Оторвавшись от земли, самолет сразу растаял в серой изморозной дымке. Курс на мыс Чауда, затем к озеру Тобечикское. Замысел прост: создать у противника впечатление, что они возвращаются домой после выполнения задания. Над Камыш-Буруном развернулись — начало поиска. Летя вдоль дороги, увидели колонну мотопехоты.

— Не стрелять! — предупредил Николай.

До Марфовки прошли на предельно малой высоте.

Сменили курс — раз, другой, третий… Фашисты кой-где открывали огонь, но — ничего похожего. Виртуозно владея машиной, Николай напряженно вглядывался в землю. До боли в глазах вглядывались штурман, стрелки. И вот — блеснуло. Сквозь дымку мелькнули характерные темные пятна. Разворот на них — обложили огнем зенитки…

Сделав вид, что напоролся нечаянно, Николай ушел на восток. Описал полукруг вне видимости, появился с противоположной стороны.

— Держись, ребята!

Гитлеровцы пристреливались, экипаж считал вражеские самолеты, фотографировал. Затем резкая смена курса, прорыв к морю, полет на бреющем, посадка с ходу.

— Нашел?

— Нашел, товарищ подполковник. Не менее тридцати «мессеров»!

— Молодец! Устал? После удара штурмовиков придется тебе же лететь на уточнение результата.

Похоже было, что новичок с первых дней становится для командира полка незаменимым.

…В январе сорок четвертого получил задачу сфотографировать сильно защищенные порты Киик-Атлама, Феодосия и прилегающие к ним бухты. С вечера перелетел в Анапу, к истребителям 11-го гвардейского.

— Действуй, прикроем! — пообещали прославленные асы Литвинчук и Снесарев.

В воздух ушли в восемь утра. Море штормило, по стеклу кабины скользили капли мороси. Над мысом видимость улучшилась, появились «мессеры». Ястребки моментально связали их боем, отвели в сторону, Савельев приступил к фотографированию. На третьем маршруте увидел еще пару — заходили в атаку с ходу. Скомандовал выключить фотоаппараты, развернулся навстречу. Заработали пулеметы. Трасса прошила левую плоскость, гитлеровцы оказались за хвостом. Но к ним уже спешил Литвинчук со своим ведомым…

Под ожесточенным огнем зениток прошли последний маршрут. Ястребки за это время срезали два «мессера». В тот же день по обнаруженному Савельевым скоплению вражеских торпедных катеров нанесли сокрушительный удар наши штурмовики…

Три года на Тихом не прошли для Николая даром. Стремительный рост боевого мастерства новичка вызывал изумление. О его дерзких, «нахальных» решениях разгорались споры даже среди бывалых разведчиков полка.

Как-то в марте произвел разведку плавсредств в северо-западной акватории Черного моря, сфотографировал порт Сулина. Решил еще и Одессу. Высота облачности доходила до пяти тысяч, видимость стопроцентная.

— Наверняка поймают «мессеры», — предупредил штурман.

— Стоит рискнуть.

— Как думаешь фотографировать?

— Порт — планово, с тысячи метров. Город — перспективно.

Штурман только присвистнул. Безумие!

Зашли от Большого Фонтана, не сводя глаз с вражеского аэродрома. Проскочили на порт сквозь стену огня. В конце маршрута пара «мессеров» пересекла курс. Савельев спикировал под нее, на предельной скорости ушел в море…

"Везучка! — говорили одни. — Не имел права так рисковать. Ведь на борту были добытые данные". "А что же тогда — инициатива? — возражали другие. Важна не работа, важен результат!"

Без результата Савельев не возвращался. Однажды зашел на Ак-Мечеть. Атаковали «фокке-вульфы». Отбился, отошел. Мог спокойно вернуться: полная видимость, в небе кишат вражеские истребители. Нет, выждал, зашел с другой стороны. Немцы атаковали четверкой. Еле ушел в море. Обогнул Тарханкут, вышел прямо со стороны суши. Немцы и рот раскрыли. Сфотографировал с прямой и, выжав из машины все, что возможно, ушел от преследования на бреющем…

Повторяли уже восхищенно: "Нахальство!" Савельев улыбался: "А с ними и надо нахально. Кто их сюда звал?" Возвращался с изрешеченными плоскостями. Возвращался на одном моторе. На одном с поврежденным вторым. Ничего себе нахальство…

