В ноябре 1916 года недавно назначенный премьер-министр Александр Федорович Трепов обратился к генералу Мосолову с просьбой встретиться с Распутиным, чтобы понять его нынешний взгляд на войну, а также с целью добиться его согласия на отставку министра внутренних дел Протопопова, который не только безобразно вел свое дело, но противодействовал здравым переменам в кабинете министров. Царица и Распутин были за Протопопова, поскольку тот изображал из себя бесконечно преданного трону царедворца. Трепов, которому министр внутренних дел буквально связывал руки, в этой насыщенной интригами обстановке призвал на помощь Мосолова. Генерал согласился, но разговор с царским фаворитом получился у него заметно шире задуманной темы.
Встречу устроили в квартире баронессы Веры Мейендорф, которая пригласила Распутина на обед, а Мосолов будто бы должен был нагрянуть случайно. Распутин уже с удовольствием закусывал, залезая в тарелки руками, когда вошел генерал, на лице которого тенью мелькнуло отвращение.
Распутин сразу все понял, он вытер руки салфеткой и сказал хозяйке дома:
– Верочка, выведи нас с Мосоловым в твою спальню, не приехал же он смотреть, как я буду есть.
Распутина и генерала провели в спальню.
– Что ты хочешь мне сказать? – «Старец» пристально смотрел на генерала.
Тот ответил для начала, что недавно приехал из Могилева, из вагона царя, и хочет знать, что «старец» думает о войне.
– Хочешь испытать, не хлопочу ли о замирении? – спросил Распутин.
– Безусловно, мне это интересно.
– Погоди, а сам-то что думаешь об этом?
– До войны я был за дружбу с немцами, – ответил Мосолов. – Для государя да и для всей России куда б лучше было. Но коли война разразилась, делать нечего. Надо воевать до победы. Иначе и государю будет плохо, да и всем нам.
– Это ты верно говоришь. О замирении раньше надо было думать.
– Дай бог, доведем теперь до победы, – сказал генерал, почти незаметно перекрестившись.
«Старец» насупился и промолчал.
– А еще, – добавил генерал, – хотел тебе одну мысль выложить. Управлять всей Россией, как сейчас, из Петербурга, нельзя. Настало время устроить иначе все правление. Надо разделить Россию на области, чтобы там бы управляли наместники царя и свои Думы.
– Одна проклятая Дума, и той не надо, – быстро сказал Распутин.
– Не торопись! Ведь с теми Думами не царь будет возиться, а наместники. Тех и будут ругать. Царь же из своего дворца будет только миловать, и его любить будут.
– А как же царь будет управлять?
– Как прежде. Самодержавно. Он будет войсками командовать, войну объявлять, мир устанавливать. И мужику будет легче: теперь он будет выбирать ближайшее начальство.
Распутин задумался.
– Это верно, пожалуй. Но я всего хорошенько не пойму.
В это время пришли звать «старца». Что, мол, всем без него скучно и что пришел князь Шаховской, министр торговли.
– Надо идти, – Распутин поднялся. – А что ты говоришь, кажись, хорошо. Что-то Витя бы сказал?
– Витте? Сергей Юльевич?
– Он. Я б ему рассказал, сам-то хорошо не разберу. Витя умный был, но хитрый. Никогда не говорил, что думает. Теперь и посоветоваться не с кем. Самому приходится думать. Ты приходи ко мне завтра, никого не будет, поговорим.
На следующий день к вечеру Мосолов пришел к Распутину. Тот спал, встретил гостя растрепанный, заспанный. Начали было разговор, но он не вязался.
– Знаешь что, – сказал Распутин, – у меня есть хорошая мадера. Пойдем в столовую, выпьем.
– Пошли.
Целый час они болтали о пустяках, генерал шутил, Распутин смеялся и подливал вина. Начали вторую бутылку. Когда ее наполовину опорожнили, «старец» сказал:
– Ну, что ж не говоришь о том, о чем намедни толковал? Аль раздумал говорить об этом Гришке? Напрасно.
– Я думал, ты забыл, – усмехнулся генерал. – И решил просто хорошей мадеры с тобою попить. Но, ежели хочешь, давай поговорим.
– Мне што! Мне просто пить тоже удовольствие. Ты, Мосолов, славный, с тобой весело. А мне што? Но ежели придумал что хорошее для «папы» и «мамы», не таи. А не хошь говорить, так выпьем за их здоровье.
– Нет, отчего ж? Здравие – это правильно, но поговорить тоже не мешает. – Мосолов принялся объяснять, почему необходимы в России реформы.
