В октябре, с наступлением холодов, вернулись в училище. Три роты курсантов, в том числе наша, седьмая, разместились в большом доме, выходящем на улицу Салтыкова-Щедрина и Таврический сад. Фасад дома был с большими колоннами и очень красив. Недалеко от него — здание музея Суворова с мозаичными картинами на стенах. Рядом с нами — казарма, которую занимали две женские роты. Тут же, внутри школы, — футбольное поле и баня. Столовая находилась в офицерском училище.

В городе стало больше караульной службы. В ноябре прошел сильный снегопад, и наш взвод вывели на улицу убирать снег. После долгого перерыва мы впервые оказались среди гражданских лиц.

Нас стали посылать патрулировать по городу. Маршрут по Советскому проспекту, по улицам Салтыкова-Щедрина и Парадной. Зима 1942 года была морозной. Мы часто заходили погреться в помещение на первом этаже одного из домов по Советскому проспекту. Скорее всего это была кухня большой квартиры, ранее принадлежавшей какому-то ученому. Сейчас здесь хозяйничали дворники. Вместо дров в плите сжигались книги. Каких только книг тут не было. Иногда мы брали их с собой в казарму. Несколько раз во время патрулирования я со своими напарниками ездил домой. Договаривались со сменщиками, чтобы те не поднимали шума, если мы задержимся, и отправлялись по домам. Главное, чтобы в это время не было воздушной тревоги, иначе можно было надолго застрять в пути.

Как-то мать пошла провожать меня. Дошли до 1-й линии. Она говорила, чтобы я служил честно, что защита страны всегда была святым делом для нашего народа. Меня удивило, как неграмотная женщина простыми словами высказывала такие правильные мысли.

Кормили в радиошколе неважно. Очень часто на второе давали овощное рагу, в основном из свеклы и брюквы. Рабочими по кухне ходили курсанты, а официантками в столовой были девчата-курсантки. Работали они красиво. Бегом подносили поднос с шестью тарелками и ловким движением пускали их по длинному столу, за которым сидели двенадцать человек. Иногда удавалось словчить. Тарелки с первого подноса хватали и прятали под стол, а следующие оставляли на столе. Потом незаметно делили содержимое порции на двоих. Случалось, что старшина засекал эту операцию и метал в адрес провинившихся громы и молнии.

Старшиной роты был Соколовский. Как и всякий старшина, он был строг и требователен. Помощник командира взвода старший сержант Малышев был гораздо мягче и пользовался любовью курсантов. Командир взвода, бывший радист, попавший в школу после тяжелого ранения, был хорошим специалистом, но командовать не мог. Во время прохождения перед начальством Малышев часто брал командование на себя. Под его команду мы «рубили асфальт» ботинками, отрабатывая «ногу на всю ступню и мах руки до отказа».

Однажды после караула пошли на ужин. Наши рабочие по кухне наряд еще не сдали. В таких случаях ребята иногда подбрасывали своим что-нибудь поесть. Мы увидели, как один из наших курсантов, дежуривших по кухне, тайком выскребает из банки остатки консервов. Окликнули его, но он сказал, что у него уже ничего не осталось, и скрылся в глубине столовой.

Был у нас курсант Николай Колокольчиков, хорошо игравший на баяне. Он с ним пришел в армию и в минуты отдыха часто играл, а мы с удовольствием слушали. По окончании учебы его оставили при школе.

Во время воздушных тревог курсанты должны были выбегать из казармы и прятаться в траншеях, выкопанных около стадиона. Но мы старались туда не ходить. Некоторые прятались за ширмами на окнах, а большинство забиралось в баню, где, сбившись в кучу на полке, дожидалось отбоя тревоги.

По воскресеньям в радиошколе устраивался родительский день. В комнате свиданий курсанты встречались с родными. Те привозили поесть: хлеб, кашу. Курящим — табак. Во время этих свиданий выяснилось, что мать курсанта Володи Трунова живет на Среднегаванском проспекте, недалеко от нас. Родители познакомились и стали ездить к нам в училище вместе. При этом и мы с Вовкой подружились. Это был высокий симпатичный парень. Отца у него не было. Мать старалась все сделать для сына. Володя курил, и мать часто привозила ему хороший табак. На этой почве у Володи был блат со старшиной.