9 апреля пошел на Констанцу. На пути, по всему горизонту — грозовой фронт. Набрал семь тысяч. В наушниках треск, справа, слева — черные горы. Вошел в облачность. Сквозь сплошной уже треск — крики стрелков: "Командир, горим!" За плоскостями — языки, целые полотнища голубого, фиолетового пламени. "Электричество!" — крикнул. Машину встряхивало, бросало, подкидывало, валило, едва не переворачивало колесами вверх. Бешено прыгали стрелки приборов, штурвал вырывало из рук, на месте винтов полыхали огненные круги…

Пробились.

И тут — пара «мессеров». Ребята за пулеметы — молчат. Пока налаживали, гитлеровцы взяли безоружную машину в «клещи». Савельев близко увидел осклабившуюся физиономию — немец делал ему знаки: "За мной, за мной!" Стремительно бросил машину вниз — такого от «бостона» немцы не ожидали. Нырнул в облака, ушел…

9 мая, после известия об освобождении Севастополя, вылетел на разведку плавсредств. Штурманом в экипаже летел Александр Андреевич, стрелки — Михаил Лысенко и Петр Гусенков. Вскоре в полк поступили одно за другим три точных и обстоятельных сообщения об обнаруженных конвоях с отступающими гитлеровцами. Последнее — из района Херсонесского маяка.

Больше донесений не поступало…

Тридцать семь боевых вылетов совершил лейтенант Николай Андреевич Савельев. И почти все — на сильно защищенные, трудные для разведки объекты. И по всем обнаруженным целям были нанесены разящие удары наших штурмовиков, бомбардировщиков, торпедоносцев…

Что успел — сделал. И сделал так, как едва ли кто мог.

Многого не успел.

В том числе и получить первый свой орден — Красного Знамени, — которым был награжден.

О гибели нашего любимого комдива Николая Александровича Токарева я узнал только в апреле, вернувшись из командировки в полк перед началом сражения за Крым.

Погиб в торпедной атаке. Не сразу поверил ушам. За всю войну пришлось слышать лишь о трех случаях, когда на низкое торпедирование водили группы командиры полков. Все три случая имели место на Севере и все три окончились трагически. Двое из этих храбрецов — майор Филипп Васильевич Костькин и подполковник Борис Павлович Сыромятников — были сбиты шквальным огнем зениток над конвоями противника, третий — бывший наш командир полка на Тихом океане майор Николай Никитович Ведмеденко — погиб при возвращении с удара.

А тут — комдив, генерал…

У каждого на войне свое место, у каждого соответствующие навыки, которые надо поддерживать изо дня в день. Да и что за необходимость…

Да, вот в этом и весь вопрос. Разная бывает необходимость. И далеко не всегда она совпадает с очевидной целесообразностью.

Но эти размышления пришли после. А тогда, сразу — отрывки воспоминаний, без выбора, наугад.

…Самолет катится к кучам щебенки на недостроенной бетонной полосе, тормоза выжаты до отказа… В последний момент отворачиваю, колеса вязнут в расквашенном грунте, машина становится на нос, из-под капота вырываются языки пламени. Фонарь заклинен, переворачиваюсь вниз головой, ногой выдавливаю дверцу, вываливаюсь на крыло, с крыла на землю, бегу, ложусь за ближайшую кучу щебня, успеваю заметить: ребята отбежали дальше… Взрыв! Тринадцать «соток»… И — тишина. На месте машины — огромная дымящаяся воронка. Дым рассеивается, глаза слепит солнце, потом какие-то блики… Блики на лаке подъехавшей «эмки», губы комбрига шевелятся беззвучно, затем, как в наушниках ларингофона с плохим контактом: "…правильно комполка говорит… В рубашке родился ты, Минаков! Только все же учти: парашют понадежней твоей рубашки…"

Взлетал на чужом самолете, в воздухе загорелся мотор, бомбы сбросить некуда…

…В другой раз — то же, с контактной миной. Самолет удалось спасти. И опять, как назло, «эмка». "И как это ты умудряешься, Минаков? Каждый раз — к моему приезду! Или у тебя каждый день такое?" Спокойный, насмешливый голос. И все напряжение- как рукой…