Она долго смотрела на меня. Потом тряхнула головой, словно отгоняя от себя дурные мысли и наваждения.

— Знаешь, я впервые вижу парня, от которого у меня мурашки по всему телу!!!

Во, как! Ну, ну….продолжай. Становится интересно! И горячо!

— Кариньо, я понимаю, что на этой яхте я для тебя единственное развлечение, после готовки и уборки. Но нельзя же так прямо в лоб, — я потешался (и был счастлив!!).

— Закатай губу, Стивятина! Мурашки от того, что бесишь меня! Ты ответил на все мои вопросы, а ясности не прибавил, только туману напустил! Я же сдохну от любопытства! — она топала ногой и снова трясла меня, только уже за футболку!

— Нет, пока ты со мной, не сдохнешь. Вот верну тебя домой, а там как знаешь, — я врал, понимая, что стану думать о ней даже тогда, когда ее не будет рядом.

Она снова не обратила внимания на мои слова, отчасти обидные для нее.

— А что ты будешь делать, когда домой вернешься? — она даже подошла поближе.

Я ощутил снова, как и в гареме, запах лаванды.

— То же самое, что и ты, как ни странно. Только мне не для кого готовить. Ну и по выставкам в Мальето особенно не побродишь. Ибо там их нет. Точнее, они редки. А во всем остальном, правда, как и ты.

— И тоже есть три подружки? — ее глаза хитро блестели.

— Да, кариньо. Три самые красивые женщины Мальето. Солана дель Торе-Пачего, ее подруга Рита Рождественская и мама моего друга Виола Боскас, — я точно не стану обсуждать с тобой своих баб….бывших.

Она засмеялась, и меня вдруг потянуло засмеяться вместе с ней. Ну, правда, смешно же! Я и заржал. Ну…ладно, засмеялся.

А тиби смеяться перестала и уставилась на меня удивленно.

— Стива, я и знать не знала, что ты умеешь просто смеяться. Может, ты нормальный, а? — знаете, а в голосе ее была надежда.

— Кошка, из нас двоих только один ненормальный и я точно знаю, кто он, — сказал я, хотя и был уверен, что мы оба куку.

— Я тоже знаю, кто! — Пака, конечно, шутила и мне это нравилось.

Народ, мы трепались уже больше десяти минут и оба еще живы. Надо где-то это записать.

Стало так хорошо, так радостно, что я в кои-то веки слегка расслабился, а зря. Потому, что кошка вздумала резко сменить тему беседы и свое настроение, и без того переменчивое, как весенняя погода.

— Я хотела спросить у тебя… — она замялась, думая, подбирая слова.

— Что? — не пугай меня, Алена!

— А нет возможности сообщить мой семье, что я все еще жива? — уф, ты об этом…

— Я не могу связаться с ними сию минуту. Но, есть договоренность, что я сообщу сеньоре Солане кодом, что ты в порядке. И еще… Не волнуйся о них. Если бы что-то случилось, я бы позвонил им. А так, нет звонка, есть надежда и ожидание.

— Спасибо, Стива. Нам всем очень повезло, что бабуля тебя нашла. Будь на твоем месте кто-то другой, я бы не была уверена в успехе, — после таких слов я оцепенел, потому, что были они сказаны искренне и от всей пакиной души.

Мне ничего не оставалось, кроме как ответить честно…по-возможности.

— Отчасти это и твоя заслуга. Не стоило бы тебе говорить, загордишься еще, кошка. Но, путь из гарема лабиринтом никогда бы не состоялся, не будь ты тиби с редким даром. Мы могли бы застрять в том окаянном дворе. Я бы накромсал народу…. Да и держалась ты неплохо, точнее держишься. Я был уверен, что ты будешь пищать, голосить и все время заваливаться в обморок от страха. А ты всего-то разок плюхнулась без сознания и то потому, что я баран, не включил кондей, — вот это все я и вывалил на удивленную девчонку.

— На барана ты совсем не похож. Вот на медведя — да! Они все такие. Мордашка милая, славная, а подойдет тихо и считай, что ты уже в ином мире, — спасибо тебе, кариньо, утешила.

— А кого ты хотела видеть на моем месте? Ангела? Взял тебя на руки, и, махая крыльями, унес бы к маме и папе? Ты, Пакита, сказок начиталась. Вроде взрослая девочка… — я убийца, но не хочу, чтобы она мне об этом говорила.

Только не она!

— Вот теперь ты настоящий баран! — ну вот, снова.

