Они сами вышли на него. Сколько дней прошло? Он исписал миллионы сток программного кода, забивая его алгоритмами, но всё превращалось в один вечной, избитый временем вопрос: «Почему?». Они акулы пост-капитализма. Корпорации. Они знают, какой стороной падает намазанный маслом хлеб. И даже если они не правы — они знают, как всё перевернуть так, чтобы остаться непогрешимыми. Они алчны до власти. Поэтому их и ограничили монополистическими законами, связывая им руки в мире, где массовая система конкурирующих государств утратила какое-либо значение. Им нужен был доступ к ускоряющимся. И Леклерк не удивился, когда они обратились к нему, постучав в дверь его жилого комплекса в Сиерра-Фортагре, на прибрежном корпусе пожираемого морем Лос-Анджелеса. Хоть Леклерк и был настроен негативно, сразу он их не послал куда-подальше, как должен был сделать любой ускоряющийся. Разлад среди ускоряющихся достиг и его коры головного мозга, словно идейный паразит, норовящий подстроить под себя новый организм.

Их предложение было кратко: они хотели, чтобы Леклерк работал на них. Но, оправдываясь, что не напрямую, а лишь сообщать о разных новостях, творящихся внутри ускоряющихся. К их несчастью, Леклерк был бракованным, поссорившись и с консулом, и с фециалом одновременно. Путь на программный олимп был закрыт. И если он был частичным изгоем до голосования, то после стал полноценным. Как и вся группа, решившая остаться с ним. Их он тоже спрашивал: «Почему? Почему вы так поступили?», но, скорее всего, они и сами не знали ответа. Компания знала, что бы требовал Леклерк, и предложила первой: одна тринадцатая часть физической оболочки ИИ, пущенной во «время препарирования». И Леклерк согласился.

Стоя среди остальных участников аукциона, в помещении, где освещением являлись только вшитые в пол диодные лампы, он получал в руки частичку разума ИИ. Мёртвую, отключенную от сети. Он чувствовал себе Франкенштейном, стоящим нам своим чудовищем. Никакая молния ещё не ударила в электрод, но тени, порождаемые осветителями, покрывали его лицо, тянусь вверх.

Он собрал всю свою группу заново, выторговав целый научный комплекс у Компании. Так эта корпорация себя называла. Просто и минималистично. Их одержимость скрывающимися от них ускоряющимися сыграла на руку Леклерку. Они так хотели узнать хоть что-то из места, названия которого даже не знали, что готовы были отдать пол царства в придачу. Так в руки Леклерку попала целая станция, названная Анданом.

— Это наш новый дом, — ступая на новую землю, Леклерк вылез из шаттла. Его прибытие встретили уже люди, работающие здесь терраформаторами Сатурна. Настоящие терраформаторы, он прилетел выселить.

— Никогда не думал, что буду работать вдали от Земли, — Себастьян переступил порог следом.

— Это уже не важно. Важно, что нам дали второй шанс, — Леклерк обернулся, смотря на свою группу, решившую следовать за ним. — Важно, что мы можем начать всё с начала.

Но энтузиазм имеет свойство улетучиваться, подобно любви. Подобно цветку, чьи лепестки увядают вместе с растением. Недели сменялись на месяцы, месяца на годы. Работы по восстановлению продвигалась, но очень медленно. Когда Леклерк опомнился, то осознал, что всех терраформаторов перегнали на новую станцию возле Титана, оставив его и его группу наедине с самими собой. Первое потрясение настигло в тот момент, когда он подходил к своей каюте.

— Я улетаю, Леклерк.

— Молло…

Она ждала его, уже одетая в скафандр. И как бы Леклерк не пытался отстраниться от разногласий и споров, бушующих между участниками группы, от последствий убежать невозможно.

— Боюсь, мы достигли своего потенциала. Больше мы ничего не сможем сделать, — она сложила у себя на груди. Её зелёные глаза смотрели на него, как на побитую дворнягу. Как на человека, который обманул её.

— Главное не сдаваться, — он неуверенно улыбнулся.

Они отстранились от основных ускоряющихся как несколько лет. Лишь едва до Леклерка доходила информация о масштабных выборах в Зазеркалье, о важном человеке, сложившим с себя полномочия консула. О падении фециала и расквартированию его подопечных. О реформе клерических приоритетов. Но всё это было лишь слухами, а не информацией, получаемой из прямых уст. Фециал был прав: Леклерка отстранили.

