Как сказано! А? Суровый, гневный, стихийный, но и милостивый дух музыки…

Горький молча смотрел на всех. Глаза его сделались большими. И в них круглыми прозрачными кристаллами застыли слезы.

Когда артиллерийский полк кончившего офицерские курсы Лео Силарда пошлют на передовую, самого Лео свалит «испанка», которая тогда косила людей миллионами. Умирать его отправят в армейский госпиталь Будапешта, поближе к дому. Но он не умрет, он поднимется, бледный и исхудавший. И в это время придет известие о битве на реке Изонцо. На скалистых берегах этой красивой горной речки развернется одно из страшнейших сражений Первой мировой войны – два с половиной миллиона солдат с двух сторон. Сначала успешное наступление проведут итальянцы. Разгромленным и отступавшим австрийцам срочно придут на поддержку семь германских дивизий, и в кровавой схватке войска центральных держав отбросят итальянцев назад и даже разовьют успех. Но тут уже бегущим итальянцам придет на помощь Антанта – три французских дивизии и две британских. Фронт будет восстановлен. Грандиозная сеча кончится ничем. Только триста тысяч солдат никогда уже не вернутся в свои дома. В день выписки из госпиталя Силард неожиданно получает письмо от командира своего полка. С прискорбием тот сообщает своему молодому офицеру, что его полк, неудачно подвернувшийся под итальянское наступление, уничтожен полностью. До последнего солдата. «Смотри-ка, – задумчиво прошепчет Лео, – выходит, что смертельно трепавшая меня “испанка” на самом деле меня спасла».

Через несколько месяцев война окончится, а еще через месяц он надумает вернуться к занятиям в Техническом университете. Но нет уже на европейской земле никакой Австро-Венгерской империи, есть ее разорванные клочья. Родной Будапешт – столица новой небольшой страны. Казалось бы, не так уж плохо, но на всю оставшуюся жизнь Лео Силард сохранит ненависть к войне. И тут жизнь закрутит его новым вихрем.

В октябре 1918 года в Австро-Венгрии свергают династию Габсбургов. И уже в первых числах ноября Национальный Совет Венгрии провозглашает независимую Венгерскую республику. Но новая страна разорена, по улицам городов в поношенных шинелях бродят безработные солдаты и офицеры. Все голодны и злы. Революционный вирус из России легко проникает в эту среду. Социал-демократы предлагают коалицию коммунистической партии, чьи вожди в то время сидели в тюрьме. Сама компартия была образована совсем недавно. Возглавил ее Бела Кун, 33-летний журналист и политик левого толка, успевший посидеть в имперских тюрьмах еще до войны. В войну он был мобилизован и отправлен на русский фронт, где, как и многие тысячи его соплеменников, попал в плен. В бараках для пленных на Урале он проникается коммунистическими идеями и вступает в ряды РКП(б). Он активен, он пылкий оратор, его замечают, и вот молодой перспективный венгр уже в Петрограде, где его принимает Ленин:

– Ну что, товарищ Кун! Не пора ли устроить социалистическую революцию на вашей родине?

– Давно пора, товарищ Ленин! – без запинки отвечает молодой член РКП(б).

