– Значит, война будет?

– Помнишь, что говорит Толстой о моменте перед вступлением Наполеона в Россию? Он пишет, что дипломаты твердо надеялись, что мир можно удержать, и усердно работали с этой целью. Вот такого же усердия сегодня ждут от нас. Да мы-то уже не столь наивны.

– Ага, значит, будет.

– Кто ее знает! Но скорее всего – да.

При открытии в Лейпциге Храма русской славы (посвященного столетию «Битвы народов» 1813 года) германского императора поразили и русское богослужение, и пение могучих певчих, и что-то еще, что не давало покоя. Немного поразмыслив, он собрал несколько своих экономических и военных советников и дал им задание – съездить в Россию и посмотреть, какова она сегодня на деле. Советники вернулись озабоченными: Россия стремительно летит вперед. Через считаные годы она станет экономическим гигантом Европы. При этом с невероятно притягательной культурой.

– Славянская культура? – нахмурился Вильгельм.

– Не совсем так, ваше величество. Скорее, славяно-европейская. Русские органично и с изумительной быстротой впитывают лучшие европейские достижения. Дайте им волю, и они скоро обгонят нас во всем.

– Что же делать? – задумчиво спросил Вильгельм.

– Ваше императорское величество! Если воевать с Россией, то сейчас. Через годы это будет уже бессмысленно. И даже невозможно.

– Воевать? Сейчас? – почти весело переспросил Вильгельм и подкрутил рукой правый ус. – А какой мы найдем повод?

Советники промолчали. Но по лицам их было видно – да любой!

В начале 1914 года писатель Герберт Уэллс осуществил наконец давно задуманное путешествие – отправился в Россию, в ее столицу Санкт-Петербург. Его поразила гармония города, его архитектурная музыка, отблески солнца на золотых куполах и шпилях, роскошь магазинов на Невском, беспечность весьма прилично одетой толпы. Он отстоял службу в Исаакиевском соборе, его глубоко задел своей загадочной красотой храм Спаса на Крови. Ему рассказали о бомбе, которая разорвала императора Александра II, прямо тут, на набережной Екатерининского канала. Император ехал в скромной карете, практически без охраны. Первый взрыв не задел царя. Вместо того чтобы крикнуть кучеру «Гони!», он остановил его и вышел посмотреть, не пострадал ли кто. И тогда юноша по фамилии Гриневицкий кинул вторую бомбу прямо под ноги императору.

За что убили царя, который отменил рабство и даже учредил суд присяжных? По мнению террористов, он делал это слишком медленно. К тому же они ненавидели самодержавие, даже в его мягкой форме. Эти странные молодые люди были уверены, что мстят за народ. Знали ли они народ? Понимали ли его? Себя, во всяком случае, они называли то ли народниками, то ли народовольцами. Скорее всего, им хотелось власти. Они желали сами сесть на место царя и начать преобразования. Какие? Тут у них в голове был туман. Бессмысленный розовый туман. И, к сожалению, с кровавым оттенком.

Уэллс внимательно слушал и кивал. Серьезное его лицо иногда оживляла чуть грустная улыбка. В его родной Англии тоже убивали королей. В историческом плане ему это было и знакомо, и понятно. Впрочем, в Англии этого не случалось давно. Соединенное Королевство примирилось со своей монархией, умело ограничило ее и даже видит в ней некий смысл и красоту. Люди буквально подружились с королями и королевами. Это не мешает стране процветать. И писатель не мог вообразить, что должно произойти, дабы на его родине подобные убийства повторились. А вот Россия? Сейчас страна выглядит на подъеме. Но что будет завтра? Про себя он держал одно определение Российской империи, но вслух его не произносил – «страна с полуазиатским населением». А это, как он понимал, довольно тягостный фактор. Отсталый народ, темный. Поверья его диковинные. А может, и просто дикие. Что там закипает на дне его жизни? Кто знает?

Зато высокая культура поражает блеском, выдумкой и силой! Он побывал в опере, слушал несравненного Шаляпина в роли царя Бориса, на другой день с интересом рассматривал коллекции Императорского Эрмитажа. В дружеской обстановке прошли встречи с местными литераторами. Они были на редкость предупредительны и не скупились на похвалы. А Уэллс цепко присматривался: кто из них хотя бы отдаленно был способен на духовный подвиг Марка Каренина, героя его последнего романа?

Примерно в эти же дни в Северную столицу впервые прибыла девятнадцатилетняя девушка Маргарита Воронцова. Петербург ее тоже поразил, но интересовали ее в первую очередь не здания, а люди. Крупные, знаменитые, творческие. Ей хотелось вращаться в их кругу. Приехала она в тайной надежде ближе познакомиться с Александром Блоком, с которым у нее были две мимолетных встречи в Москве. Она жадно перечитала все сборники его стихов, многое запомнила наизусть. «Никогда не забуду (он был или не был – этот вечер): пожаром зари сожжено и раздвинуто бледное небо, а на желтой заре – фонари. Я сидел у окна в переполненном зале. Где-то пели смычки о любви. Я послал тебе черную розу в бокале золотого, как небо, Аи». Черная роза в бокале вина! Пронзительный образ. До дрожи. А вдруг он и ей пошлет что-нибудь такое! Не розу, так орхидею. Вот это было бы да! В своих мечтах она читала эти строки, читала выразительно, страстно, в каком-нибудь потайном, романтическом уголке, может быть, и на желтой заре, но главное – самому автору. А он, разумеется, от этого приходил в восторг.