— Не в этот раз, любимый. Давай откажемся от своих амбиций. Вернёмся к ускоряющимся. Договоримся о частичном переходе? Займёмся чем-то новым, в конце концов.

— Нет. Нет, не в коем случае, — он замотал головой, опустив её к полу.

— Дорогой, ты одержим этим ИИ. Он ушёл. И никогда не вернётся, пойми ты наконец.

— Осознание.

— Что?

Есть большая пропасть между сдаться и отказаться от своих амбиций. Второе — непростительно.

— Тогда, на голосовании, когда я последний раз посетил Зазеркалье, проконсул говорил мне про осознание. Молло, прошу тебя, останься. Я уверен, что мы на правильном векторе. Ещё немного и мы добьёмся успеха. И остальные ускоряющиеся сами придут к нам.

— Я…я не могу больше так, Леклерк. Прости…Мой дом там. В Зазеркалье, среди других ускоряющихся, среди братьев и сестёр. Ты ведь знаешь…

— Что, ты связывалась с ними через инфополюс?

— Да.

Он знал ответ, но боялся сам себе признаться. Сколько пути пройдено, и сколько осталось?

— Нет, не знал. Но догадывался. Молло, ты не передумаешь? Подумай ещё.

Повисло неловкое молчание.

— Я уже всё обдумала, Леклерк.

— И чем займёшься по возвращению? — Леклерк провожал Сидни. Он, Себатьян и оставшиеся пять членом группы Леклера, покидали своего духовного программного наставника.

— Даже не знаю. Устроюсь в какую корпорацию.

Они держались за поручни, тянувшиеся вдоль стыковочной секции, где сейчас был закреплён второй шаттл, отбывающий назад к Земле.

— А как же ускоряющиеся?

— Для меня всё кончено. Я был лишь мелким программистов, — он улыбнулся.

— Сид, да ладно тебе. У тебя же куча опыта в машинном программировании. Ты умеешь читать массивы данных. Даже лучше, чем я. Ты разбираешься в машинном языке, неалгоритмированной компиляции, квантово-рекурсивных методах обработки данных и куче всего ещё. У тебя целый багаж опыта.

— Да, но всё связано с разработкой ИИ. А эта тема мертва. И будет мертва ещё десяток лет. К тому моменту, когда её возродят, мои знания капитально устареют. Помнишь, ты любил рассказывать о Киберсине? Сколько лет прошло с момента его смерти и полного возрождения? Шестьдесят? Даже сам Энтони Бир ничего бы не смог поделать с программированием двадцать первого века.

— Ты думал насчёт присоединения к Зазеркалью? — неловко поинтересовался Леклерк.

— Ты про частичный переход? Меня никогда не интересовала эта тема, но, я слышал, Ривьера всё же решился на модификацию. Да и Себастьян подумывает над этим. А я…что ж, это было отличное время, но если чему-то меня и научил ИИ, то это принятию факта, что всему приходит конец. Рано или поздно. Ну, а ты, — … - что ты будешь делать, учитель?

— Интересно ты меня называешь, — Леклерк усмехнулся. — Я? Я останусь.

— И продолжил исследование?

— Само собой.

— Леклерк…

— Мы уже сто раз это обсуждали.

— Воссоздать ИИ с того, что мы имеем… — Сидни печально вздохнул, — равносильно попытке создать сознания, имея рептильный мозг вместо новой коры.

— Надеюсь, у тебя всё сложится, Сид, — Леклерк, улыбаясь, на прощание похлопал того по плечу.

День за днём, день за днём, день за днём…

Его мозг был погружен в код, собирая и дописывая его по частичкам. Он был одинок в этом деле. Одинок, но не сломлен. Никто больше не отвлекал его. Только он наедине со своими мыслями. И спящий где-то там разум. Обычным маркером он исписывал стены и схемы, помечая нужные позиции напряжения, проводимого вдоль сверхпроводников. Он практически перестал спать, и когда его глаза уже начали самопроизвольно от усталости, лёгкое электрическое напряжение пробежало от одного транзистора до другого. Подобно потоку крови, несущемуся по вене. Сердце Леклерка едва не остановилось.