После ошибочной атаки к линии фронта промчался «Додж» с эмблемой авиации. В нем сидел генерал. Вскоре мы услышали работу радиостанции наведения. В эфире звучало: «Горбатые, горбатые! Спокойно! Не спешите! Еще рано, рано. Вот теперь начинайте!». Раньше бы так.

Наступление шло успешно. Прорвав оборону противника, мы быстро продвигались вперед. Предстояло форсировать реку Сестру. И здесь удача. Не успели немцы взорвать мост, как наши танки, прорвавшись к реке, проскочили на другой берег. Следом за танкистами мы проехали по этому мосту. Берега реки были круты и обрывисты. Если бы немцам удалось взорвать мост, с переправой пришлось бы повозиться. У реки валялось множество велосипедов, брошенных немецкими самокатчиками. Один из них мы прихватили с собой, погрузив на крышу фургона. За удачный штурм моста командование списало командиру полка Примаченко все прегрешения, случившиеся во время переезда.

В июне 1944 года в районе Кивеннапа (Первомайское) полк встретил упорное сопротивление противника. Командование решило обойти сильно укрепленный узел. Нас перебросили ближе к заливу. Командный пункт был организован в населенном пункте, расположенном на высоком холме. Перед ним раскинулся большой луг, дальше темнел лес. На холме стояли два больших здания, похожие на скотные дворы. В них одновременно расположились штабы стрелкового корпуса, дивизии и нашего полка. Машину поставили на краю холма, в кустах сирени. Рядом чернела яма от давно обвалившегося погреба. Здесь же виднелись заросшие могилы, на надгробных камнях которых были надписи: «Екатерина Ефимовна Репина» и, кажется, «Ольга Ефимовна Репина». Возможно, это были могилы сестер Ильи Ефимовича Репина? Но почему тогда так далеко от Куоккалы, где располагался дом Репина? Впоследствии я узнал, что в этих местах, в деревне Яппинен (Симагино), была летняя мастерская И.Е. Репина, и поэтому это могли быть действительно могилы его родственников.

Мы с Николаем Индюковым были свободны от дежурства и отдыхали под кустом сирени. Вдруг открыли огонь расположенные рядом зенитки. Взглянув вверх, заметили немецкий бомбардировщик. Он летел низко с небольшой скоростью. Снаряд зенитки попал в самолет. Машина, задымив, стала падать. Из бомбардировщика выбросился парашютист. Он старался дотянуть до леса, но это не получалось, и парашютист опускался на луг. Огромное количество военных (и где они только скрывались?) выскочили на холм и открыли по парашютисту огонь из всех видов оружия, оказавшегося под руками. Между стрелками метались два полковника, пытаясь остановить стрельбу, но им это не удавалось. Мы видели, как летчик схватился за голову. Был пробит парашют. Падение ускорилось. И тут вся масса народу бросилась ловить немца. Мы с Николаем переглянулись. Побежим? Побежим. И тоже рванули вниз с холма. Выскочили на дорогу, отделявшую холм от луга, и уперлись в колючую проволоку. Пока искали проход, в небе снова послышались разрывы зенитных снарядов. Взглянув наверх, увидели точно такой же немецкий самолет, приближающийся к холму. Мы кинулись назад к машине и укрылись в яме. Бомбардировщик сбросил пару бомб. Они разорвались за зданием, разбив находившуюся там полевую кухню. Заметив бегущих внизу людей, летчик повернул самолет и сбросил остаток бомб на луг. Бомбы разорвались среди бегущих и поразили огромное количество военных. В следующий момент в самолет попал снаряд, и немец рухнул на землю.

У нас в штабе зав. делами служил старший лейтенант. Он был уже в летах. Находясь в глубоком тылу, зав. делами составлял списки личного состава, посылал похоронки и занимался другими бумажными делами. Так случилось, что в этот день он привез нам какие-то документы. Увидев, что все бегут ловить немецкого летчика, зав. делами, вместе с двумя автоматчиками, тоже решил принять в этом участие. Когда послышался свист бомб, автоматчики успели упасть на землю, а старший лейтенант, пытаясь понять, что происходит, замешкался. Бомба разорвалась совсем рядом. Автоматчиков оглушило. Их гимнастерки пропитало толом, но у самих солдат не оказалось ни единой царапины. А зав. делами снесло голову.