В Питере, однако, не нашлось знакомых, которые могли бы свести ее с Блоком. Более того, ей сказали, что не стоит и пытаться. Блок женат, и вообще, он очень странный человек. Не подходите к нему близко, не надо. Это непредсказуемо и даже опасно. К чему вам разочарования? Один питерский знакомый приглашал ее на сходку молодых поэтов, называющих себя акмеистами. Он уверял, что это необычно и талантливо. Но непонятное слово не привлекло ее, да и поэты еще молоды, не слишком известны, и она отказалась. Погуляв несколько дней по центральным проспектам и вдоль Невы, она сочла за благо вернуться в старую столицу, где ей так уютно жилось на Поварской улице, в квартире дружески к ней относившейся семьи доктора Ивана Бунина, давнего знакомца ее отца. В Москве она продолжила учебу на юридических курсах мадам Полторацкой.

Еще с начала своей московской жизни Маргарита познакомилась в доме Буниных и подружилась с дочерью Федора Шаляпина Ириной и стала иногда бывать у Шаляпиных, где в нее влюбился сын певца Борис. Дело шло уже к помолвке, но однажды Борис, вернувшись не вовремя, услыхал странные звуки. Он заглянул в спальню отца и увидел в постели у него свою невесту. Он как-то даже не очень изумился или обиделся. Куда ему с отцом тягаться? Свадьба расстроилась, ну и бог с нею. Примерно так же к этому отнеслась и Маргарита.

Дело в том, что к тому времени у нее, помимо Блока, была короткая любовная связь с Рахманиновым. Композитора она встретила все там же, у Шаляпиных. Он бесподобно играл на рояле какую-то из своих пьес. В его игре было много сдержанной силы, напористого рокота и столько магии, что она, словно в гипнозе, подошла к роялю и даже прислонилась к его полированному боку, словно боялась упасть. Композитор ударил заключительный аккорд, встал и посмотрел на нее сурово сузившимися глазами. И вдруг в них заплясали чертовски веселые искры. Маргарита хорошо знала уже эту свою особенность. Какой-нибудь мужчина (из приличного общества, разумеется) случайно останавливал на ней взгляд, а спустя минуту уже не мог его отвести. Она научилась пользоваться этим. Но лишь изредка, очень осторожно и очень продуманно. Но с Федором Шаляпиным, Блоком или Сергеем Рахманиновым – когда они на тебя так смотрят – какие тут размышления? Какая осторожность? Смешно. Но если думать о замужестве всерьез, то это должен быть человек с именем. Это ей было ясно.

Сама она была провинциалка, родилась на краю света в небогатой дворянской семье, в уездном городишке на высоком берегу полноводной Камы. Отец ее Иван Тимофеевич Воронцов служил адвокатом Сарапульского окружного суда. Сам Сарапул был городок уютный, немного сонный, немного сказочный. Колорит ему придавали вотяки, потомки местных племен, с их пестрыми одеждами, загадочными напевами, языческими поверьями и даже – о чем шепотом поговаривали – с человеческими жертвоприношениями. В момент появления Маргариты на свет божий как раз завершился один из судебных процессов на эту тему. К счастью, десять обвиняемых крестьян-вотяков, будто бы ритуально отрезавших голову у нищего бродяги, суд присяжных, несмотря на громовую речь прокурора, оправдал. И правильно сделал, потому что позже нашли двух настоящих убийц, намеренно замаскировавших преступление под древний ритуал с целью подставить несчастных вотяков и оттяпать у них часть земли. Оправдательный вердикт был оглашен в день рождения Маргариты, и она всю жизнь считала это добрым знаком. Но было и другое знамение, казалось бы, более звучное, – она родилась в дни коронации молодого императора Николая Второго, обаятельного красавца и любимца народа. Впрочем, над этим последним обстоятельством Маргарита слегка посмеивалась, поскольку частицей простого народа себя никак не считала. Любить венценосных особ? С какой стати? Она получила приличное домашнее образование, неплохо владела английским, немецким и французским, могла на рояле с листа сыграть Бетховена или Шопена. Она с блеском окончила гимназию и мечтала о большом мире. Ей мнились театры, концертные залы, музеи и библиотеки, фонтаны летом и огромные ледовые катки зимой. В Сарапуле каток заливали, он был очень милый (иногда даже с музыкой, когда оркестранты располагались в отапливаемом сарае), но разве это было то? Маргарита понимала, что путь ее лежит в Москву. В точности как у чеховских сестер.