– Боже мой! – только и сказал Белый.

Посещать лабораторию магов он раздумал.

В самом конце 1909 года, под Рождество, Марии Кюри сообщили, что ее Институт Радия хочет посетить некий геолог из России, крайне интересующийся радиоактивностью. «Из России? – удивилась Мария. – Милости просим. С удовольствием его примем. Отрадно, что и в таких далеких краях неравнодушны к нашим скромным занятиям».

Русский геолог приехал в Париж уже в январе 1910-го.

– Можете звать меня просто Мари, – она протянула гостю руку.

– Согласен, дорогая Мари, – он в ответ протянул свою. – А я для вас просто Владимир.

На Марию гость произвел благоприятное впечатление. Высокий бородач с каштановой гривой, взгляд из очков умный, добрый, кажется, даже слегка наивный для его сорока с лишним. Такой бывает у увлекающихся школяров или у начинающих студентов. Впрочем, уже первые фразы геолога опрокинули это впечатление наивности. Он с таким интересом ходил по лаборатории, задавал такие точные и глубокие вопросы, что ей и самой стало интересно. Некоторые его суждения явно выходили за рамки узко обозначенной темы встречи – радий и радиация. И ей захотелось пообщаться с ним не в лаборатории, а там, где можно поболтать свободно. В один из дней она пригласила его на обед в небольшой ресторанчик неподалеку, где она нередко перекусывала и где ее хорошо знали. Он охотно согласился.

Деликатно приподняв бокал с «божоле», он, не торопясь, начал свою речь:

– Дорогая Мари, не скрою, я следил за вашими опытами не просто с интересом, но и с огромным волнением. Дело в том, что меня интересуют не столько атомы сами по себе, сколько их движение в земной коре. Как геолог, скорее, даже как геохимик, я не могу не замечать, что это перемещение косных веществ на поверхности земли на протяжении миллионов и даже миллиардов лет связано с жизнью, с движением вещества живого, если позволительно так выразиться.

– Живое вещество? – задумчиво повторила Мария Кюри. – Удивительное выражение. Живые существа, это мне понятно. Но вещество…

– Хорошо. Тогда скажите мне, может ли связная группа атомов вещества где-нибудь в Лапландии или на русском Таймыре сама по себе двинуться и быстро оказаться… ну, допустим, в Африке? Где-нибудь на Замбези.

– Странный вопрос. И с какой стати эти атомы двинутся?

– Понимаю, вопрос может показаться даже диким, но на деле он полон смысла. А я вам скажу: да может. Ежегодно это делают, например, перелетные птицы.

– Как вы сказали? Птицы? Мой бог, а ведь это и вправду так. – Мария даже слегка порозовела от удовольствия, которое ей доставила эта мысль. – Ведь всякая птица, как к ней ни относись, прежде всего – группа атомов. И вот – летит эта группа бог знает куда. Я об этом как-то не задумывалась.

– Зачем они так далеко летают, вопрос отдельный. А если окинуть взором всю совокупность живых существ – рыбы, звери, насекомые, земляные черви, микроорганизмы почвы, все это вечное копошение, то становится ясно, что живое и мертвое в биосфере теснейшим образом перепутано. Но живое – активно. И потому играет ведущую роль на поверхности планеты. Геохимику, хорошо знающему биологию, становится ясно, что, например, уголь, известь, соединения кремния, железные руды и многое прочее – результат деятельности древних микроорганизмов. Это значит, что, например, месторождения железа, которым мы пользуемся уже многие тысячелетия, в своем генезисе имеют жизнь. Вывод удивительный, но, как показывает наука, верный.

– Да, это похоже на правду, – задумчиво произнесла Мария. – Очень похоже.

– Но при этом возникает совершенно новый взгляд на биосферу. Вам ведь знакомо это слово, предложенное австрийцем Зюссом?

– Я его слышала, разумеется, – подтвердила Мария. – Но особо не вдумывалась.

