Так продолжалось довольно долго, но видать районному руководству это надоело и, они на очередные выборы прислали свою кандидатуру. Новый голова колхоза, Аркадий Петрович, был мужик серьёзный, явно знающий своё дело, да к тому же ещё и коммунист. Первую неделю он ходил по территории и знакомился с хозяйством. Заходил в коровники, свинарники, конюшни, заглядывал во все углы и закоулки, что-то записывал, зачёркивал, опять записывал, видно было, что приехал надолго. Крестьяне следили за ним, приглядывались, каждый высказывал своё мнение, но все вместе ждали первого выезда в народ. Спорили, гадали, куда вначале он поедет, в район или в чайную? И вот этот день настал!

– Степаныч – обращаясь к конюху, попросил голова, – запряги мне завтра с утра Чижика, надо в район смотаться.

– Хорошо Аркадий Петрович, сделаем.

На другой день колхозники спорили до хрипоты, шептались, бились об заклад и терпеливо ждали начало «скачек». И вот, мужики, запрягли жеребца и, ведя его, под уздцы пошли к конторе. Чижик был явно удивлён таким почётом, косил лиловым глазом то на одного, то на другого конюха и всё норовил укусить Степаныча за плечо. Аркадий Петрович уже ждал на крыльце и, не раздумывая, тут же сел в бричку, взял вожжи, сказал мужикам: «Отпускай!» и…

Основная дорога, званная в народе «шоссейка», проходила метрах в семидесяти от конторы и вела строго в двух направлениях, налево – в центр села, к чайной, направо – в широкую степь, где за холмами, в туманной дымке, находился, неизвестный жеребцу, районный центр. Застоявшийся конь, игриво наклоняя голову, рванул галопом по знакомому, (с детства!) маршруту. Подъезжая к повороту, председатель потянул правую вожжу, но Чижик лучше знал, где находится чайная, тут же закусил удила и рванул влево.

– Нет, направо он не пойдёт, – сказал кто-то в толпе. – Я ж говорил, проспоришь.

– Вижу, что проспорил, – небольшого роста мужик в сердцах сплюнул. – Пойдём, что-ли?

А в это время, на шоссейке, шла настоящая борьба. Председатель дёргал вожжи, что бы сорвать удила, остановить и развернуть жеребца, а тот думал, что надо быстрее и «летел» так, что казалось бричка, вот-вот развалится на части.

От конторы до чайной ровно километр и пройден он был за весьма короткое время. Перед чайной жеребец остановился как вкопанный и сколько ездок не дёргал вожжи, Чижик стоял на своём. Недалеко находились рабочие из элеватора и, наблюдая эту сценку, слегка посмеивались, потом один из них подошёл к председателю:

– Ты, Аркадий Петрович, зайди в чайную и если не хочешь сто грамм, так хоть спички возьми, иначе он не пойдёт.

Петрович вздохнул, делать нечего, надо идти, а когда опять садился в бричку, жеребец не дожидаясь команды, стал разворачиваться и мягкой рысью понёсся назад. На подходе к конторе всё повторилось. Обескураженный председатель не мог себе даже представить такого! А Чижик бил копытом о землю и смотрел на всех удивлённым взглядом. Он как будто хотел спросить: «А, что случилось?» Конюхи переглянулись, взяли жеребца под уздцы, и повели его по дороге в степь широкую, в сторону села Поплавки, где за горизонтом, в туманной дымке был райцентр. Через полкилометра, они отпустили Чижика, и тот пошёл спокойно, уверено, с явным интересом поглядывая по сторонам. Провожая его взглядом, Степаныч сказал:

– Ну, всё. Жизнь пойдёт по-другому, – и добавил, ставшую потом знаменитой фразу. – Это и коню понятно.