Поначалу «старец» не слишком вникал, но позже глаза его посветлели, и он даже пару положений довольно внятно, хотя и по-своему, повторил. А вслед за тем воскликнул:
– Ах, жаль, что нельзя объяснить это Вите. Он понимал. Хотя непременно по-своему сделал бы.
Они кончили третью бутылку, откупорили четвертую. Прежде чем налить вино в бокалы, Распутин глянул на гостя сузившимися глазами и сказал:
– Да ведь ты еще одну мысль носишь, да молчишь. А чего там, говори!
– Да, Григорий Ефимович. Твоя правда. Есть еще вопрос. Как знаешь, назначен председателем Совета министров мой друг и шурин Александр Федорович Трепов. Я хотел бы, чтобы вы жили с ним в мире. Это вполне возможно. Он против тебя ничего не имеет. Но и ты не должен мешать его трудной задаче.
– Что ж, хорошо… Пусть себе работает. Лишь бы моих друзей не трогал.
– Он готов устроить так, чтобы тебе платили и за квартиру, и на содержание семьи, и чтобы охрана твоя была надежная. Принимай, кого знаешь, делай что хочешь, только в назначение министров и высших чинов не вмешивайся.
Не успел генерал договорить, как Распутин страшно побледнел. Глаза его сверкнули злыми черными точками.
– Сейчас же соберусь и уеду. – Он встал и выглядел трезвым. – В Покровское, домой уеду. Здесь я, значит, не нужен.
Такой быстрой перемены генерал не ожидал и даже слегка опешил.
– Не волнуйся, Григорий Ефимович. Поговорим подобру. Ведь ты сам управлять Россией не можешь, верно? Ну не Трепов, другой будет, который тебе ничего не предложит. А возьмут и отправят тебя на казенный счет в твое Покровское. И что хорошего?
Глаза «старца» стали еще злее.
– Думаешь, «мама» и «папа» это позволят? Мне денег не нужно. Любой купец мне довольно даст, чтобы раздавать бедным да неимущим. Да и дурацкой охраны мне не нужно. А он, значит, гонит!
Генерал собрался было уходить, но внезапно бросил на стул свою фуражку:
– Зря ты, Григорий Ефимович, расхорохорился! Плесни-ка мне еще мадеры. Поговорим еще немного по-хорошему. – Мосолов примирительно улыбнулся.
Распутин с минуту молчал. Потом хмуро улыбнулся в ответ и взялся за бутылку. Молча они пили еще минут десять, затем генерал заговорил, а Распутин спокойно слушал.
– Что же ты хочешь? Чтобы Трепов приходил тебя спрашивать, кого куда назначить министром? Так, что ли? Тебе надо, чтобы Протопопов оставался министром? Он им и останется, только на другом месте.
– А зачем ему все это? Такого преданного «папе» он второго не найдет.
– Кроме преданности, нужно еще что-то. Надо дело уметь делать.
– Эх, да что дело! Дело, это когда истинно «папу» любит. Вот Витя умнее всех был, да «папу» не любил. И что вышло?
Они пили еще час или больше, и генерал все же уговорил Распутина послать телеграмму «папе» в Ставку, чтобы тот лежащий у него указ об отставке Протопопова подписал и выслал бы Трепову. Под таким нажимом Распутин как будто согласился, но не захотел писать текст телеграммы при генерале. И тот понял, что лукавый «старец» напишет обратное, однако же притворился, что верит ему. А вдруг напишет нужное? Распутин все это легко уловил. Лицо его сделалось хитрым, он был доволен тем, что от генерала отделался. «Без сомнения, он умеет читать чужие мысли», – подумал Мосолов.
На прощание «старец» сказал:
– Останемся друзьями… И с твоим Треповым останусь другом, если не будет трогать моих друзей. Если же тронет, то уеду в Покровское, а «мама» его прогонит, а меня назад позовет. Ну, давай еще по стакану и разойдемся. Ты все же хороший.
Мосолов поехал к Трепову и рассказал, как было. «Плохо!» – прошептал премьер. Все, что он предвидел, стало сбываться. Николай указа не прислал. Протопопов, властный и предельно неумный, остался министром внутренних дел. Где можно было напутать – он напутал, где можно было разрушить – разрушил. Действия кабинета были парализованы. В этой обстановке Трепов пару месяцев спустя вынужден был сдать свою должность князю Николаю Голицыну, за которого горячо ратовала царица. Князь Николай был человеком мягким и милым, но без малейших качеств государственного деятеля. Что делать, он не знал. И предпочел не делать ничего. Окончательный провал России начался.