Вождь большевиков дает ему задание: отправиться в еще воюющую Австро-Венгрию, создать и возглавить партию коммунистов, которая должна разложить австро-венгерскую армию. Кун с полным пониманием относится к этой идее. За считаные недели он создает партию и возглавляет ее. Но тут родная его империя подписывает акт о капитуляции, вслед за чем почти сразу разваливается. Обстановка в отколовшейся Венгрии удивительным образом напоминает революционную Россию. Здесь тоже заходит речь об Учредительном собрании, но недавно возникшие венгерские коммунисты, не дожидаясь собрания и не надеясь на него, делают попытку захватить власть. Республиканское правительство Венгрии сажает бунтовщика Куна и его ближайших сторонников за решетку. Но продолжающееся военное давление на Венгрию со стороны стран Антанты, которым мало симпатична «диктатура пролетариата» в центре Европы, неожиданно раздражает самолюбивых венгров. И они из упрямства начинают поддерживать этот пролетарский лозунг. В этой обстановке коммунистов выпускают из тюрем, и в марте 1919-го они провозглашают страну Советской республикой. Бела Кун получает пост народного комиссара иностранных дел и одновременно возглавляет Революционный правительственный совет (практически копируя должности Троцкого в России). В послании к Ленину Кун гордо сообщает: «Мое личное влияние в Революционном правительстве настолько велико, что диктатура пролетариата будет решительно установлена». А дальше все заверчивается, как в России, если не круче. Заводы и фабрики отобраны у их владельцев, банки национализированы. Богатых выгоняют из их домов, и туда вселяют рабочих. Землю раздают только бывшим наемным батракам. Настоящие крестьяне остаются с носом. Голод в стране усиливается, поднимается ропот. В целях «защиты пролетарской революции» учреждаются ревтрибуналы, аналог российской ЧК. Венгерская ЧК очень быстро звереет. Люди, сохранившие остатки свободолюбия, поднимаются на борьбу. Им на помощь приходят войска соседей – чехословаки и румыны. Но революционный порыв венгерских коммунистов еще высок, их поспешно созданная армия (тоже названная Красной, и в ней тоже учреждены комиссары) громит пришельцев и даже захватывает Словакию, где тут же провозглашается Словацкая Советская республика (просуществовавшая, правда, всего три недели).

Лео Силард, который про «испанку» уже забыл, с удивлением для себя обнаруживает, что социалистические идеи ему близки и что к венгерским коммунистам он относится с сочувствием, хотя ему не нравятся реквизиции и бесконечная стрельба. Он плохо понимает, что такое диктатура пролетариата, но, захваченный общим движением, пытается примкнуть к революции. Он и его младший брат Бела даже создают «Ассоциацию венгерских студентов-социалистов». Лео разрабатывает программу Ассоциации, пишет устав, придумывает новую систему налогообложения (как ему кажется, лучшую в мире). Друзья знакомят его с самим Белой Куном. Они с любопытством глядят друг на друга, двадцатилетний студент и тридцатилетний глава Революционного совета.

– К нам! Срочно! – говорит Кун. – Нам нужны люди умные, молодые, решительные.

– Мы с братом готовы, – отвечает Силард. – Но не ранее того, как вы отмените повальные аресты и бессудные расстрелы.

– О чем вы говорите, молодой человек! – горячится Кун. – Идет борьба. Революция в опасности.

– Никакая революция не стоит стольких человеческих жертв, – заявляет Силард. – Народ не забудет и не простит. Такими способами ничего путного вы не построите.

– Сразу видно, что вы не были на фронте. Не были в русском плену. Мальчишка!

– Это обязательно – быть в плену?

– Вы не видели русских коммунистов. О, если бы вы их слышали! Вы еще не понимаете, куда движется мир.

– Не понимаю. Согласен. Но моря крови не по мне.

– А я хотел предложить вам серьезный пост.

– Начальника ревтрибунала?

– Послушайте, мы встретились не для того, чтобы шутить. Газеты, просвещение, революционная пропаганда – вот ваша область.

– Если вы отмените трибуналы, я, пожалуй…

– Не лезьте туда, где вы ничего не смыслите.

– Господин Кун! Я желаю венгерской революции успеха. Такого, который бы не измерялся кровью. Но, вижу, с вами у меня едва ли что получится.

– Ладно, – устало махнул рукой Кун. – Идите, пока я не велел вас арестовать.

– Вот именно, – усмехнулся Лео Силард.

На следующий день он распустил свою Ассоциацию.

А еще через 130 дней рухнул и венгерский коммунизм. У Куна единственный выход – бежать в Красную Россию. Когда он садился в автомобиль, мимо по совпадению куда-то торопливой походкой спешил Лео Силард.

– Лео, – окликнул его Кун, – вы ли это?

Силард оглянулся, приблизился. Солдаты охраны пропустили его.

– Уезжаете? – спросил он.

– Я еду туда, где революция продолжается. Не думайте, что мировой ее пламень заглох. О, не думайте. Это временное поражение на одном из небольших фронтов.