Колька и Витька хоть и не были друзьями, о которых говорят «не разлей вода», но дружили основательно, и не смотря на свои не полные одиннадцать лет, понимали в этом толк. Они были не только ровесники, но и учились в одном классе и может быть по этому, всегда находили себе дело по душе. Если Витька мастерил лук, то Колька делал стрелы и отличные наконечники из консервной банки. Рогатки лучше получались у Витьки, но зато самопалы, делал только Колька. А ещё Колька был отличным наездником, и Витька тоже пристрастился к этому делу. Частенько они помогали конюхам собрать табун и сопровождали его на водопой, а однажды им даже разрешили гнать лошадей в ночное. Правда, назад возвращались пешком, но это были мелочи, по сравнении, с тем удовольствием, которое они испытали. Вот и на этот раз Витька сообщил, что отец будет после обеда пахать огород и разрешает им вечером отогнать лошадей в конюшню. Ближе к вечеру Витька зашёл за Колькой, и они не спеша направились к его дому. Погода была прекрасная. Тёплый, весенний ветерок нёс в себе запахи степного разнотравья и кажется, звал за собою, в неизвестную, заманчивую даль.

К их нему приходу лошади были выпряжены и с усталым видом доедали насыпанный, в кормушку ячмень. Немного погодя, друзья, усевшись верхом, погнали их сначала на водопой. Огромное, багровое солнце медленно уходило за горизонт, и надо было спешить. Южная ночь, с её непроглядной темнотой, наступала очень быстро и мальчишки, нахлёстывая уставших коней, заставили их бежать галопом. Сначала Витька вырвался вперёд, но Колька его догнал и уже понемногу стал обгонять, но тут его лошадь споткнулась, да так, что чуть сама не пошла кувырком. Но она всё-таки устояла, а вот Колька, опытнейший наездник, со всего размаху ударился головой о землю. На какое-то время наступила темнота, а когда он очнулся, то увидел, себя как-то со стороны и сверху, и что лежит на спине, а изо рта, ушей и носа идёт кровь. Над ним склонился Витька.

– Колька! Колька! – Тормошил он его. – Что с тобой? Вставай Колька! Вставай!

– «Что он кричит» – подумал Колька. – «Мне совсем не больно, и вообще, мне так хорошо».

И тут, какая-то неведомая сила подхватила его, и он полетел по наклонному коридору куда-то вверх, всё выше и выше, выше и выше. С одной стороны коридора были окна, они светились каким-то жёлтым светом, но что там за ними, Колька, из-за такой скорости, не успевал увидеть, да и желания особого не было. И вдруг полёт прекратился так же неожиданно, как и начался. Оказалось, что он стоит перед какими-то воротами. Собственно ворот, как таковых, и не было, как не было и забора. Просто перед ним были две, довольно высокие, квадратной формы, колоны, а вокруг них, и дальше, вглубь, разливался золотистый свет. Почему-то он знал, что надо пройти именно между колонами, и смело шагнул вперёд. Но стоило только войти вовнутрь, как на него пролилось что-то такое непонятно хорошее, что не передать словами. Вокруг разливался тёплый, золотистый свет и где-то издалека, тихо, очень мелодично, звучала музыка. Колька сделал несколько шагов и увидел, как навстречу ему идёт отец.

– Папа! Папа! – Радостно закричал он и кинулся к нему на встречу. – Я хочу к тебе!

– Тебе нельзя сюда, – отец улыбнулся такой доброй, родной улыбкой, что у Кольки защемило в груди, и, взяв его за плечи, развернул к выходу.

– Но я хочу, папа! Здесь так хорошо.

– Тебе ещё рано здесь быть, – сказал отец и, подведя Кольку к воротам, мягко толкнул его на выход.

Колька снова оказался в каком-то тёмном коридоре, и с огромной скоростью понёся в низ. Он опять увидел, что Витька продолжает его тормошить, хотел ему что-то сказать, но вдруг стало темно, и он открыл глаза.

– Ну, на конец-то, – вздохнул Витька, – а я уже испугался. Долго же ты не приходил в сознание.

Колька поднялся и начал осматривать себя. Сгустки крови застыли в ушах, в носу и на губах. На голове он нащупал огромную шишку, но странно, боли не было.

– Я батю видел, – тихо сказал он.

– Ты чего? – Удивился Витька, – он же умер давно!

– Нет, он живой. Он там, – Колька показал пальцем куда-то вверх. – Я хотел с ним остаться, но он сказал, что мне туда нельзя, что рано ещё.

– Ты что, в раю был? – Витька с подозрением посмотрел на друга.

– Не знаю, – сказал Колька, – но там такая… такая… – откуда-то выплыло новое, не известное ему слово, и он добавил, – такая благодать.

– Ладно тебе, – сказал Витька. – Давай по домам. Лошади всё равно уже сами в конюшню пришли.