– Это было важное обобщение. Ведь пелена живого вещества практически сплошь покрывает планету. И возникает единое великое пространство жизни. Верхняя граница этой пелены подвижна. Это куда могут забраться птицы. Нижний ее край составляют самые глубоководные рыбы и водоросли. Короче, дно океана. А на суше ее толщина еще скромнее – от самых высоких деревьев до десятков, пусть даже сотен метров в глубь земли, где еще встречаются микроорганизмы. То есть, при всем ее величии, она действительно очень тонка. Куда тоньше, нежели слой краски на большом глобусе.

– Любопытное сравнение, – сказала Мария.

– Мы уже привыкли говорить об эволюции человека или иных видов жизни. Но теперь надо ставить вопрос об эволюции биосферы в целом. Куда и как она развивается? К каким рубежам? К каким новым формам?

– Удивительно! – прошептала Мария. – Соединить физику и геохимию с эволюцией. Уже сам замысел впечатляет! Жаль, мои научные интересы лежат в стороне от этого.

– Не так уж в стороне. Уж во всяком случае, я не случайно заинтересовался радиоактивностью. Ведь для движения в земной коре атомов нужна энергия. Независимо от того, какими силами это движение вызвано – геологическими, биологическими… И роль энергии, спрятанной в глубинах вещества, видимо, высока. Но сегодня она может тысячекратно вырасти. И движитель тут – разум человека.

– Разум?

– Именно. В биосфере давным-давно действует великая геологическая, быть может, даже космическая сила, планетное действие которой обычно не принимается во внимание. Эта сила есть разум человека, устремленная и организованная его воля.

– Интересно.

– Я вам скажу больше. Сегодня активность человека выходит далеко за границы традиционной биосферы. И дело не только в астрономических трубах, глядящих небо. Возьмите аэропланы, радио… А что еще будет! Становится ясно, что пространство жизни закономерным образом должно перейти на более высокую ступень, и не только в пространстве, но и по сложности, по качеству. И ступень эту, если дать волю воображению, можно назвать пространством разума. Более того, мы с вами – живые и мыслящие свидетели этого великого процесса. Начало его можно отсчитывать не от античных даже греков или египтян с их пирамидами, а от того нашего предка, который первым разбил гальку и получил примитивный каменный нож.

– Дорогой Владимир, вы рассказываете удивительные вещи.

– Ах, дорогая Мари, это так понятно. И вот, в этом нашем новом веке, мы видим бешеное нарастание этого процесса. И дело не только в потрясающем воображение развитии наук и промышленности. Очевидным образом нас ожидают грозные событиях планетарного масштаба – не виданные ранее войны, революции.

– О да! – Мария даже поежилась.

– Откуда вам привозят урановую руду? – неожиданно спросил Владимир.

– Руду? – Она на секунду удивилась. – Из этого… Как его?.. Ну да, Сент-Йохимстале, это в Северной Богемии. Пока это единственное месторождение в мире. Наши геологи предполагают, что нечто похожее можно найти в Западной Африке. И, кажется, больше нигде.

– Нигде. – Он словно бы тоже на секунду задумался. – Быть может, я и согласился бы, но…

– Но?

– Я, например, уверен, что на необъятных просторах России обязательно должны найтись редкоземельные элементы, включая уран.

– Почему бы нет? Ищите, дерзайте.

– Уже начали. Еще в прошлом году я послал в Среднюю Азию своих сотрудников на поиск радиоактивных минералов. Конкретных результатов еще нет, но есть косвенные признаки, и они обнадеживают.

– Ну что ж! – улыбнулась Мария. – Найдете, дайте знать.

– Непременно. Но знаете, для чего я, не занимающийся физикой, тем более атомной, это затеял?

– И для чего же? – Мария вновь улыбнулась.

– Вам скажу. Как на духу. Еще в студенческие годы я размышлял об энергии, таящейся в глубинах вещества. Ведь там запасы ее – сумасшедшие. Просто беспредельные.

– Откуда вы это знаете? – нахмурилась Мария.

– Откуда! Вся логика науки об этом говорит. Да просто вопиет. Или вы не видите? Смешно!

– Ну, не столько вижу, сколько могу такую возможность допустить. Впрочем, ход вашей мысли мне понятен.