Срочно к месту бомбежки были вызваны санитарные и грузовые машины. Раненых отправляли в госпиталь. Трупы увозили хоронить.

Через некоторое время, обойдя узел сопротивления, мы вернулись на Выборгское шоссе. Во время переезда попали в большую пробку. Огромное количество техники ползло по дороге, объезжая подорвавшийся впереди танк. В это время над колонной пронесся наш истребитель, поливая столпившиеся на шоссе машины огнем из пулеметов. В одной из машин был убит водитель. По приказанию начальника связи Тимофеева я настроился на авиационную волну и открытым текстом передал, что в таком-то квадрате наш истребитель ведет огонь по своим. Истребитель улетел.

В Куутерселькя мы подъехали к отдыхавшим танкистам. Танки стояли на дороге, протянувшейся вдоль песчаного холма, покрытого сосновым лесом. Начался сильный обстрел. Танкисты нырнули в люки своих машин, а нам пришлось проскользнуть между катками и укрыться под днищем танка. Скоро обстрел стих, и мы продолжили разговор.

Через некоторое время мы поехали дальше. Двигались по лесной дороге. На повороте попали под сильный артналет. Сдали назад и съехали в лес. Сзади машины, почти под дверью фургона, оказался маленький пехотный окопчик.

Рядом, на повороте, артиллеристы выкатывали на дорогу пушку «сорокапятку».

В это время мимо нас от переднего края потянулись войска. По глухой лесной дороге шла пехота. Сержант нес полуразвернутое знамя. Ехали «катюши» и автомашины. У одной машины было спущено колесо. Я показал на него водителю. Тот выглянул из кабины, только махнул рукой и дал газу. Оказалось, что несколько «фердинандов» прорвались в тыл нашим наступающим войскам и навели панику. Единственный раз за время нахождения на фронте я видел отступление наших войск. Зрелище очень неприятное.

Связались со штабом армии. Оттуда поступил приказ вернуть наши ушедшие вперед танки и уничтожить немецкие самоходки. Передали приказ танкистам. Начался новый артналет. Мы выскочили из машины и укрылись в окопчике.

Незадолго до этого к нам прислали нового радиста. Он писал довольно неплохие стихи. Когда мы стояли на Охте, Трунов познакомился с девушкой. Потом выяснилось, что девушка ему изменила. Володя сильно переживал. Как-то мы запечатлели это на фотографии, где он стоит, опустив голову, а мы — Николай Индюков, Вася Страхов и я, укоряюще смотрим на него: мол, стоит ли так расстраиваться? Новый радист написал на эту тему целую поэму в стиле Есенина. Запомнилось одно четверостишие: «Кот подох. Жена сбежала. Тишь и благодать. Наконец-то развязала руки эта… девушка».

Почему-то отношения с поэтом у нас не сложились. В нашем экипаже были простые дружеские отношения, а этот поэт был с большим гонором. Так и не наладилось между нами взаимопонимание.

Во время начавшегося артналета вновь прибывший радист спал в машине после ночного дежурства. Выбрав паузу между разрывами, я выскочил из ямы и, распахнув дверь фургона, дернул парня за ногу: «Выходи, обстрел!». Послышался свист очередного снаряда. Я спрыгнул в окопчик. Уже падая, почувствовал на лице теплый ветер от взрыва. Радист же, выпрыгнув из машины, не смог сообразить, что к чему. Один из осколков пробил дверь над его головой, а другой угодил в ягодицу. Когда обстрел прекратился, мы выбрались из окопчика. Выяснилось, что один из снарядов попал в «сорокапятку», установленную на повороте дороги. Прямым попаданием весь ее расчет был уничтожен.

Рана поэта была легкой. Он мог бы остаться в строю, но, видимо, не хотел и попросился в госпиталь. Мимо проезжал грузовик с ранеными. Мы остановили машину и посадили туда нашего поэта. Потом узнали, что по пути грузовик застрял. Водитель попросил всех, кто может, помочь, подтолкнуть. Наш поэт тоже стал помогать. После нескольких попыток машина вылезла из ямы, но при этом наш поэт, толкавший ее сбоку кузова, поскользнулся, попал под колесо и, по слухам, в госпитале скончался.