Пришло время экзаменов. Сдали радиотехнику, матчасть. Готовили нас к работе на радиостанции «РБ». В завершении обучения мы сдавали на класс прием на слух и передачу на ключе. Я довольно легко получил 3 класс и звание ефрейтора. У прошедших экзамены курсантов занятий уже не было. Ребята грелись у печки и ждали «покупателей». Те прибывали из стрелковых полков, из лыжных батальонов и развозили радистов по боевым частям.

К командиру роты вызвали Трунова. Выяснилось, берут в танковый полк и нужно два человека. Обычно курсанта спрашивали, кого он хочет взять в напарники. У Володи был друг Семьянинов, и мы не сомневались, что он назовет его. И вдруг к командиру роты вызвали меня. В кабинете командира сидел старший лейтенант в новеньком белом полушубке. Это был начальник связи танкового полка Иван Иванович Тимофеев. Ротный, старший лейтенант Рожок, сказал, что требуются радисты в гвардейский танковый полк, и поинтересовался, согласен ли я. Конечно, я с радостью согласился. Нам велели собираться и немедленно отправляться в часть. Оказалось, что когда Трунова спросили, кого он хочет взять себе в напарники, Володя назвал меня. То, что мы будем вместе, особенно порадовало наших родителей. Теперь, если кто-то из них получал от нас письмо, сразу бежал делиться новостями.

Так я попал в танковый полк. Тут уж я насмотрелся, каково быть танкистом.

7 декабря 1942 года. Со старшим лейтенантом мы сели в трамвай и поехали на Московский проспект. Добрались до окружной железной дороги, около дома культуры Ильича. Дальше начиналась фронтовая зона. Под мостом находился КП. Пройти можно было только по пропускам. Мы свернули налево, вдоль насыпи, спустились под мост и занесенными снегом полями дошли до совхоза «Ударник». Совхоз находился в Купчино, на берегу петляющей речки Волковки.

Здесь расположился 31-й ОГТПП — Отдельный гвардейский танковый полк прорыва. На территории совхоза стояло несколько жилых деревянных домов. В одном из них разместился командир полка.

Танкисты жили в землянках, выкопанных вдоль речки. Нас привели в землянку начальника штаба полка капитана Нивина. Капитан усадил нас на сундук со штабными документами и начал знакомиться. Со знанием дела расспросил, по какому классу работаем, какие радиостанции изучали. После этого связной отвел нас в землянку взвода управления. Там командир взвода младший лейтенант Золотов побеседовал с нами, показал место на нарах.

В состав взвода управления входили экипажи радиостанции, двух бронеавтомобилей БА-10, одного БА-20, мотоциклист и радиомастер.

Утром мы осмотрелись. Полк стоял недалеко от Пулковских высот. В стороне виднелось недостроенное здание Дома Советов. Познакомились с начальником радиостанции, старшиной Федором Акимовичем Мусиченко. Это был высокий парень 1920 года рождения. Выглядел он старше своего возраста. По специальности Мусиченко был стрелком-радистом на бомбардировщике. В начале войны его самолет сбили. После этого он повоевал в партизанском отряде, поморозил ноги и потом каким-то образом очутился в Ленинграде. Для нас, мальчишек, старшина был непререкаемым авторитетом. Мусиченко повел нас на радиостанцию, находившуюся в небольшом автобусе, укрытом в капонире. Каждый день в полдень старшина с одним из нас проводил проверку связи со штабом бронетанковых и механизированных войск (БТМВ) 42-й армии. При этом он одновременно проверял наши знания. Натаскивал нас. Устраивал неисправности на рации, а мы должны были их найти и устранить. Работали на радиостанции 5-АК (автомобильная, коротковолновая). Это рация средней мощности, довольно громоздкая, с отдельным блоком питания. Блок состоял из умформера, служащего для преобразования переменного тока в постоянный или обратно, и анодных батарей. Радиолампы запитывались от аккумуляторов.