке Леклерка. Он вновь вернулся в реальный мир. Рядом с ним стоял Павил. — Я был так близок.

— Он пожирал нас, — Павил пытался отдышаться. Глазные капилляры в его глазах полопались.

— Я был так близок, — Леклерк набросился на него, схватив за комбинезон.

— Он пытался скопировать наши сознания, чёрт тебя побери! — Павил отбросил Леклерка от себя.

— Да откуда тебе знать? — усмехнулся Леклерка. — Да и что с того? Он открылся перед нами, а мы…

— Мы спаслись.

— Мы отвернулись от него, — Леклерк потянулся к девайсу, но экран ничего не показывал. Доступ был закрыт.

Леклерк сложил руки перед собой на столе и положил на них голову.

Эверика падала к плоскости кольца. Ускорение вдавливало Аманду в кресло, давя на грудь, лёгкие, не давая нормально вздохнуть. Аппарат уже превысил допустимую норму, нарабатывая в термоядерном реакторе тепловую энергию быстрее, чем это было допустимо. Одно дело плавное, равномерное ускорение до десяти световых единиц, когда ты контролируешь процесс. Другое — это когда палец Аманды прижимал мягкий стик к краю, не давая системе двигателей и секунды на перерыв. Скорость уже давно перевалила за сто пятьдесят тысяч километров в час. Тысяча километров до торпеды. Пятнадцать тысяч до Ками, пересекающего перпендикулярную линию перехвата.