— Повтори, — я сказал тихо и двинулся на нее.

Вокруг нас была ночь, ароматная и теплая. Волны, следуя малому ходу яхты, колыхались нежно и тихо за кормой. Звезды в большом количестве и беспорядке, рассыпались по небу, которое цветом своим напоминало бархат темный, чернильный. Фонарик под навесом теплым светом окутывал меня и ее. Но, даже эта умиротворяющая картинка не остудила ее темперамента, и моей бесноватости, которая проявлялась только рядом с тиби.

— Я сказала, что ты- баран! У меня такое ощущение, что говорим мы на разных языках! Стива, я хотела сказать, что ты опасный, сильный. Суперарэ! Это, болван ты солдафонский, был комплимент! В следующий раз перед тем как сказать, буду давать намек, типа — Стива, сейчас скажу приятное, или Стива, сейчас поругаюсь на тебя, — она ни грамма не испугалась моей звериной морды.

В том, что она была звериной (злой) я не сомневался, ибо злился.

Она продолжала.

— Я знаю, кто ты и, поверь, ни капли не сожалею, что спасать меня приперся именно ты, а не тот ангел, которого ты живописал! Сколько нам до Гудали? — все как обычно!

Аленины мысли свернули в иное русло и я злость свою унял. У нее есть что сказать мне?

— Четыре дня.

— Тогда, я могу тебя «прочесть»? Я могла бы и без разрешения, но учитывая твою нежнейшую и обидчивую натуру, спросить обязана! — эк ее проняло, натуру мою она изучила и уже вся такая умная!

Ладно, получай в ответ, тиби!

— Перебьешься, кошка. Еще раз включишь «всезнайку», получишь в ответ список животных, на которых похожа ты. И «курица» будет самым безобидным из всех. Не смей говорить со мной таким тоном. Уяснила? — я не полыхал, я просто замораживал льдом.

— Ты… Ты… — тиби снова впала в ступор.

— Я. И что дальше? Уже проходили это, кошка. Снова придушить тебя? — я совсем не хочу тебя обижать, paloma, но сесть себе на шею, даже если у меня от тебя крышу сносит, я не позволю!

— Я пойду спать! И утром на завтрак не рассчитывай! Жуй свои шлепки! — она резко развернулась и ушла.

Я услышал, как Пака треснула дверью каюты… И все стихло вокруг. Но, не внутри меня.

— Вот и сиди там один! И жуй тапки свои! Смотрите, какая цаца! Слова ему не скажи! — я носилась по каюте и сдирала с себя сарафан.

Опять поругались. Сколько это будет продолжаться? Я так рада была нашему краткому перемирию. Стива смеялся, по-настоящему. Живо и весело! А я любовалась его лицом, потеплевшими серыми глазами.

Когда он расслаблен, то непередаваемо сексуален. Такие плечи широкие… Руки большие, сильные. Узкая талия…широкая спина. Прямо натуральный мачо! Очень хочется узнать, что там у него под футболкой? Сосчитать кубики на прессе… Они точно там есть! Хочется потрогать спину. Провести ладонью по ней и почувствовать ее тепло. Ну и всякое другое….

Так, стоп! Он жуткое хамло! И я тоже…

От понимания этого, я сдулась и плюхнулась на кровать.

— Дурища! Вот кто за язык вечно тянет?

Я говорила сама с собой и это совсем плохой знак. Так я себя вела, когда была влюблена в Отто без памяти!

Снова кольнуло под левой грудью. Совсем я расклеилась.

Потом решительно тряхнула головой, отгоняя мысли о Стиве и направилась в ванную, принять душ. Позже, уже лежа в постели, поняла, что мы оба неправы. И еще, та самая муть, что между нами и странности, неспроста. Надо «прочесть» его духов, быть может, это поспособствует взаимопониманию?

— Ладно, Стива, прости. Утром приготовлю тебе завтрак. И не ты баран, а я….баранка!

С тем и уснула.

Спала плохо, кошмары одолевали. Вот Стива, полыхая, отворачивается от меня и уходит! Так страшно… Я никогда его больше не увижу. Во сне плакала и проснулась в прескверном настроении. Вокруг солнце, море…осточертело! Снега хочу!

Умылась, заставила себя причесаться. Натянула шорты, которые купила Нита, маечку в полоску, и пошла к Стиве. Вдруг он уже проснулся? А я не могла уже терпеть вот эту очередную нашу ссору, желая помириться как можно быстрее.